Щит и меч - Вадим Михайлович Кожевников

знатоки этого дела.

Шмидт тяжело дышал, но не проронил ни слова.

Вайс сказал примирительно:

— Послушайте, в конце концов, любезность за любезность. Вы не сообщите нашим, сколько у вас было наличных денег. А я за вашу скромность сообщу по указанному вами адресу о вашей смерти. И из уважения к вашей стойкости отмечу: умер с достоинством. Это должно доставить вам удовольствие.

— Ладно, — согласился Шмидт. — Запомните: Уилсон Дуглас, Манчестер Цайт Хилл, сто восемнадцать, миссис Энн Дуглас. — Пояснил: — Это моя мать.

— У вас больше нет близких родственников?

— Люди моей профессии не обременяют себя ни женами, ни детьми. Это было бы эгоистично.

— А вы, оказывается, совестливый человек!

— Интересно, как бы вы заговорили, если бы оказались на моем месте?

— Да, — согласился Вайс, — мне самому интересно знать, о чем бы я тогда с вами говорил.

— Не поменяться ли нам местами? — иронически предложил Дуглас.

— Допускаю, что мне еще представится такая возможность.

— Желаю, чтобы это поскорее осуществилось, — буркнул Дуглас.

— Когда вас казнят, ваша мать будет получать за вас пенсию?

— Едва ли, — угрюмо сказал Дуглас. — Во всяком случае, не скоро. Ведь абвер не пошлет официального извещения о моей смерти. А у чиновников из Интеллидженс сервис, пока они не получат точных данных, будут основания полагать, что после провала я купил себе жизнь ценой измены.

— А почему бы вам в самом деле не пойти на такую сделку с нами?

— Я англичанин.

— А мы немцы.

— Вы фашисты.

— А вы демократ.

— Я не желаю обсуждать с вами того, что касается только моего народа.

— А когда из вас в течение долгого времени будут изготавливать кровавый бифштекс, вы тоже будете считать, что этот бифштекс лучшего сорта, потому что он из мяса англичанина?

— Знаете, — сердито сказал Дуглас, — мне надоело чесать с вами язык. Зовите ваших агентов.

— Я не нуждаюсь в ваших советах, — заметил Вайс. — И радуйтесь, что вам пока предоставлена краткая возможность сидеть в удобном кресле.

— Да, я слышал, вы сажаете заключенных на бутылки из под шампанского, как некогда азиаты сажали пленников на колы.

— Вы можете попросить, чтобы бутылки из-под французского шампанского заменили для вас бутылками из-под английского виски.

— Чего вы тянете? Что вы от меня хотите?! — раздраженно воскликнул Дуглас.

— Хочу знать цель вашего пребывания здесь. — И Вайс предложил: — Давайте побеседуем спокойно. — Вложил в рот Дугласу сигару, щелкнул зажигалкой. Несколько помедлив, сказал: — Когда вы изволили завербовать меня, — замечу, весьма неоригинальным способом, — было ясно, что вас интересует техническая документация производства новых синтетических веществ на одном из химических предприятий Освенцима. Так?

— Да, я получил строжайшее указание: добыть здесь только техническую документацию и ничем другим не заниматься.

— Ведь это сложная операция, и обойдется она вашему правительству недешево.

— Значит, документация стоит того. Что касается меня, то за документы «Фарбен» мне обещана крупная сумма, вот и все. Вам ясно?

После короткого молчания Дуглас сказал сокрушенно:

— Никогда еще я не был в столь дурацком положении. Ах, если бы я мог пристрелить вас, чтобы не иметь свидетеля печального казуса в моей биографии.

— Вы так честолюбивы?

— Я профессионал. У меня свои понятия о чести.

— Совершить убийство для того, чтобы сохранить репутацию безукоризненного разведчика?

— Ну зачем так грубо? Просто устранить. — Спросил: — Вы, очевидно, пришли сюда не один?

— Конечно. Я принял меры, чтобы вы чувствовали себя со мной в полной безопасности.

— И вы не считаете целесообразным ликвидировать меня?

— Ну что вы! — пожурил Вайс. — Разве можно быть таким мнительным?.. — Предложил: — Если вы настроены столь нервно, давайте на этом простимся.

Дуглас заколебался.

— И вы просто так со мной расстанетесь?

— Но ведь вы, оказывается, работаете здесь не столько затем, чтобы повредить нам, немцам, сколько для того, чтобы принести пользу своим фирмам, заинтересованным в немецких патентах. Вы почти безвредны. Пока я оставлю вас в покое. Но, возможно, вы мне еще пригодитесь. Сидите смирно, я сниму с вас наручники. Без лишних телодвижений. Помните, что вы у меня в руках.

Через минуту дверь за Вайсом закрылась.

Уже на следующий день ему стало известно, что герр Шмидт срочно отбыл из Варшавы: видимо, его призывали неотложные дела фирмы.

47

Эльза за последнее время стала выглядеть совсем плохо: исхудала, осунулась. Теперь ей каждый день приходилось дважды выступать в вечерних представлениях, и это была немалая физическая нагрузка.

О Зубове она сообщала Вайсу только то, что непосредственно относилось к работе. И по сдержанности, с какой она говорила о нем, по ее тоскующему лицу Иоганн видел, что те отношения, которые Зубов по ее же указанию установил с Бригиттой, причиняют Эльзе душевную боль.

Покинув кабаре, Зубов лишился брони, освобождающей его от военной службы, как и других артистов, предназначенных «поддерживать в народе хорошее настроение», — так было сказано в циркуляре Геббельса. Но благодаря связям Бригитты Зубов занял пост инспектора по физической подготовке в организациях «гитлерюгенда», а в ближайшее время рассчитывал и на нечто большее.

Зубов жаловался Эльзе, что Бригитта чрезвычайно ревнива.

По ночам он часто исчезал из дому, чтобы вместе со своими новыми товарищами, среди которых было уже пять поляков, немец-фольксдойч, два словака и один венгр, — с этим интернационалом, как он говорил, подышать «далеко не свежим воздухом»… Ибо там, где пламя пожаров на базах с горючим, пыль от взрывов на складах с боеприпасами и пальба, там не легко дышится.

И когда он под утро возвращался домой, Бригитта, проведшая бессонную ночь в тревожном ожидании, ревнивым оком искала на его лице следы губной помады и нюхала запыленную одежду, страшась обнаружить запах чужих духов.

Ее откровенная ревность не очень тяготила Зубова, скорее, пожалуй, даже льстила его мужскому самолюбию.

При встречах с Эльзой, которую он считал более осведомленной в тонкостях немецкого языка, Зубов деловито вылавливал из ее речи незнакомые слова, внимательно повторял их, запоминал. И не замечал, что такие уроки немецкого языка причиняют ей боль.

И когда Эльза презрительно отзывалась о его немке, Зубов возражал:

— Нет, знаешь, она все-таки ничего. Ее старик полковник был порядочной гадиной, обращался с ней как с бездушной куклой и вынуждал ко всяким пакостям.

— Молчи! — с отчаянием просила Эльза. — Я не хочу этого слушать!

— Ну почему же? Ты должна все знать об этой публике, — возражал Зубов. — А ведь Бригитта, в сущности, славная… Не успела окончить гимназию, как ее сунули замуж. Знаешь, я ее иногда просто жалею.

— Ну вот! — негодующе сказала Эльза. — Еще немного — и ты станешь образцовым супругом фашистки.

— Да