Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова

– Ну, может, сегодня повезет, – охотно откликнулась напарница, – кавалер-то уж больно хорош…

Поднимаясь по широкой, застланной изумрудным сукном лестнице к огромному сияющему зеркалу, Татьяна Эрнестовна с удовольствием ощущала полуобнаженной спиной шелковую прохладу своего нового вечернего платья цвета лосося.

Тончайшая свежесть японских духов (две капли – за ушами, одна – в декольте) окутывала ее невидимым соблазнительным облаком.

Она на пару секунд задержалась у зеркала, чтобы убедиться, что ни одна прядь светлых волос не выбилась из замысловатой прически, и послать зеркальному отражению Карла долгий и многозначительный взгляд.

Карл в зеркале улыбнулся ей, но ожидаемого комплимента не последовало. Татьяна Эрнестовна застенчиво взмахнула вороными ресницами, повернулась и взяла его под руку.

И тут начались неприятности.

Тихий шепоток и хихиканье за спиной, которые Татьяне Эрнестовне успешно удавалось игнорировать в течение последних нескольких минут, стали чуть более явственными. Ее левое ушко уловило отдельные слова, и слова эти ей совсем не понравились.

Она медленно повернула голову.

Две девицы, молодые, яркие и наглые, стояли буквально в двух шагах от них и самым бесстыжим образом пялились на Карла.

Татьяна Эрнестовна прищурилась и метнула в девиц уничтожающе-презрительный взгляд такой мощности, что их должно было бы по меньшей мере размазать по стенке. Карл мягко прижал локтем ее руку и повел в сторону, где торговали программками и в знаменитом зеленом с золотом фойе прогуливался в ожидании спектакля весь областной бомонд.

«Швабра крашеная…» – одна из недобитых девиц метнула-таки в незащищенную спину Татьяны Эрнестовны комок грязи, и она на какое-то мгновение чуть не утратила душевное равновесие, хотя вздорность и нелепость этих эпитетов были совершенно очевидны. Изящная худоба Татьяны Эрнестовны никоим образом не делала ее похожей на швабру или другой какой-либо предмет домашнего обихода, равно как и элегантная, стильная прическа из белокурых волос – да, крашеных, но крашеных настолько качественно (еще бы, в лучшем салоне города!), что совершенно естественно смотрелся и основной светлый тон, и чудесный платиновый отлив.

Зависть, и ничего кроме зависти, твердо сказала себе Татьяна Эрнестовна, усаживаясь в кресло посередине шестого ряда партера. Обмахиваясь программкой, она медленно повела глазами по сторонам: публика вокруг приличная, респектабельная, ничего похожего на этих вульгарных девиц у зеркала. Девицам, должно быть, достались боковые места балкона четвертого яруса, откуда в лучшем случае виден крошечный кусочек противоположного конца сцены – и то если с опасностью для жизни перегнуться через барьер. Так им и надо!

Померкли огни в большой хрустальной люстре и четырех малых, висевших по углам затянутого пыльным голубым шелком потолка. Музыкальная волна увертюры прокатилась по залу, временно поглотив все прочие театральные звуки.

Татьяна Эрнестовна легко вздохнула и положила свою тонкую, белую, украшенную коралловым браслетом ручку на вытертый зеленый бархат подлокотника. Совсем рядом с его рукой.

Сверху за ее маневрами наблюдали в бинокль чьи-то черные глаза.

– Я их вижу, – сообщила Манечка соседке, передавая бинокль.

Как и предсказывала завхоз, поймать лишний билет оказалось несложно. Без пяти семь у входа маялись по меньшей мере десять человек, не дождавшихся своих спутников или спутниц.

Манечка почти сразу же купила билет у какой-то пожилой тетки (первый ряд второго яруса, почти самая середина), а две минуты спустя у той же самой тетки, неожиданно для себя решившей плюнуть на этого занудного Вагнера и пойти домой, приобрела оставшийся билет старшая англичанка Ирина Львовна.

Встретившись в зале и поахав над случающимися в жизни совпадениями, Манечка с Ириной Львовной быстро пришли к соглашению. Задаваку и обманщицу Татьяну Эрнестовну следовало примерно наказать. А там видно будет.

* * *

Среди публики, покидающей в двенадцатом часу оперный театр через старинные, отделанные бронзой двери, большую часть, как водится, составляли женщины. Счастливицы, прибывшие в театр со своими (или чужими) мужчинами, гордо и не спеша уводили их под руку в темные городские пространства. Томные улыбки женщин и трепет их накрашенных ресниц прозрачно намекали остальным неудачницам, что кое для кого вечер только начинается. На лицах конвоируемых мужчин было написано выражение полной покорности судьбе.

Но были замечены и исключения. Небольшая, весьма колоритная компания, одной из последних распахнувшая бронзовые двери, состояла из одного мужчины и целых трех женщин.

Младшая из женщин, пухленькая брюнетка в короткой кроличьей шубке и вязаной шапочке с помпоном, радостно смеялась и болтала без умолку, держась за локоть их спутника, высокого красивого человека со светлыми волосами и загорелым лицом, одетого в длинный, подбитый мехом плащ. С другой стороны светловолосого, касаясь его плечом, вышагивала рослая смугловатая шатенка в прямом черном пальто и лихо сдвинутом на ухо черном берете, с сигареткой в углу тонких губ. Время от времени она вставляла свои реплики низким, волнующе хриплым голосом, слегка грассируя и лениво растягивая отдельные слова, не переставая при этом иронически улыбаться. Ирония, а временами и нечто похожее на злорадство, были адресованы третьей женщине, худощавой блондинке в мехах, которая, будучи оттесненной от кавалера, плелась сзади в угрюмом молчании. На лице блондинки явственно читалось пожелание скорейших и мучительных неприятностей всем троим… хотя коварный изменщик мог бы еще, пожалуй, заслужить прощение.

Что же до коварного изменщика, то он, похоже, и не подозревал, что является таковым, а если и подозревал, то не испытывал по этому поводу ни малейшего дискомфорта.

Он неторопливо вел своих дам через заснеженную площадь к автостоянке, доброжелательно улыбаясь и звонкой болтовне черноволосой, и контральтовым репликам шатенки, и ледяному молчанию сзади.

Сам же говорил мало, и в речи его был заметен довольно сильный, но не режущий слух акцент. Однако и без акцента было ясно, что иностранец.

А больше, пожалуй, ничего ясно и не было. Хотя наши дамы были знакомы с ним уже три дня, знали они о своем спутнике до обидного мало (что, учитывая способности любого женского коллектива к сбору и анализу информации, поистине достойно удивления). Разумеется, они знали, откуда он и чем занимается, но о прочих его жизненных обстоятельствах могли только догадываться.

Взять, к примеру, возраст; дамам, очарованным юношеской стройностью его фигуры, гибкими, плавными движениями и гладкой, бронзовой от загара кожей, он представлялся совсем молодым; но жесткий прищур темно-серых глаз и острая вертикальная морщина на лбу скорее говорили о том, что этому человеку пришлось многое повидать в жизни и что прошлое его насыщено самыми разнообразными событиями.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});