Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен] - Майкл Муркок

В мраке безлунного неба он увидел одиноко светящееся окно их жилища. Джерека потрясало, что это было окно его собственной спальни, потому что он не оставлял света, он хорошо это помнил. Джерек стремительно взбежал по ступенькам наверх и постучал к ней в комнату.

— Амелия! Амелия! — никакого ответа.

Озадаченный, он вошел в свою спальню и замер. Свет лампы был приглушен, но его было вполне достаточно, чтобы увидеть на кровати укутанную в простыни Амелию. Она лежала спиной к двери.

— Амелия?

Она не шевельнулась, хотя Джерек видел, что его возлюбленная не спит. Ему ничего не оставалось, кроме терпеливого ожидания.

В конце концов, она нарушила молчание робким дрожащим голоском.

— Я всегда буду принадлежать только тебе.

— Мы…? Это свадьба?

Она подняла залитое слезами лицо и посмотрела на него долгим взглядом. Губы ее приоткрылись. Опустившись на колени подле ложа, он взял любимое лицо в ладони и нежно прикоснулся губами к заплаканным глазам. Судорога желания пронзила ее, и целомудренный Джерек неправильно истолковав эту дрожь, испугался, не обидел ли он свою любимую. Но Амелия, высвободив руки, раскрыла объятия, тесно прижавшись к нему, словно боялась лишиться чувств. Нагота ее плеч обжигала и манила, и Джерек дарил ей ласки, неистовые и трепетные, испытывая ощущения, доселе ему неведомые.

— Я люблю тебя, — горячо прошептал он.

— Я твоя навеки, единственный мой, — крепче прижалась она. — Верь мне.

— Я верю.

Едва различимые слова ее казались неуместными и недоброе предчувствие кольнуло его. Утопая в сладостном аромате ее кожи, губ, Джерек стал осыпать страстными поцелуями ее плечи, шею, зардевшееся лицо. Амелия задохнулась в порыве страсти, рука ее скользнула под одеяние Джерека и нежные пальчики отправились в трепетное путешествие, пока, наконец, Джерек не почувствовал их на своей плоти.

— Это все, что я могу подарить тебе, мой милый…

— Разве можно желать большего!

Стон ее, призывный и долгий, привел в экстаз Джерека, который, быстро разоблачившись, откинул простыню и лег рядом с любимой.

— Лампа, — напомнила она.

Свет погас и они очутились в объятьях темноты.

— Всегда, Джерек.

— Моя любимая.

Поглаживая талию тесно прижавшейся Амелии, Джерек нежно спросил:

— Все в порядке?

Испытав нирвану слияния, они крепко уснули.

Рассвело. Джерек почувствовал шаловливую игру солнечных лучей на веках и блаженно улыбнулся. Все эти недоразумения и страхи за будущее рассеялись, словно дым, и ничто не предвещало их. Единственное желание заполонило его — вновь увидеть Амелию. Но когда он повернулся, то обнаружил, что любимой нет рядом с ним. Ее не было в комнате, и Джерек наверняка знал, что она покинула дом.

— Амелия!

Вспомнив давнишний случаи с ее знакомым юности, который открыл сердце в преддверии расставания, Джерек все понял. Интуиция подсказывала, что Амелия платила тяжкую дань своей Викторианской совести, считая своим долгом возвращение в 1896 год вместе с обезумевшим супругом. Вот почему была эта ночь бурная, незабываемая и неповторимая. Она всегда будет его женщиной, навсегда оставаясь чужой женой, повинующейся мужу.

Джерек вскочил с постели и, не одеваясь, выпрыгнул из окна, устремившись к своему локомотиву. В город, немедленно в город. Он должен задержать ее. Ее имя сорвалось с его губ, словно крик раненой птицы:

— Амелия!

Джерек боялся не застать ее в городе и спешил, чтобы предотвратить ее возвращение в собственное время. Он с трудом представлял, как он может помешать этим безумным планам.

Город, казалось, дремал, когда Джерек, наконец, достиг его. Невдалеке от оврага он заметил огромный хронобус. На борту его ожидали скорого отправления путешественник во времени, 12 апостолов-полицейских в белых робах и касках. Инспектор Спрингер и Гарольд Ундервуд, с его соломенными волосами и пенсне, зловеще поблескивающем на солнце. Перед глазами Джерека промелькнуло мышиное платье Амелии, храбро вступившей в рукопашное состязание с законным супругом.

Раздался резкий звук и машина стала полупрозрачной и, наконец, исчезла.

Рухнув на землю, Джерек в отчаянии заломил руки.

— Амелия, — слезы градом катились из его глаз, спазм сдавливал горло. Последняя надежда покинула его. Вдруг он услышал рыдания и поднял голову. Амелия распростерлась в пыли, горько плача.

Опасаясь, что это всего лишь коварная иллюзия, Джерек прикоснулся к девушке, опустившись на колени.

— О, Джерек! Он сказал мне, что я больше не жена ему…

— Но он давно говорил об этом.

— Он обозвал меня «порочной». Он сказал, что мое присутствие лишь повредит его высокой миссии, что даже сейчас я мешаю ему… Боже, сколько всего он наговорил! Он вышвырнул меня из хронобуса с такой ненавистью.

— Он ненавидит все, что не лишено здравого смысла, Амелия. Это удел всех, подобных ему, мужчин. Он ненавидит правду. Поэтому он предпочитает удобства лжи. Тебе не в чем упрекнуть себя, дорогая.

— Я была полна решимостью. Мне было невыносимо больно отказаться от тебя, которого я так любила…

— И ты решила обречь себя на мучения, вернувшись в Бромли? Как это глупо и безрассудно, Амелия! — эти слова удивили не столько его самого, сколько Амелию.

— Этот мир принесет мне не меньше страданий, чем мой собственный. Нет, твой мир не для меня, Джерек.

— Значит, ты лгала мне?

— Нет, Джерек, я безумно люблю тебя, но мне чужд твой мир, твое общество… — она мрачно взмахнула на город. — Здесь невозможно чувствовать себя личностью, ты понимаешь?

Джерек не понимал, но скромно промолчал, помогая подняться Амелии с земли.

— У нас нет будущего, — в изнеможении заключила она, пока Джерек заводил локомотив.

— Будущего нет, — покладисто согласился он. — Зато есть настоящее. Разве возлюбленные могут желать иного?

— Если они только возлюбленные, пожалуй, нет, мой дорогой. Ну что же, мне некуда деваться, — она постаралась бодро улыбнуться. — Теперь это мой мир и я должна смириться с этим.

— Все будет замечательно, Амелия.

Локомотив парил, минуя башни, горы и скалы.

— Мое чувство долга… — начала она.

— Пусть оно останется при тебе. В моем мире другие ценности, это не Бромли. Вспомни, как тебя ценят и почитают.

— По-детски безрассудно. Я хочу, чтобы меня уважали за великодушные и благородные поступки.

— Твой поход к Гарольду — это было «великодушие»? — взгляд Джерека был чист и ясен.

— Думаю, да. Самопожертвование…

— «Самопожертвование» — это совсем другое. И это была «благодетель»?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});