Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991 - Федор Раззаков

Между тем это стало понятно и многим западным аналитикам, которые на этой почве даже… потеряли некоторый интерес к горбачевской перестройке. И вообще, если всего год-два назад Запад был буквально очарован теми процессами, которые происходили в СССР (свидетельство того – советская символика, которая заполонила всю Западную Европу и США), то теперь этот ажиотаж постепенно сошел на нет. Даже советское кино перестало привлекать западных кинобоссов, поскольку это уже не кино было, а сплошная помойка. То есть весь тот мазохизм, который явила миру посредством кино советская творческая интеллигенция, перестал вызывать на Западе какой– либо интерес. И это было закономерно: некогда великое советское искусство, совсем недавно представлявшее интерес для интеллектуалов всего мира в силу своей неординарности и непохожести, теперь стало напоминать худшие образцы искусства самых отсталых западных стран.

Впрочем, провал ожидал на Западе даже советское «интеллектуальное» кино, с которым как с писаной торбой вот уже три года носились киношные либералы. Взять хотя бы данные за 1988 год. В тот год 11 советских фильмов имели регулярный прокат в двух еврепейских странах – Франции и Финляндии, где под это дело были арендованы специальные кинотеатры. И что же мы видим? Во Франции фильм «Комиссар» Александра Аскольдова за год проката собрал аудиторию в 30 тысяч человек, «Робинзонада, или Мой английский дедушка» Наны Джорджадзе – 26 тысяч, «Ашик-Кериб» Сергея Параджанова – 22 тысячи, «Древо желания» Тенгиза Абуладзе – 21 тысячу, «Короткие встречи» и «Долгие проводы» Киры Муратовой – 10 и 8 тысяч соответственно.

В Финляндии ситуация выглядела еще более провальной. Там «Комиссар» собрал всего… 4300 зрителей, «История Аси Клячиной» Андрея Михалкова-Кончаловского – 919, «Асса» Сергея Соловьева – 706, «Плюмбум, или Опасная игра» Вадима Абдрашитова – 690, «Крейцерова соната» Михаила Швейцера – 407, «Мольба» Тенгиза Абуладзе – 400.

Во многом из-за утраты интереса к советскому кинематографу провальным получился XVI Международный Московский кинофестиваль, который состоялся в Москве в июле 1989 года. Мало того, что в его программе оказалось очень мало достойных фильмов, так еще и большинство западных звезд, которых устроители кинофеста приглашали, отказались приезжать в Москву. А ведь совсем недавно эти самые звезды буквально в очередь выстраивались, дабы посетить столицу «perestrojki» и «glasnosti».

Председателем жюри был избран давний гуру советских либералов польский режиссер Анджей Вайда. Однако и его постигает разочарование при знакомстве с конкурсной программой – ни одного шедевра. У Вайды даже появилась мысль вообще не награждать Главными призами («Золотой» и «Серебряный Георгий») ни один из представленных фильмов. Но жюри в итоге все-таки выбирает двух претендентов на награды: итальянскую комедию «Похитители мыла» Маурицио Никетти и советскую социальную антиутопию «Посетитель музея» Константина Лопушанского.

Тем временем полупустые залы кинофестиваля были зеркальным отражением того, что творилось по всей стране, – посещаемость кинотеатров катастрофически падала. И дело здесь было не только в том, что на большой кинематограф продолжали стремительно наступать телевидение и видео, но и в той политике, которую три года назад избрало обновленное руководство Союза кинематографистов. То есть ставка на проблемный (разоблачительный) и интеллектуальный кинематограф окончательно отвратила массового зрителя от походов в кинотеатры.

Эта ситуация стала поводом к дискуссии, которая летом 89-го возникла на страницах центральных СМИ. Начал эту полемику известный кинорежиссер Станислав Говорухин, который, как мы помним, давно недолюбливал интеллектуалов-проблемников от кино (даже организовал альтернативный фестиваль зрелищно-развлекательного кинематографа «Золотой Дюк»). В ряде изданий (в газете «Советская культура», альманахе «Экран» и др.) Говорухин опубликовал ряд статей, где в открытую обвинил руководителей СК в том, что они, всегда завидуя «кассовым» режиссерам (одна из статей Говорухина носила характерное название «Марш завистников»), намеренно повернули советский кинематограф в выгодную для себя сторону – от зрелищного кино к проблемному. В итоге киношные интеллектуалы в личном плане, конечно, выиграли, но кинематограф в целом оказался в глубокой финансовой яме. Чтобы читателю было понятно, о чем идет речь, приведу некоторые из мыслей Говорухина:

«Давайте заглянем правде в глаза: кино в скором времени может перестать быть важнейшим из искусств, поскольку перестанет быть искусством миллионов. Об этом говорят факты, а факты, помнится мне, – упрямая вещь. Отток зрителей увеличивается из года в год и растет чуть ли не в арифметической прогрессии. Вчера еще кино было доходной областью экономики, сегодня – уже нет…

В нашей стране – стране изобилия и несчитаных богатств – можно снять кино только для себя, причем за государственный счет, и при этом неплохо заработать. Авторы новых реформ в кинематографе отдают много сил, энергии, проводят мозговые атаки, чтобы решить эту проблему: каким образом, сняв совершенно убыточный фильм, умудриться при этом хорошо заработать. Ко всему этому они, авторы убыточного фильма – не плохого, прошу заметить, а убыточного, – получат еще и борзыми щенками. Поедут за рубеж представлять советское кино, будут участвовать в международных кинофестивалях. Ибо большинство фестивалей в мире поддерживает кинематограф элитарного характера. И это правильно. В мире коммерции должен существовать способ поддержать непонятого художника. Его фильмы широкий зритель не смотрит, он ничего (в отличие от нашего) не зарабатывает – его поддерживают таким вот образом.

Мне возразят: так стало только после V съезда кинематографистов. Мол, до этого сложный художник находился в униженном положении. Ничего не зарабатывал и никаких других дивидендов не получал.

Так, да не так. Кто не получал, а кто и получал. Кто не ездил за рубеж, а кто и очень даже поездил. Иные страдающие от непонимания широкой публикой кинематографисты исколесили полсвета. Нет, к счастью, судьбы наших непонятых художников разительно отличаются – и в этом одно из преимуществ социализма – от судеб не понятых своим временем Модильяни и Ван Гога…

Идеология прекрасно уживается в коммерческом ложе кинематографа. Хорошая прокатная судьба фильма, высокая прибыль, вырученная за билеты, – это ли не мерило того, что нужные идеи дошли до масс и овладели ими? (Отметим, что именно Говорухин написал сценарий блокбастера «Пираты ХХ века», который оказался одним из ярких примеров слияния идеологического и коммерческого кинематографов: он и к патриотизму призывал, и деньги казне принес немалые. Именно за это на него и ополчились в свое время яйцеголовые либералы. – Ф.Р.)

У нас есть все основания не только быть довольными своим зрителем, но даже гордиться им. Только простим ему его маленькие слабости. Он хочет после тяжелого рабочего дня, после беготни по пустым магазинам, после жизненных неурядиц чуть-чуть отдохнуть, развлечься (не пора ли понятию «развлекательность» вернуть статус легальности?), попереживать, поужасаться, посмотреть на другую, лишенную бытовых неудобств жизнь, всплакнуть над разбитой любовью. Ну и что ж, что он зачастую не понимает так называемого интеллектуального кинематографа (а я утверждаю, что он не понимает и не принимает только скучного кинематографа)? Что за трагедия такая? Во всем мире, всюду широкий зритель не понимает всякого занудства. А оно тем не менее существует. Как кино альтернативное, как кино-поиск. И только у нас, судя по кинопрессе и настояниям кинематографических умов, эта проблема распухает до масштабов национальной катастрофы. По-моему, мы тихонько сходим с ума. Мы непременно хотим, чтобы то, что очаровывает кинематографических дамочек, очаровало и широкого зрителя – тех самых академика и плотника, у которых других дел нет, как только разгадывать кинематографические ребусы. Нам, видите ли, надо, чтобы не только все 280 миллионов жителей Страны Советов посмотрели ленфильмовский опус «Скорбное бесчувствие», но и восхитились им (этот фильм снял Александр Сокуров, которого его недоброжелатели называли «кастрированным Тарковским». – Ф.Р.). А миллионы не хотят. Ни смотреть, ни восхищаться. Беда! Значит, зритель не тот. Его надо воспитывать, дифференцировать, вообще стоило бы у всех проверить документы.

Между прочим, автор этих строк тоже не смог восхититься этой лентой. Хотя и пытался. Но ничего не понял…

Однако имеют ли такие фильмы право на существование? Отчего же нет? Если в них нет порнографии, отсутствуют сцены насилия, если они не пропагандируют того, что, согласно Конституции, пропагандировать в нашей стране нельзя, если, наконец, заранее договориться, что авторы и защитники таких фильмов не будут устраивать истерик по поводу того, что кому-то эти фильмы не понравятся, тогда имеют. В конце концов, имеют право существовать как эксперимент, как поиск. Правда, эксперимент был бы чище, если бы не за счет государства. Но государство у нас щедрое. И кинематограф особенный. Не похожий ни на какой другой. Хотя бы потому, что во всем мире это дело прибыльное, а у нас убыточное…