Париж - Эдвард Резерфорд

– И все же ты считаешь, что революция из России может распространиться на весь мир, да?

– Такая опасность есть.

– Что же нам делать, папа?

– Посмотрим. Революционеры беспощадны. Возможно, демократии свободного мира достаточно сильны, чтобы защитить себя от них. Но возможно, демократам придется перенять некоторые методы революционеров, чтобы суметь противостоять им. Чтобы победить их в их же игре.

– И какая организация, по-вашему, могла бы бороться с ними? – спросила Мари.

– Пока не уверен. Может, какой-то новый орден, вроде древних крестоносцев. Может, армия и правительства. В любом случае нам прежде всего нужны сильные лидеры, а их сейчас нет.

– Все это немного пугает.

– Бояться нечего, пока в стране есть хорошие люди, такие как вы, мадам, и, надеюсь, как я. – Де Синь улыбнулся. – Они удержат всех от безумия.

– А ты что думаешь, Шарль? – спросила Мари.

– Я готов сражаться. Папа говорит, что это может понадобиться.

– И с кем ты будешь сражаться?

– Наверное, с коммунистами, мадам.

Вот так закончился разговор. Де Сини вернулись домой, а Мари пошла через реку в «Жозефину». Но она не забыла о нем. Вроде бы ничего особенного не было сказано. Любой консерватор и даже кое-кто из либералов как во Франции, так и в Британии мог бы выразить примерно такие же идеи, да и Мари в то время тоже находила их само собой разумеющимися.

Прибытие мистера Фрэнка Хэдли-старшего в конце октября отметили большим семейным сборищем в квартире Марка. Пришли все Бланшары, за исключением стариков, но Марк собирался свозить обоих Хэдли в Фонтенбло на обед на следующей неделе.

Марк пригласил и Роланда де Синя, и тот сказал, что будет очень рад снова встретиться с американцем после стольких лет, и спросил, можно ли привести с собой сына. Также присутствовали несколько историков искусства и галеристов, включая молодого Жакоба, то есть все те, кого Хэдли было бы приятно и интересно увидеть.

Когда Мари вошла в комнату, он стоял рядом с сыном и беседовал с Жакобом. И сразу же узнал ее и улыбнулся. Она двинулась к нему, чтобы поздороваться.

Но теперь Мари была готова к встрече. Она заранее настраивалась и даже попросила Фрэнка-младшего показать ей фотографию отца. Она знала, что на его щеках пролегло несколько морщин, а от уголков глаз разбегались «гусиные лапки», на протяжении четверти века выгравированные внимательным и улыбчивым преподавательским прищуром. Также она знала, что он высок и атлетичен, как раньше, потому что регулярные упражнения поддерживали его мышцы в тонусе и сохранили фигуру. А еще Мари было известно, что его виски посеребрила седина. Но черно-белая фотография не передавала ни здоровой молодости его кожи, ни блеска густых волос. И потому как ни готовилась Мари, как ни репетировала слова приветствия, как ни контролировала свои чувства, все же у нее перехватило дыхание, когда их глаза встретились.

Они поздоровались и обменялись обычными после долгой разлуки вопросами. К ним подошел Роланд де Синь и присоединился к беседе.

– Так жалко, что ваша жена не смогла приехать с вами, – сказала Мари.

– Да, я тоже огорчился. Дело в том, что недавно ее сестра похоронила мужа, поэтому моя жена должна была поехать к ней. И к тому же она не очень любит дальние путешествия.

– Она ненавидит море, – вставил Фрэнк-младший. – И ни разу не плавала с нами под парусом.

– А где вы остановились? – спросил Роланд.

– Я намерен провести здесь примерно месяц, чтобы повидать все старые любимые места. При таком раскладе гостиница дороговата, и вместо этого я снял квартиру в Восьмом округе с видом на парк Монсо и приходящей прислугой. Меня это устраивает наилучшим образом.

– Если позволите, я бы хотел дать в вашу честь прием, – сказал Роланд де Синь.

– Буду польщен.

– Вы больше не преподаете, раз сумели уехать так надолго? – спросила Мари.

– Я еще не скоро захочу на пенсию, – ответил Хэдли. – А сейчас взял отпуск для научной работы, так как пишу небольшую монографию об импрессионистах в Лондоне. – Он улыбнулся. – Вы знали, что Моне писал все эти пейзажи с Темзой и лондонским туманом, живя в отеле «Савой»? Он рисовал то, что видел из окна своего номера. И провел там несколько недель. Вот вам и нуждающийся художник!

– Надеюсь, проживание в «Савое» стало частью ваших исследований, – сказал де Синь.

– Так и было, – весело подтвердил Хэдли.

Он по-прежнему прекрасно говорил по-французски. Мари глянула на Фрэнка-младшего, наблюдающего за маленькой группой молодых гостей, среди которых была и Клэр, и подумала, что он, должно быть, очень гордится своим замечательным отцом.

Следующие десять дней были заполнены событиями. Марк вместе с Мари и Клэр водил обоих Хэдли на Монпарнас, где начали с выпивки в баре «Динго», облюбованном англоговорящими гостями Парижа, и закончили долгим ужином в ресторане «Куполь». Отец и сын Хэдли совершили продолжительную экскурсию от Лувра к Нотр-Даму и, проголодавшись, поели в бистро в Латинском квартале. Мари хотела пойти с ними, но была слишком занята в универмаге. Однако прием, который Роланд де Синь давал у себя в доме в честь Хэдли, она не пропустила.

Вечер прошел успешно. Виконт пригласил двоих Хэдли, французского дипломата с женой, которые недавно провели несколько лет в Вашингтоне, а также их дочь – ровесницу младшего Хэдли. Также среди гостей была богатая американская леди, проживающая в просторной квартире на улице Риволи, и дочь французского графа, чья семья владела коллекций живописи. Девушке было всего семнадцать лет, и позвали ее, по-видимому, в качестве компании для юного Шарля, которому позволили присоединиться к взрослому застолью.

Мари с интересом наблюдала за гостями. Когда подали аперитивы, Роланд представил приглашенных друг другу с непринужденной учтивостью, после чего все без труда нашли темы для беседы. Дипломат и его жена были опытными игроками на светской сцене, но и Хэдли показал, что он не новичок в высшем обществе, а вскоре выяснилось, что у него и богатой американки есть общие знакомые.

Стол был накрыт на десятерых, и Роланд попросил Мари взять на себя обязанности хозяйки. Хэдли, как виновник торжества, был усажен по правую руку от нее, а по левую – французский дипломат. Разговор тек без заминок. В средней части стола юный Шарль де Синь, несмотря на строгость воспитания, с нескрываемым восторгом взирал на сидящую рядом с ним знатную девушку, которая оказалась хороша собой. Мари обратила на это внимание, как и Роланд. Переглянувшись, они обменялись понимающими улыбками.

Только очень узкий круг людей в Париже мог бы дать аристократический прием подобного уровня и класса. Обстановка, фамильное серебро и фарфор, лакеи за каждым стулом – конечно, нанятые на вечер, но очень уместные в таком доме, – изысканная еда и отменное вино. У Мари мелькнула мысль, что Роланд посадил ее во главе стола напротив себя с целью показать, что будет предложено его будущей жене. Что же, может, так оно и было.

Ну а пока рядом с ней сидел невообразимо обаятельный Хэдли, и Мари знала, что и сама в этот вечер выглядит наилучшим образом. Она поняла, что если собирается намекнуть мистеру Хэдли-старшему о своих чувствах (эта мысль заставила ее вздрогнуть от предвкушения), то для этого будет прекрасная возможность. Разумеется, если она сумеет сделать это незаметно для его сына, своей дочери и Роланда де Синя.

Но как? Вести приятную застольную беседу с ним было проще простого. За прошедшие четверть века Хэдли приобрел богатый запас разнообразных историй, и это превратило его в идеального соседа по обеденному столу. Мари смотрела в его дружелюбные глаза, желая увидеть в них доказательство того, что он считает ее привлекательной. Ничего определенного она, правда, не находила. Зато он был сражен, когда узнал, что Мари управляет магазином.

– После войны, – сказал он, – множество горожанок в Америке стали работать. Но управлять им пока не позволяют. Неужели во Франции теперь иначе?

– Кажется, такое случается только в семейных компаниях, – сказала она. – Но я занялась этим не по принуждению и должна сказать, что мне очень нравится эта работа.

Он попытался разобраться во всех нюансах того, как она управляет «Жозефиной», и Мари показалось, что ее ответы производят на него большое впечатление.

– Я не знаю другой такой женщины, как вы! – воскликнул он, и она видела, что он действительно так считает.

Хорошо, подумала Мари. Она заинтриговала его. Неплохо для начала.

Она задала ему один-два невинных вопроса о его жене, которая не любила путешествовать. Однако получила столь же невинные ответы. Миссис Хэдли – хорошая супруга и хорошая мать. Увлекается теннисом. Искусно составляет букеты. Подобные сведения могли относиться к любой жене, и сообщались они ровным тоном, без тех ноток, которые умеет использовать мужчина, дабы намекнуть, что его половина наскучила ему. Мари подозревала, что, даже если Хэдли не получает от семейной жизни полного удовлетворения, он об этом никогда не расскажет. Но это совсем не то, что ей сейчас было нужно.