Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

Опять-таки не поняла: «Только я отправил Вам своё письмо, как…» Это что, значит, было ещё одно письмо? Ничего не получала. Но в общем-то, мне кажется, знаю почему. Каждый раз в адресе Вы забываете что-то указать. Вот и на этот раз забыли про номер дома. Ура американским почтальонам, которые на такой большой улице нашли такую маленькую Машу.

А может быть, и не «Ура». Если принять во внимание количество разбитой посуды и качество вложенного в письмо материала.

Дальше. Следующая фраза для меня. Слово «встретиться». Насколько помню, на кассете я призналась, что Вы мне не понравились (раз уж Вам так всё надо разжёвывать), что спонтанно родилось чувство ненависти и чудовищного стыда. Так какие надо закрепить впечатления, ощущения и, наконец, чувства? Такие не надо. Такие не хочу закреплять.

Дальше. Если я ещё не полностью чокнулась и у меня не совсем отшибло память, то вроде бы говорила Вам, что сразу обо всём пожалела и была, мягко говоря, оскорблена.

«Я счастлив, что мне удалось приоткрыть Вам ещё один прекрасный уголок чудесного мира». Написано чертовски красиво, только никак не могу понять, к кому это? Уголок, в котором чувствуешь себя очень несчастной, а твой партнёр не только не старается понять, но вольно или невольно наносит оскорбления, это – ну, даже с очень большой натяжкой – нельзя назвать «прекрасным уголком чудесного мира».

Дальше предложение – м-м-м-мечта, на пять с плюсом, только опять не мне. «Как бы мне хотелось…» Ваша экскурсия была в заповедник под названием «Воспоминание», и был только один входной билет. Я же стояла перед строгими контролёрами и кричала Вам вдогонку: «A-у! Где ты? Вернись! Будь со мной».

И не прорваться было сквозь кордон.

Следующий абзац: «да дочурка Ваша…» Светланкой её зовут. Можно Светланой. Если бы Вы не залезли в бутылку и прочно там не обосновались, а высунулись бы хоть на минутку и поговорили с ней по-человечески, то сказала бы она, где я аж всю ночь собираюсь провести, да ещё два дня и две ночи в придачу. И телефон бы дала туда. Это, во-первых, а, во-вторых, какое, собственно, Вам дело, где и как я провожу ночи! Нехорошо!

«Всего Вам нежного» – просто потрясает. Нет, это уже серьёзно. Интересная находка. Человечная. Очень захотелось, чтобы эти слова были сказаны искренно и именно мне.

Так что же получается? Получается абсолютный диссонанс.

Письмо написано не мне. Ну, то есть просто до смешного и обидного – не мне. Общая заготовка (Ильф-Петров) достаточно крепкая. Середина просто впечатляет. Хороша! Жаль только, что получилось в огороде – бузина, а в Киеве – дядька. Ну, да, как я понимаю, Вас это не очень смущает.

А вкладыш? Конечно же, всё сознательно, всё продумано.

Эй, где Вы там? Алло! Алло! Вы что, токуете?

Никого, ничего, кроме Своих слов, Своих желаний, Своих мыслей, Своих строк, не видите, не слышите, не чувствуете?

Немножко спуститесь со своего Олимпика, куда сами себя загнали. Сойдите, хоть чуть-чуть.

Вы что, душу свою воском залили, что ли, что ни один звук в неё не проникает?

Раскупорьтесь, оглядитесь, загляните в глаза, дайте Вам заглянуть. Чужую Боль, Радость, Беду, Счастье, Горечь… Чужую Душу – нет? Не слышите? Не пытаетесь услышать? Не хотите услышать?

Очень больно, когда по живому.

Не надо со мной так, пожалуйста.

Мария

БОРИС – МАРИИ

Дражащая Мария! Надеюсь, не дрожащая, хоть и держащая это письмо.

Уж коль Ваше целомудрие оказалось оскорблённым, взяли бы да и выбросили «обнажённую бумажку» в мусорное ведро. Так нет – Вы решили устроить майскую демонстрацию и торжественно вернули мне отвергнутое похабство. И с каких это пор Вам омерзительно то, что делают другие, тогда как Вы это делаете с весьма заметным удовольствием? Когда Ваш английский возмужает, убедительно советую прочитать книгу: Jong Erica. «Fear of Flying»[55]. Тогда, быть может, Вы перестанете биться с наваждением желанья, а будете радостно принимать его существование.

Позвольте откликнуться на Ваши призывы. Это Вы со мной, человеком, который Вам не понравился, жаждете сами и призываете меня поделиться своей болью, радостью, бедой, горечью, душой – словом, всем, чем бог послал. Я же с женщинами, которые мне не нравятся, не делюсь ничем вышеизложенным. Единственное исключение – это телесное общение, я боготворю женские тела вне зависимости от того, какой душой они нашпигованы.

Раз Вы отказываетесь принимать мой шутливый тон и притворяетесь, что ничего не понимаете, что ж, вот Вам прямой текст: я предпочитаю не нравиться женщине, которая подо мной воет от наслаждения, чем нравиться женщине, которая отказывается раскрыть мне объятья ног.

И что Вы кокетничаете своим стыдом да ненавистью? Испытали два оргазма такой силы, которой, по собственному признанию, раньше не отведывали, – так Бога, Мария, благодарить надо и меня. А то так бы и пробавлялись худосочными воспоминаниями вашего замужнего сексуального прозябания.

Шлю Вам копию пропавшего письма – уж слишком оно забавное, чтобы позволить ему потеряться для Вас. Вторичное исчезновение моего послания и Ваше сообщение о Ваших семейных почтовых традициях усиливают мои подозрения, что пропажа не случайна.

Даже если бы я вообще не написал Ваш адрес, то почта возвратила бы отправителю всё, что не может быть доставлено. Мне же ничего не вернулось. Вполне можно предположить, что Ваша дочь оказалась охранительницей матери от писем, которые могли показаться дочурке недопустимыми. Кто бы ни был этот злоумышленник, который, может быть, читает и это письмо, пусть он знает, что если оно не дойдёт, то я отправлю его копию заказным с уведомлением о вручении. Так что Ваши семейные традиции хоть и прекрасны, но должны пересматриваться время от времени, ведь если столько-то лет назад Вы кормили дочку грудью, то теперь ведь Вы ей грудь не предлагаете? Поскольку у неё есть уже своя.

Если у Вас хватит ума не оскорбиться на это письмо, а сказать мне что-нибудь вроде: «Ну, хорошо, не буду выкобениваться, давай проведём вместе ночное времечко», то у меня хватит желания ответить: «Давай!».

До, надеюсь, встречи.

Борис

АРКАДИЙ – БОРИСУ

Борис, дружище!

Привет тебе из Рима! Выбрался я из сраны Советов! Моё дело пересмотрели меньше чем за четыре месяца. Просто чудо, происшедшее, по-видимому, не без твоей помощи.

Думаю о всех своих делах, об оставленных в России, о тебе – иногда и слеза проскальзывает. Как я счастлив, да что там, не боюсь показаться высокопарным, горд, что могу называться твоим другом, близким человеком. И не был бы я здесь, если бы не очередная твоя помощь. Чётко, оперативно, не теряя времени, организовал поддержку моего дела сенаторами, конгрессменами и разными организациями. Не сомневаюсь, что в числе других причин эта была решающей.

Последние дни в России были страшными. Таможня потрошила меня, как курицу, а точнее, как петуха. Я купил «запорожец» перед отъездом и успел месяц на нём отъездить. Продал хорошо, и это обеспечило мне деньги на отъезд и кое-какие вещи, купленные на продажу. Очень много времени приходится уделять здесь торговле этими злосчастными вещами. Вырученные от продаж деньги я пока берегу, хочу что-нибудь купить, но никто не может посоветовать, что модно и что надо. Может быть, ты, как всегда, подскажешь.

Мне не терпится сжать тебя в дружеских объятиях и начать жизнь, полезную обществу американскому. Я вкладываю в конверт резюме и очень прошу тебя просмотреть его и послать в фирмы, которые тебе покажутся стоящими.

Ты уже, наверно, догадался, что я, несмотря на все свои усилия, еду холостым. Так что, как и в старые добрые времена, мы с тобой поохотимся на американскую дичь.

Теперь уже точно, до скорого.

Твой Аркадий

МАРИЯ – БОРИСУ

Вот уж никогда не думала, что буду писать тебе ещё раз – перевернула, закрыла эту страничку. И вдруг!!

Хочу, чтобы ты знал – пишу тебе с полной откровенностью, без тайных мыслей, без второго плана. Очень важно, чтобы ты это понял. Почувствовал.

После того как я прочитала твоё последнее письмо, аж задохнулась от негодования. Если бы ты был рядом, кажется, убила бы. Он сознательно делает мне больно. Да ещё получает от этого удовольствие! Что это? От жестокости? От желания унизить?

Я же просила тебя – не надо со мной так. Мне больно. Очень.

Ты, по-видимому, не понимаешь или делаешь вид.

Если бы у тебя хватило такта ещё хотя бы на одно письмо, я пришла бы в норму. Душа моя начала оттаивать, и обида начала стихать. О Боже!

Если бы я получила сразу твоё первое после приезда письмо!!!

Почему я так отреагировала? Уверена, что ты гораздо тоньше, чем пытаешься предстать в своих письмах, что понимаешь всё.

Мечусь я. Плохо мне. Очень. Ну а теперь немножко развеселю тебя. Только, пожалуйста, не злорадствуй, не смейся в голос.

Знаешь, что натолкнуло меня на это письмо?