Зимние каникулы - Владан Десница

Неожиданно Милош получил письмо из санатория, в котором администрация рекомендовала ему забрать пациентку домой. В письме сообщалось, что проводимый курс лечения ожидаемых результатов не дал и дальнейшее пребывание больной в стенах заведения вряд ли необходимо, домашняя же обстановка, напротив, может, во всяком случае в психологическом плане, благотворно на нее повлиять. Милош поспешил в санаторий. При личном контакте врачи выражались более определенно: он понял, что случай они считают безнадежным, болезнь проявляет склонность к быстрому прогрессированию и предпринятый курс лечения успеха не имел. Поэтому больную сейчас лучше забрать домой; если весной опять возникнет потребность (понимай: если до того времени она не умрет), больная, разумеется, может месяц-два провести в санатории. На какое-то время Милош лишился дара речи. Видя это, врач поспешил смягчить произведенное впечатление: конечно, не все еще потеряно, никогда не известно, бывают и такие случаи, когда… Однако Милош понял: врач не питает никаких иллюзий. Он спросил наобум:

— Как вы думаете, сколько еще… продлится?

Он не смог выговорить «проживет».

— Э-э, видите ли, в подобных случаях какие-либо прогнозы весьма относительны…

— Да-да, и все же ответьте: несколько дней, несколько недель?

Он намеренно сокращал срок ниже той черты, которая представлялась ему вероятной, чтобы срок, названный врачом и, конечно же, более отдаленный, прозвучал обнадеживающе.

— Я полагаю… в худшем случае несколько месяцев…

Видя, что можно и дальше говорить откровенно, добавил тише и доверительнее:

— Ну… я полагаю, до весны.

Они помолчали. Милош поднял голову.

— Спасибо, доктор.

Врач пожал ему руку. Сталкиваясь при подобных обстоятельствах с разумными людьми, он чувствовал к ним невольное расположение.

Милош прошел на террасу к Ягоде. Несмотря на то что в неизбежности исхода не приходилось сомневаться, он почему-то представлялся ему туманным, отодвинутым в отдаленную перспективу, которую нервное возбуждение не давало возможности разглядеть. Сейчас самым важным было с непринужденным видом встретить Ягоду, не выказать подавленности.

Но в этом Ягода сама помогла ему. Она, как ребенок, радовалась его приезду и приготовлениям к возвращению домой, будто болезнь была чем-то таким, что оставалось в этой атмосфере белых кроватей и белых халатов, что сбрасывается и остается здесь вместе с больничным бельем. Она говорила, что теперь у нее постоянно держится температура и что одна из соседок по террасе считает, что это часто признак усиленного сопротивления организма болезни, после чего состояние резко улучшается, что эта самая соседка знала одну женщину, у которой был точно такой случай… в последнее время она чувствует себя крепче и у нее даже улучшился аппетит… Она позаботилась о медицинской сестре, проявлявшей к ней особое внимание… Милош слушал ее, довольный тем, что своим щебетаньем она заполняет время, которое он бы заполнить затруднился. И оттого, что встреча с больной оказалась менее мучительной, чем он ожидал, он почувствовал некоторое облегчение, что-то похожее на надежду.

В Бунаревац они приехали в день церковного праздника под вечер. В воздухе висел перезвон колоколов, перед входом в церковь была сооружена обычная для провинции «триумфальная арка» — два обтесанных столба, врытых в землю, и положенная на них перекладина, нечто наподобие футбольных ворот, украшенных ветками со скудной листвой. Над главной, в сущности, единственной улицей городка с раннего утра, поднятое толпами народа, висело неоседающее облако пыли в золотых отсветах заходящего солнца; на прилавках гроздья еще не распроданного черного мелкого смородинного осеннего винограда, повсюду бумажки, арбузные семечки и корки. Из распахнутых дверей корчмы слышались звуки гайды[10]. Улицей, во всю ее ширину от края до края, взявшись под руки, длинной шеренгой шли девушки-служанки, улыбаясь напомаженным приказчикам, которые шли следом, подталкивая друг друга локтем и время от времени отпуская дерзкие шуточки. Подвыпившие крестьяне уже разъезжались по своим деревням в горах. Кое-кто возвращался домой с непроданным ягненком. Ягоде казалось, что все это устроено для ее встречи, она шла сквозь базарную толпу словно в экстазе.

В тихие осенние вечера Милош дважды водил ее на прогулку. Ей хотелось пройтись до Анчара; она ощущала в себе силы для такого путешествия. Но оба раза уже после двухсот шагов она выдыхалась, и им приходилось возвращаться домой.

С первыми дождями она слегла и больше не поднималась. До полудня, пока Милош был в школе, сонливая Ика подавала ей воду, прибирала в доме, выносила горшок, подкладывала дров в печку. Их хозяйка, Милка Ркановка, как-то появилась со своим калекой из деревни, но, пробыв несколько дней, снова уехала, будто испугавшись. Перед отъездом она зашла попрощаться с Ягодой и пообещала, что весной, когда Ягода выздоровеет, она заберет ее с собой в деревню, чтобы она там окрепла. После занятий Милош приносил обед от тетушки Елы. Все послеобеденное время он проводил у ее постели: читал вслух, что-нибудь рассказывал про школьные дела или передавал городские сплетни, чтобы ее отвлечь и развеселить. Когда же она задремывала, он садился за стол и брался за перевод. Вечером «на часок» забегала Боса. Раза два-три с ней приходила Мила.

Ягода почти никогда не говорила о болезни прямо. Хотя и о выздоровлении она почти не говорила, зато очень любила строить планы на будущее: что и как будет весной. Иногда из ее слов можно было уловить, что она думает о смерти. Но это были столь отдаленные намеки, что их можно было и не заметить. Только один раз, когда Милош, полагая, что она дремлет, писал, сидя к ней спиной, он неожиданно услышал:

— И что ты, бедный мой, будешь делать после? Вернешься к родителям?

Пораженный, он молчал. Потом спросил, как можно бодрее:

— Что значит после? После чего?

— После моей смерти.

— Ради бога, Ягода, что ты говоришь! Как тебе только в голову такое приходит!

Он встал и подвинул стул к ее постели. Они долго разговаривали. Обо всем и ни о чем. Вскоре Ягода даже смеялась.

Во время каникул в школе устраивался торжественный вечер с декламацией, вручением наград и прочим. Нарядные бунаревацкие торговцы и их супруги заполнили гимнастический зал, где по такому случаю кольца были высоко подняты и завязаны, брусья и кони вынесены на лестницу, стены украшены бумажными флажками. Дамы, хотя и вполголоса, болтали, растроганно глядя на своих прилизанных чад в новых костюмчиках, которые в присутствии родителей не так смущались учителей. Женщины косились на Милоша и перешептывались, прикрывая рот рукой и делая вид, что смотрят в другую сторону. Когда он вернулся домой, Ягода попросила, чтобы он рассказал, как прошел праздник. Он рассказал совсем вкратце — говорить особенно было не о чем. И развернул свежую газету. После недолгого молчания Ягода спросила:

— А Мила была?

Милош замер, пораженный. Не поднимая глаз от газеты, он ответил:

— Была.

«А что?» — вертелось у него на языке. Но он промолчал.

X

Как-то в школу заявилась Шубаревичка. У Милоша в классе учился ее сын, который отставал по некоторым предметам. Шубаревичка пришла затем, чтобы высказать Милошу свое недоумение: как это ее Хрвое получает такие плохие оценки, просила господина учителя еще раз проэкзаменовать его. Она сообщила, что ее супруг «ужасно разгневан» (оставалось неясным, на кого — на сына или на учителя) и поэтому не пришел лично, а послал ее; их сына очень внимательно проэкзаменовал фра[11] Дане, гостивший у них на Рождество, и нашел знания мальчика превосходными. Под конец в весьма усложненных и двусмысленных выражениях госпожа Шубаревич намекнула на свои обширные связи и дала понять, что может похлопотать о том, чтобы господин учитель переехал на лучшую квартиру. Милош горько усмехнулся на это предложение. Несчастные люди! Ослепленные своими интересами, вросшие в свое добро, привязанные к Бунаревацу благосостоянием, в котором им видится весь смысл жизни, они даже представить себе не могут, что для кого-то свет не сошелся клином на Бунареваце, на кормежке у тетушки Елы, на квартире Ркановки, и все его страхи — только бы не потерять эти блага жизни.

Зима прошла без холодов — сильных морозов вроде бы и вообще не было. Но дожди, дожди! С конца октября лило не переставая. Речка в овраге под мостом поднялась и набухла, совсем как настоящая река. Помутневшая и бурлящая, она захлестывала трухлявые своды моста и затопила их, поднялась до середины стволов деревьев на лугу за церковью. Вода сбегала почерневшими склонами, день и ночь с хлюпаньем хлестала с крыш на узкие плиты тротуаров, которые каждый хозяин выложил точно на длину своего дома. Казалось, природа задалась целью затопить бунаревацкий котлован, поглотить городок. Даже теперь, с приближением весны, дождь никак не прекращался, лил и лил.