Пастырь крови - Соломон Корвейн

пришла вместе с ним.

Служба уже шла три часа, всё подходило к завершению – принесению жертвы и подачи её народу. Пред этим была целая чреда чтения Писаний, предания, молитв и жертвенных действ. Храм настолько большой и просторный, что сюда смогла вместиться практически вполовина жителей Лациасса. Здесь смиренно стоит и староста, и торговцы и все заседающие в сельсовете.

Завершив ход, под громогласное пение хора, напевавший о величии и покрове Бога, священник зашёл в алтарь по ступеням, ведущие на пространный возвышенный ярус. Этиен встал рядом с ним, как и остальные алтарники, вспомнив, что на его родине престол отделён от остальной части храма.

Диакон быстро спустился, неся большую медную чашу с водой над головой, освящённую множеством молитв священника и стоявшую на алтаре. Он поставил её на каменный пьедестал и встал лицом к алтарю, громогласно заголосив:

- Благословен Бог отцов наших, блюдящий нас во все дни жизни нашей. Защити верных Твоих от всякого глада, мора, войны, ереси, ужасов и демонов! Молимся Тебе о начальствах церковных, господине и отце нашем Великом Понтифике Урбане третьем, господин наших – митрополита итилльского Марка, архиепископа циеннского Еремея, епископа орьеттинского – Геврона! Помяни их во Царствии Своём! Молимся же Тебе и о начальствах мирских – императоре Фридрихе, маркграфе Готфриде, - диакон запнулся, помялся, Этиен ощутил внезапно возникшее напряжение, а клирик скомкано продолжил, – и о городском совете Циеннском, и торгующих! Помяни их Господи, просвети светом мудрости Своей! Молимся же Тебе и о братьях, сестрах сего храма Святого. Сами себя и весь живот свой предаём Тебе!

После просительной ектеньи отец Иннори упал на колени, как и все собравшиеся. Он ушёл в глубокое моление, подняв руки к небу и возгласив:

- О Господи, приносим Тебе жертву сию по заповеди, которую Ты дал пророку и вождю народа верного - Массею. Благослови её, да через вкушение станем мы сопричастниками трапезы Твоей и изгладь грехи наши!

Слабый столб света упал на алтарь, где в большой золотой чаше хранился особый раствор, из уникальных смесей редких трав, вина и эссенции маны - Эстолисфиль. Возле него выложены большие твёрдые белые хлеба, похожие на лепёшки.

- Святый Владыка, преклоняем колени пред Тобой и молим Тебя – призри на нас грешных и помоги нам. В жертву Тебе приносим половину жертвенного, как Ты и заповедовал через пророка Твоего, через Книгу закона.

Иннори коснулся лбом пола, став сугубо молиться. После чего он встал и подошёл к алтарю, который всё сильнее и сильнее тонул в неестественном ярком, но мягком свете. Нож быстро отделил половину у каждого хлеба, другая же была брошена в чашеобразное углубление посреди мраморного алтаря. Часть Эстолисфиля светло-медовой струйкой полилась на хлеб.

- Жертву приносим Тебе! – правой рукой священник провёл над сложенным, с его пальцев сошло пламя, тут же пожравшее жертвенное, дым стал подниматься светло-синеватыми клубами.

Свет содрогнулся… в это нельзя было поверить, что нечто светозарное содрогнулось, отчего возмутилась и сероватая пелена смога. Столб освещения многократно усилился, словно акцентировав внимание на полыхающей потрескивающей жертве. Этиен с приятным чувством торжества и празднества глубокой веры взирал на то, что видел. Это заставляло сердце биться чаще, осознание причастия к божественным древнейшим таинствам, больше чем вдохновляло. Он понимал, что в мире, где демоны и силы преисподней свободно гуляют по лесам, едва ли не открыто совращают людей, нечестивым подают тёмные знания, божественная защита и покровительство были практически явные.

Священнослужители преломили хлеб, отделили себе часть и съели его. Затем губы их припали к сосуду с Эстолисфилем и оба отпили из него. Оба приняли жертву, алтарники же остались в стороне, лишь благоговейно взирая на это действо… они не готовились принять её.

Только жертва стала превращаться в прах, священник подал знак рукой, и диакон взял блюдо с хлебом, а Иннори сомкнул пальцы на чаше. Они вышли к народу, которому теперь следовало раздать жертву, которая стала одним из элементов «Завета».

Этиен шагнул в сторону, протиснулся сквозь узкий переход и оказался в отдельном помещении. Тут нет ничего примечательного, кроме дорогой багряной краски, «застлавшей» стены, пару посеребрённых канделябров, роскошных икон с золочёнными окладами и резных дубовых шкафов. Под подошвой сапог чувствуется мягкий чудесный ковёр, сотканный мастерами с востока из сказочной Араббии. Стихарь оказался быстро снят, а вместо него на тело был надет тяжёлый камзол, красовавшийся перистой отделкой.

Благое расположение духа было поколеблено сценой спора между алтарниками:

- Не брать, это жертва священнику. Ты – крестьянский сын, а мы – имеем питание от алтаря! – чуть ли не брюзжал слюной молодой худосочный паренёк с копной волос и «нежным» лицом. – Это жертвенное!

Напротив стоял высокий коротко стриженый мальчишка, с овальным простецким лицом, и широченными голубыми глазами, офигевшим взглядом смотрел на целую кучу того, что пожертвовали прихожане перед службой. Он только сегодня был введён в алтарь за пять серебряных монет и год помощи. Это и корзины еды – кувшины с молоком и мёдом, яблоки и груши, и хлеб с сосисками и мясом, и сладости, и мешочки с медными и серебряными монетами, и ювелирными изделиями, и ткани с одеждой. Раз в месяц селяне отдавали начаток трудов своих, одну тридцатую, согласно наставлениям блаженного Юлиана, подтверждёнными и введёнными одним из Великих Понтификов. И это не считая «святой десятины», которая отдаётся паствой на содержание священника и церковных начальств.

- Ну, пожалуйста, - попросил он, помявшись и не отводя взгляда от кучи «сокровищ» от окна. – Хоть немножко.

- Ты должен три месяца отслужить в алтаре, прежде чем получишь право вкушать от жертвенного! – продолжал чуть ли не визжать юноша. – Сегодня вымоешь храм, понял?

- Да дай ему, Ансей, - ухмыльнулся другой алтарник. – Ты – сын торговца Гильдии, тебе итак всего этого хватает.

- Ладно, бери, - хлопец швырнул мясистую сосиску. – Сын пахаря, ты редко жрёшь мясо, не так ли? Пахари…

«Алтарники», - возмутился инспектор, чувствуя испорченность их от хорошей сытой жизни. Тем не менее, он тут же подавил в себе все потуги и мысли, вспомнив сорок пятое правило праведного Уно – «не осуждай в олтаре служащих, и к священству не относящихся, чтобы они не творили, ибо помни, что они имеют свой суд у Бога, и не зря они были введены ко святому олтарю священником».

Этиен поклонившись пред Иннори и получив кивок одобрения, быстро покинул церковь. Прошмыгнув сквозь полураскрытые двери, он оказался на широком