Могучая крепость (ЛП) - Вебер Дэвид Марк

— В то же время и в условиях максимальной секретности, насколько это возможно, приложите усилия к разработке нарезных орудий мастера Хоусмина. Продолжайте и протестируйте их здесь, в Королевской Бухте, где вы сможете держать любопытные глаза на расстоянии. Как только вы придумаете работоспособную модель, мы двинемся дальше и запустим её в производство в качестве оружия береговой обороны. Если пушка окажется практичной и в качестве морского оружия, мы также разработаем для неё морской лафет. Но мы будем держать его в резерве до тех пор, пока либо мы не узнаем, что он нам понадобится для самозащиты, либо мы окажемся в таком сильном положении, что раскрытие его врагу не будет критичным.

— Да, сэр.

— А тем временем, коммандер, — продолжил Каменный Пик со сверкающей улыбкой, когда он обратил своё внимание на Мандрейна, — У Верховного Адмирала Острова Замка́ и у меня есть ещё одно небольшое испытание для вас и ваших поставщиков разрушений.

— Да, адмирал?

Если несколько мгновений назад голос Подводной Горы звучал немного насторожённо, то в тоне Мандрейна послышалась откровенная тревога, и улыбка Каменного Пика стала шире.

— О, тут нет ничего сложного, коммандер, — заверил он молодого человека. — Просто, как показали ваши тесты, разрывные снаряды будут чрезвычайно разрушительными. В таком случае, и поскольку ваши тесты были настолько тщательными и профессионально выполненными, Верховному Адмиралу и мне кажется, что вы идеально подходите для нашего следующего проекта — выяснения того, как защитить или бронировать корпус корабля, чтобы снаряды не разрывали его на части.

Его улыбка стала поистине блаженной при виде выражения лица Мандрейна.

— Я уверен, что вы не найдёте в этом никакой проблемы, коммандер.

VI. Менчирский Собор, Город Менчир, Княжество Корисанд

.VI.

Менчирский Собор, Город Менчир, Княжество Корисанд

Сэр Корин Гарвей встал, когда органная прелюдия взлетела, как крылья самих Архангелов, и огромные двери Менчирского собора распахнулись. Процессия двинулась по проходу за скипетроносцем и кадильщиком. Струйки сладко пахнущего дыма тянулись за украшенным драгоценными камнями кадилом, раскачивающимся на золотой цепи, а за кадильщиком следовала полудюжина свеченосцев, за которыми шла плотная фаланга послушников и младших священников. За ними, однако, появилась истинная причина, по которой собор был так плотно заполнен в данную конкретную среду.

Архиепископ Мейкел Стейнейр, Примас Церкви Черис, шествовал за этими послушниками и младшими священниками. Когда многочисленные голоса соборного хора взлетели в прославляющем песнопении, те, кто был достаточно близко к архиепископу, могли видеть, как шевелятся его губы, когда он подпевает им. Рубины на его короне сверкали в утреннем солнечном свете, льющемся сквозь витражи собора, словно свежие кровавые сердечки, и он был на целую голову выше Клейрманта Гейрлинга, который шёл рядом с ним.

Они размеренно шагали сквозь шумные волны музыки и голосов, и Гарвей задался вопросом, как трудно это было. Несмотря на безмятежное выражение лица архиепископа, воспоминания о Храмовый Лоялистах, которые пытались убить его в его собственном соборе, должно быть, витали в его голове, особенно в свете того, что случилось с Тиманом Хаскенсом.

Если это и было так, то в поведении Стейнейра никаких признаков этого не было, и Гарвей обнаружил, что на самом деле это его не удивило.

Его губы дёрнулись, так как он вспомнил первую встречу Стейнейра со своим собственным отцом и остальными членами Регентского Совета — за исключением графа Скалистого Холма, которого довольно кстати (по мнению Гарвея) отозвали в Валейну по какому-то чисто местному делу. Хотя он полагал, что это было неуважительно с его стороны, Гарвей решил, что отношение его отца к архиепископу было удивительно похоже на отношение охотничьего пса, стоящего в стойке, чьё острое обоняние подсказывало, что он вот-вот столкнётся лицом к лицу с ящерицей. Тартарян был менее откровенно жёстким, хотя даже его манеры были достаточно насторожёнными, а реакция остальных членов Регентского Совета варьировалась от этого и вниз.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И всё-таки было в Мейкеле Стейнейре что-то такое…

Сэр Корин Гарвей не мог бы придумать точный ярлык для этого «что-то», но что бы это ни было, это была мощная штука. Гарвей решил, что дело не столько в том, что сказал архиепископ, сколько в том, как он это сказал. Очевидно, он просто решил предположить, что члены Совета были людьми доброй воли[14]. Что, несмотря на факт отлучения Кайлеба — и, если уж на то пошло, его самого — от церкви, они дали свои клятвы добросовестно. Что он понимал, что их первой заботой должно быть благополучие корисандийцев, которые искали у них защиты. Что он считал само собой разумеющимся, что когда люди доброй воли признают проблему, они будут искать её решение.

И было столь же очевидно, что если где-то во всём его теле и была хоть одна нетерпимая, узколобая, одержимая фанатизмом косточка, то он обладал волшебными способностями в её сокрытии.

«Это и есть его настоящее секретное оружие, — подумал Гарвей. — Он действительно является человеком Божьим. Я не думаю, что в нём есть хоть унция слабости, но очевидно — по крайней мере, для меня — что им движет кротость. Возможно, оскорблённая кротость, но всё же именно она. Никто не может провести двадцать минут в его присутствии, не осознав этого. Он может ошибаться, но нет никаких сомнений в том, что им движет искренняя любовь к Богу и ближним своим. И это делает его „секретное оружие“ таким эффективным, так это то, что это вообще никакое не оружие. Просто он такой, какой есть. Конечно, есть и ещё кое-что…»

Взгляд генерала скользнул вверх, к королевской ложе. Как и в любом соборе, она находилась достаточно близко к алтарю, чтобы быть уверенным, что находящиеся в ней всё ясно видят и слышат. Поскольку князь Дейвин и принцесса Айрис находились в изгнании в Дельфираке, ложа была совершенно очевидно пуста. Что только делало одинокого имперского гвардейца, стоящего перед ведущей в неё закрытой калиткой, ещё более заметным.

На нём были чёрные доспехи, в чёрных, золотых, синих и серебряных цветах Черисийской Империи, но кажется, что в первую очередь все заметили его странные сапфировые глаза. В отличие от подавляющего большинства корисандийцев, Гарвей раньше встречался с сейджином Мерлином Атравесом. На самом деле, каждый член Регентского Совета встречался с ним, хотя бы мимоходом, а граф Каменной Наковальни и граф Тартарян провели довольно много времени в его обществе, поскольку он был единственным оруженосцем, которому Кайлеб позволил присутствовать на переговорах о капитуляции. Сэр Алик Артир в некотором смысле знал его даже лучше — или, можно сказать, лучше знал возможности сейджина, поскольку это было единственное, что сохранило ему жизнь в Битве при Зелёной Долине.

Но любой во всём княжестве знал его репутацию. Знал, что он был самым смертоносным воином во всём мире… и что он лично убил всех троих убийц, которые напали на Стейнейра в Теллесбергском Соборе. Так что знание того, что он был там, и его бдительные глаза, постоянно бегающие взад-вперёд по переполненному собору, вероятно, хотя бы немного способствовали спокойствию архиепископа.

Интро́ит[15] перенёс Стейнейра и Гейрлинга в алтарь, и, как только оба архиепископа уселись на ожидающие их троны, и прихожане тоже смогли сесть, Гарвей откинулся на спинку своей скамьи.

Служба протекала гладко. В давней и всеми любимой литургии практически не было никаких изменений. Действительно, единственным значимым отличием было отсутствие клятвы верности Великому Викарию, как главе Церкви Божьей на Сэйфхолде. Что, как подозревал Гарвей, вероятно, поразило «Группу Четырёх» как очень «существенное изменение».

Но, в конце концов, они подошли к моменту, которого ждал каждый человек в этом соборе, и в огромном здании воцарилась тишина, такая тихая, что слабые звуки шагов Стейнейра, пока он шёл к кафедре, были чётко и отчётливо слышны.