Трудный Роман - Георгий Марчик

Он опустил голову, весь как-то сник. Он пытался понять, что же его так поразило в ее фразе: «Быть в каждой мелочи честным…»

Да, черт возьми. Если бы это сказала одна Женя. Роману осязаемо отчетливо вспомнилось, что буквально те же самые слова не так уж и давно повторяла ему Фантазерка. Это было почти накануне того самого случая. У нее горели глаза: «Человек должен быть идеально честным». Он снисходительно посмеивался: «И идеально смелым?» – «Да, и идеально смелым!» – «И идеально умным?» – «Да, и идеально умным…» – «Наивно и глупо, – резюмировал он высокомерно, как будто был причастен к высшей истине. – Идеального ничего нет. Кому нужны эти крайности? Человек одинаково способен на подвиг и на подлость».

Роман внимательно рассматривал трещинки на крышке стола. До чего же они одинаково мыслят! Уму непостижимо.

Женя села, и сразу же вскочили двое или трое, многие тянули руки.

Так, стоило покатиться с горы одному камешку…

Как вслед за ним покатились другие.

… Прежде всего человек должен быть полезен. Да, да, да. Хотя бы тем, что делает гвозди. Полезен не себе, а всем…

… Слишком суровое время для нежностей. Нельзя расслаблять волю и чувства. Время мечтателей и поэтов еще не пришло. Суровость, собранность, деловитость – вот что такое современный человек.

… Не все в классе, кто впереди, – лучшие, настоящие люди.

… Хотим быть модными, а они ополчились. Вот и потеряли контакт. Вместо того, чтобы вместе найти золотую середину…

… Современный человек должен быть мечтателем и поэтом. Человечество движется от жестокости к гуманизму.

… Найти место в жизни – это первая и самая большая удача. Хочу, чтобы моя жизнь была похожа на жизнь моего поколения. Чтобы мне завидовали потомки…

Перебивали друг друга, вскакивали с мест, размахивали руками, кричали, спорили одновременно несколько человек. Казалось, в этом шуме ничего не поймешь, но они понимали. Обижались, хохотали, никак не могли добраться до истины, хотя и чувствовали, что она где-то совсем рядом.

Роман не участвовал в общем споре.

Хмурился. Покусывал губы. Было такое ощущение, будто косвенно, через всех участников диспута к нему снова обращалась Фантазерка, обвиняла его. А он возражал.

Все предельно просто. Мир, материя, молекулы. Встретились двое – разошлись. Зачем же усложнять очевидные вещи? Помилуй, бог, что за чепуха лезет ему в голову? Откуда взялись эти глупые мысли о подлости? Чьей? Какой? Все так относительно… Сколько у него было таких дней, когда вся душа потрясена какой-то, казалось бы, важной для дальнейшей судьбы мыслью. Но потом она блекла, терялась, исчезала навсегда. Потерянные мысли, обманчивые, потерянные чувства. Почему бы не жить спокойно? Ведь наверняка другие даже не подозревают, что тебя могут мучить какие-то проблемы. А это почти одно и тоже, будто их не существует вовсе. Она сама обманула его – втянула в глупую, никчемную игру в любовь, а затем предъявила счет. То есть свои права. На его честь, его солидарность. Неужели ей было не ясно, что все только игра, что он никогда не принимал ее всерьез?

А диспут продолжался…

… Идеал – это что-то такое, к чему все время стремишься, но чего никогда не можешь достигнуть. Так же, как и линии горизонта.

… Один мой знакомый весь день в бегах. Все куда-то спешит. Спрашиваю: «Куда?» – «Спешу жить». – «Для кого?» Удивляется: «Как – для кого? Для себя».

… Можно ли жить без ошибок? Нельзя. И незачем. Стерильных людей не бывает.

… Сильные чувства рождают чрезвычайные обстоятельства. В обыденной жизни нет места для сильных чувств.

… Неправда. Обыденные чувства у обыденных людей. У сильных – сильные…

Но разве он, Роман, виноват, что она такая взбалмошная? И что у них полная несовместимость характеров, взглядов. Все идеализировала и от него требовала того же. А если он другой? Если у него холодный, рациональный ум, которому подчинены чувства? Этого она не могла понять. Если он не слезлив и лишен глупой жалости. Кстати, прав Горький: зачем человеку жалость? Его уважать надо…

Однажды с восторгом сообщила, что они, собравшись у одной девчонки, всю ночь слушали музыку. Он иронизировал: «Дуракам закон не писан. Ночью спать надо». – «Вот и пусть спят дураки», – выпалила она.

И все же… Почему случившееся поразило ее как гром среди ясного неба? Роман никак не мог понять этого.

… Поздно родились. Сейчас даже подвига стоящего не совершишь. На целине мы уже не нужны, а в космос нас не пускают. Даже пожаров и утопающих скоро не будет.

… Много неясных вопросов. Ищешь ответа в фильмах, на которые до шестнадцати лет не допускают, и все равно не находишь.

Конечно, это было страшно унизительно. И как вспомнишь – мурашки бегут по коже и во рту появляется обидная слюна. Они остались одни в кабинете физики. Вернее, он почему-то задержался, и она замешкалась. Подошла к нему вплотную, виновато улыбаясь, и сказала, что давно не видела его, и стала снимать какую-то пушинку с его плеча. И смотрела на него ласковыми, влюбленными глазами. Он машинально положил свои руки ей на талию. Впрочем, он этого совсем не помнит – во всяком случае, плюс ко всему приплели, что они обнимались.

Они целовались и, конечно, ни о чем не думали, то есть забыли решительно обо всем на свете. Так уж всегда бывает, когда целуешься. Ни для кого это не секрет. Только, конечно, надо выбирать подходящую обстановку. Но нечаянно же получилось. И в этот момент – надо же! – влетела туда учительница. Человек, в общем, неплохой, но тоже с правилами и принципами. Да еще при исполнении, так сказать… Растерялась, выскочила и даже стукнула дверью. Но они и этого не услышали. Учительница решила – а вдруг дети туда зайдут? – и вернулась, а с ней еще кто-то зашел.

Одним словом, данная История, или Дело, или Случай, получила огласку, была обнародована и, следовательно, требовала принятия мер. Их вызвали к директору. Вот здесь-то и начинается самое неприятное. Она храбро во всеуслышание заявила, что любит его. И мучительно покраснела. Эта пичужка была готова защищаться не на жизнь, а на смерть.

… Люди без воли трусы. А раз трусы – значит, слабые. Такие чаще всего бывают неискренними.

… Равнодушие – страшное слово. Давай бой дряни любой своими руками, своими ногами, своей головой. Бой равнодушию!

… Как можно молчать, когда кто-то попирает правду?

Конечно, это было в высшей степени унизительно, когда кто-то лезет тебе в душу, задает пошлые вопросы, смотрит на тебя двусмысленными, оскорбительными глазами. И незачем вообще было объяснять, что и как! И так все ясно. Если бы они захотели понять… Но кто дал ей право говорить о том, чего у них не было, или, во всяком случае, у него? И вообще он не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме их двоих, выяснял их отношения. Пожалуйста, пусть наказывают за то, что они целовались в школе, но сам по себе их поцелуй никого не касается.

Он так об этом и сказал. Резко, даже грубо. Сразу же после ее слов о любви. И вовсе не к ней прямо это относилось. Но так получилось, что внешне, видимо, была прямая связь между ее и его словами. Он сказал отрывисто и сердито, как сейчас помнит, всего одну фразу: «У меня к ней никогда ничего не было».

И эта пичуга встрепенулась, как будто он выстрелит ей прямо в сердце, и дрожащим, срывающимся голоском закричала: «Ты подлец! Такой ты мне и даром не нужен!» И с этими словами бросилась вон из комнаты.

И все поняли, что дальнейшее разбирательство этого Дела, Истории или Случая потеряло всякий педагогический смысл.

Вот так все и кончилось. Полноте, кончилось ли? Он чувствовал себя безнадежно усталым. Безнадежно взрослым. И знал, что от этого сковывающего чувства никак не освободиться, пока не решит: прав он или не прав – вопрос почти гамлетовский. И так же трудно на него ответить. И кажешься сам себе сплетением сплошных противоречий. И мучительно маленькой, ничтожной, затерянной в пустыне песчинкой. Которая летит туда, куда ветер дунет.

… И все равно надо быть в каждой мелочи честным…

Роман прислушался. О чем они там спорят? Дети. Все эти хитрые построения незрелого ума разлетаются, как песчинки, едва дунет ветер покрепче. И никогда нет готового рецепта на все случаи жизни. И лекарства против ошибок. И если ты раз ошибся, то выходит, что это непоправимо. Песчинка-ошибка становится глобальной. Грузом, который не могут выдержать плечи. Вот что хуже всего.

… Девчонки сами зазнаются, делаются все более гордыми и недоступными. Из-за своих секретов, причесок, бигудей, нарядов, танцев им просто некогда взглянуть на нас. И нас же еще во всем обвиняют.

«Это Черникин разглагольствует… Наконец-то набрался храбрости», – мельком отметил про себя Роман.

… Когда видишь на улице веселых парней, понимаешь – им спешить некуда да и незачем…

… А тем двоим, что целуются на скамейке в отдаленной аллее парка, хочется, чтобы этот миг длился целую вечность…