Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова

Взять, к примеру, возраст; дамам, очарованным юношеской стройностью его фигуры, гибкими, плавными движениями и гладкой, бронзовой от загара кожей, он представлялся совсем молодым; но жесткий прищур темно-серых глаз и острая вертикальная морщина на лбу скорее говорили о том, что этому человеку пришлось многое повидать в жизни и что прошлое его насыщено самыми разнообразными событиями.

В общем, дамы были заинтересованы. Дамы были заинтригованы. Дамы были готовы не на шутку увлечься.

И дело было не только в его привлекательной внешности и манерах поведения, хотя… будь он одноглазым гоблином, наша история, возможно, развивалась бы несколько иначе.

И не в том, что он был иностранцем, жителем Западной Европы.

И даже не в том, что он был человеком состоятельным (во-первых, это сразу видно, а во-вторых, бедный иностранец – это нонсенс).

А в том, что он был молодым, красивым и богатым иностранцем. Возможно даже – холостым.

Ну, и еще – в его профессии.

Он занимался настоящей мужской работой – тяжелой, рискованной и очень увлекательной. Эта работа постоянно требовала большого напряжения сил, как физических, так и духовных. В полной мере необходимы были выдержка, самообладание и терпение. А также самые разнообразные познания и острый, пытливый ум. С такой работой мог успешно справиться лишь человек с сильным и благородным характером, в равной мере обладающий свойствами доброты и строгости.

Да, разумеется, вы угадали.

Он был школьным учителем.

* * *

Возможно, Манечка и не выиграла бы первый приз на областном конкурсе интеллектуалов «Шевели мозговой извилиной», но по части того, что называют женской интуицией, ей определенно не было равных. Не успели они пересечь площадь, как она почувствовала, что Карл уже не слушает ее с прежним вниманием (а она как раз собралась рассказать один из своих самых лучших анекдотов, про собаку и одноногого гаишника).

Ирина Львовна – та ничего не заметила и продолжала нести что-то шибко умное, вроде бы про вагнеровский символизм, но Карл и ее не слушал, хотя вежливо улыбался и время от времени говорил: «Да-да, конечно…», или «Неужели? Это очень интересно…»

А ведь все так хорошо начиналось. В антракте после первого действия они вдвоем с Ириной Львовной возникли за спиной учительницы немецкого, словно торжествующие богини возмездия, когда та, ни о чем не подозревая, радостно щебетала, заглядывая вместе с Карлом в оркестровую яму.

В яме первая скрипка, низенький тучный человечек в лоснящемся фраке, менял лопнувшую струну, и примерно полтора десятка зрителей, истинных театралов, предпочли это зрелище энергичной толкотне в буфете и глубокомысленному разглядыванию фотографий и макетов в фойе.

Карл перегнулся через бархатный парапет и что-то сказал первой скрипке по-немецки. Тот вытер потную лысину клетчатым носовым платком и рассеянно ответил: «О, ja-ja…», но потом поднял голову, встретился глазами с Карлом и заулыбался.

К длинному списку вопросов, накопившихся за эти дни к господину директору лицея, прибавился еще один.

Скрипач, продолжая улыбаться, сделал приглашающий жест рукой. Карл кивнул и двинулся в обход сцены к маленькой, полускрытой тяжелым занавесом лестнице. Татьяна Эрнестовна, шурша шелковым платьем и волнуясь, устремилась было следом, но чьи-то жесткие пальцы удержали ее за обнаженный локоть, а чей-то голос, низкий, насмешливый, знакомый, шепнул ей в ухо: «Стоять!» Обернувшись на голос, Татьяна Эрнестовна увидела рядом с собой сверкающие глаза старшей англичанки. Татьяна Эрнестовна вздрогнула и посмотрела в другую сторону, на того, кто так бесцеремонно схватил ее за руку, и ей стало ничуть не легче от того, что там она увидела Манечку – свежую, хорошенькую, розовую, молодую.

Хорошо было и потом, в тот момент, когда Карл, обернувшись, увидел их, всех трех, потому что он не только изумился, но и обрадовался. И потом, когда они все вместе расположились в директорской ложе – первая скрипка расстаралась. И потом, когда в антракте перед последним действием пили мартини не где-нибудь, а в актерском буфете, в окружении знаменитостей. Мужчины, впрочем, пили только кофе; Карл – ссылаясь на то, что он за рулем, а скрипач – на то, что придется еще работать.

Господин Альфред Шнитке (так звали первую скрипку) оказался старинным приятелем Карла и очень милым человеком, но, к сожалению, почти не говорил по-русски. Услыхав его имя, эрудитка Ирина Львовна раскрыла было рот, но Татьяна Эрнестовна опередила ее.

– Как? – вскричала она по-немецки, округлив глаза в благоговейном ужасе. – Неужели вы – тот самый знаменитый скрипач и композитор?..

– Увы, мадам, даже не родственник… О чем искренне сожалею, видя тень разочарования в ваших прекрасных глазах, – галантно ответил скрипач.

Весь антракт скрипач разливался перед ними соловьем, рассказывая про свой в высшей степени удачный российский ангажемент, а Карл с серьезным видом, но лукаво поблескивая глазами, переводил его речи для Манечки и Ирины Львовны.

И это тоже было хорошо, прямо-таки замечательно; вдобавок им обеим пришла в голову одна и та же мысль – а почему бы не спихнуть после спектакля Татьяну Эрнестовну этому симпатичному толстячку? Судя по тому, как он на нее посматривал, с его стороны возражений бы не последовало. Можно было надеяться, что и со стороны Карла тоже. Оставался сущий пустяк – уговорить Татьяну Эрнестовну.

И они занимались этим на протяжении всего последнего действия и, возможно, добились бы успеха, если бы не Карл. Нет, нет, он ничего такого не говорил и не делал. Наоборот, слегка отодвинулся от шепчущихся дам, оперся локтями о барьер ложи, переплел пальцы, положил на них подбородок и прикрыл глаза – в общем, сделал вид, что его здесь нет (на самом деле он просто хотел дослушать оперу).

Татьяна Эрнестовна, заколебавшись в какой-то момент, посмотрела вниз, в яму, где первая скрипка, блестя лысиной, вдохновенно терзал смычком свой стонущий инструмент; потом перевела глаза на классический профиль ушедшего в себя Карла и решительно замотала головой.

После спектакля скрипач нашел их в гардеробной и застенчиво сообщил, что приглашен на ужин к дирижеру, по традиции устраиваемый после премьерного спектакля, и вынужден поэтому расстаться со столь приятной компанией, если только… одна из дам не окажет ему честь сопровождать его. Этой просьбе предшествовали краткие переговоры, для которых скрипач, извинившись перед дамами, отвел Карла в сторону.

Говорили они, естественно, по-немецки, Альфред – быстро и взволнованно, Карл – негромко и спокойно, как всегда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});