Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

— Хорошо,— с обречённой покорностью согласилась Катрин.— Но о ком ты говоришь? О той ли женщине, что приезжала вместе с тобой в июне?

— Да, конечно же. О ней.

— Ты её любишь?

— Я её любил. Сейчас трудно судить - сильно ли я её любил, или не очень, но то, что я любил и мы были близки - это факт. Однако мы разошлись, и теперь между нами нет ничего. Ничего совершенно.

— Вряд ли так уж и ничего. Что-нибудь всё равно должно было остаться…

— Нет, не осталось. Точнее, сохранилась только моя ответственность за её безопасность и жизнь, которая сейчас висит на волоске из-за моих действий. Ведь если она погибнет, то как я смогу тогда ходить по земле? В остальном же - между нами отныне нет ровным счётом ничего, что бы нас сближало.

— А что между вами произошло?

— Она потребовала от меня, чтобы я стал таким же, как все кругом. Захотела тихого счастья и уюта, а это требование показалось мне мещанством. Когда я убедился, что те слова, ею произнесённые, не были случайны, то всё, что сближало нас, в один миг погасло и рассыпалось.

— И как давно это произошло?

— Как давно? Хм, а ведь не так уж и давно - ровно две недели назад! В такой же солнечный, правда, более прохладный день, в Измайловском лесу, в Москве…

— Две недели - это ведь очень небольшой срок?

— Не волнуйся, Катрин. За это время у меня имелось много возможностей хорошенько всё проанализировать и обдумать. Так вот, ни одна моя мысль о ней, ни один поворот в моём о ней представлении не вызывал у меня ни прилива страсти, ни даже желания сделать мысленный шаг к былому. Так что та страница отныне перевёрнута и закрыта навсегда.

— Когда-нибудь ты также перелистнёшь и страницу со мной.

— Не думаю,— ответил Алексей после секундного раздумья.— Ведь ты доказала только что, что мои пресловутые деньги и реноме не имеют для тебя значения.

— Значит?

— Значит, мы будем вместе, милая Катрин. Всегда вместе.

Он вновь поцеловал её, и они, взявшись за руки, медленно пошли по мощёной разноцветным весёлым камнем дорожке по направлению к набережной.

Здесь они провели несколько часов, любуясь склоняющимся солнцем, яркими бликами на озёрной глади и восхитительной зеленью пышных магоний и каштанов, которые в противоположность мрачному парку герцога в Сен-Морисе вселяли надежды на продолжение тёплых дней и летней всевозможности.

Опустившись в шезлонг, Катрин на короткое время задремала, и Алексей, не желая вторгаться в этот мимолётный сон, тихо любовался её по-античному прекрасным профилем и благородным загаром. На фоне ровного и спокойного дыхания по её шее и груди то и дело пробегала неуловимая судорога - не то от случайных порывов прохладного ветерка, спускающегося с гор, не то от напряжения, собравшегося за долгий и тревожный день.

…В сумерках они поднялись в апартаменты Катрин, откуда Алексей, воспользовавшись компьютером, заказал на ближайшее утро авиабилет в Москву.

Знакомясь с жилищем Катрин, Алексей не мог не обратить внимания на присутствие на полках знакомых книг Пруста, Жида, а также недооценённого Хемингуэя - оттого, что пик его всемирной популярности пришёлся на промежуток между довоенной юностью Алексея и эпохой сегодняшней, напрочь лишённой былой возвышенной созерцательности.

— А это моя русская коллекция,— увидев эту заинтересованность, Катрин указала на полку с французскими изданиями Толстого, Тургенева, Бунина и Пастернака.— Я прочла почти всё.

— Вот видишь, теперь у нас гораздо больше общего, чем было полчаса назад!

Чуть позже Катрин неожиданно призналась:

— Я искренне люблю Россию, однако как и многие здесь, совершенно не могу её понять.

— А что именно?

— Не могу понять вашу знаменитую русскую душу. Чего в ней больше - вселенской любви, поисков Бога или безграничной жестокости?

— Почему ты говоришь про жестокость? Я никогда не думал, чтобы жестокость что-либо определяла в русской душе. Если не считать, конечно, времён революций и войн.

— А разве сейчас идёт война? Так почему те, что хотят поговорить с тобой, берут в заложники твою вчерашнюю подругу и угрожают ей смертью? Откуда желание решать все вопросы, доводя их до крайней точки? Разве это не жестокость?

— Катрин, милая, русская душа тут ни при чём! Везде, где пахнет большими деньгами, люди перестают быть людьми. Возьми тех же американских прокуроров, которые поломали Францу всю жизнь,- разве они не жестоки?

— Не знаю… Но мне лишь кажется, что в России эта жестокость какая-то более сумеречная и первозданная… Не знаю, почему так, но я смертельно боюсь за тебя. Боюсь, что ты из России не вернёшься… Вот дядя Франц вернётся через несколько лет - через пять, через десять - неважно!- но его возвращение я ясно предвижу и ощущаю. А твоё возвращение - прости!- я пытаюсь разглядеть, нащупать какой-нибудь его след в предстоящем - и не могу, одна лишь чернота впереди. Если ты не вернёшься - ведь я не смогу без тебя прожить…

— Я вернусь,— ответил Алексей, целуя Катрин.— Отдам им, что они хотят, и обязательно вернусь. А в тебе, между прочим, чувствуются наши общие корни: “не смогу без тебя прожить” - так ведь клянутся только в России!

Катрин ничего не ответила и присела на стул возле компьютера.

— Завтра в Москве от десяти до семнадцати градусов, утром туман, днём - дымка. Дождя не ожидается,— зачитала она с экрана прогноз завтрашней погоды.

— Спасибо.

— А скажи ещё - как зовут ту девушку, с которой ты приезжал и которую ты должен вызволить из беды?

— Мария. Мария Кузнецова.

Катрин стремительно набрала это имя на клавиатуре, и спустя несколько секунд на экране возникла фотография Марии в белоснежном концертном платье.

— Это она?

— Да, это она. Кажется, фото сделано на президентском концерте.

Катрин произвела несколько быстрых манипуляций, после которых картинка на экране ожила и зазвучала. Алексей вздрогнул - это был их с Марией первый номер с печальным довоенным танго.

— Ты тоже там поёшь?— изумилась Катрин, увидев на экране Алексея.

— Да. Мы выступали совместно.

— Очень красивая песня. А о чём она?

Алексей прислушался. Из бесстрастных динамиков доносился кем-то записанный и выложенный в Сеть их с Марией импровизированный дуэт:

…Этот вечер воскресный -

Берег нашей разлуки,

С неизбежностью смены

Имён и лет.

Положи мне на плечи

Свои тонкие руки,

Подари в нежном взгляде

Последний свет…

— Так о чём вы поёте?— переспросила Катрин, остановив воспроизведение.

— В переводе с оригинала смысл примерно следующий: c’est le notre derniХr dimanche avant que nous soyons dit adieu pour toujours [это наше последнее воскресенье перед разлукой, когда мы разойдёмся навсегда (фр.)]… И далее в том же духе предвоенного декаданса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});