Взлет и падение третьего рейха. Том I - Уильям Ширер

В 14.30 23 марта Гитлер с триумфом вошел в очередной завоеванный город — Мемель и выступил в «Штадттеатре» с речью перед неистовствовавшей толпой «освобожденных» немцев. Так был перечеркнут еще один пункт Версальского договора. Свершилось еще одно бескровное завоевание. Однако фюрер не мог предвидеть, что завоевание подобного рода окажется последним[161].

Давление на Польшу

Присоединение к Германии Мемеля и прилегающего к нему района явилось для правительства Польши «очень неприятным сюрпризом» — так на следующий день докладывал в Берлин посол Германии в Польше Ганс Адольф фон Мольтке, при этом добавляя: «Это в основном из–за опасения, что следующими на очереди будут Данциг и коридор». Он информировал также министерство иностранных дел Германии, что объявлена мобилизация польских резервистов.

На следующий день, 25 марта, адмирал Канарис, шеф абвера, докладывал, что в Польше мобилизованы три категории резервистов; и что войска стягиваются в район Данцига. Генерал Кейтель не верил, что этот шаг можно расценивать как «проявление агрессивных намерений со стороны поляков», однако генеральный штаб сухопутных войск, по его словам, «отнесся к этому сообщению серьезнее».

24 марта Гитлер вернулся из Мемеля и имел продолжительную беседу с главнокомандующим сухопутными войсками генералом фон Браухичем. Из записи беседы, сделанной Браухичем позднее, следует, что фюрер еще не пришел к окончательному решению относительно дальнейших действий против Польши. Его голова была полна противоречивых мыслей. На следующий день должен был вернуться посол Липский, но у Гитлера не было желания встречаться с ним.

«В воскресенье 26 марта Липский вернется из Варшавы, — записал Браухич. — Ему было поручено узнать, согласится ли Польша уладить вопрос с Данцигом. Ночью 25 марта фюрер уехал; он не хочет находиться здесь, когда вернется Липский. Пусть сначала с ним побеседует Риббентроп. Фюрер не хочет решать вопрос о Данциге с помощью силы, чтобы не толкнуть Польшу в объятия англичан.

О военном захвате Данцига речь пойдет только в том случае, если Липский даст понять, что польское правительство не сможет взяты на себя ответственность и объявить населению о том, что Данциг сдан добровольно, то есть если им удобнее будет представить это как свершившийся факт».

Здесь проявляется интересная черта характера Гитлера и своеобразие его ума. За три месяца до описываемых событий он лично уверял Бека, что в случае с Данцигом не будет использована сила. В то же время он помнил: польский министр иностранных дел предупреждал, что польский народ никогда не согласится с передачей Данцига Германии. Тогда, если немцы захватят Данциг, не проще ли будет польскому правительству представить это как свершившийся факт. До этого Гитлер гениально распознавал слабости своих иностранных оппонентов, но в данном случае его дар ему изменил. Полковники, управлявшие Польшей, хоть и являлись толпой заурядностей, менее всего были настроены воспринимать захват Данцига как свершившийся факт.

Размышляя о «вольном городе», Гитлер размышлял и о проблеме в целом, как делал это раньше в отношении Чехословакии, когда в результате Мюнхенского соглашения заполучил Судетскую область.

«В настоящее время, — писал Браухич, — фюрер не намерен решать польский вопрос. Тем не менее над ним придется работать. Решение его в будущем должно опираться на очень благоприятную политическую обстановку. В этом случае Польше будет нанесен удар такой силы, что в ближайшие несколько десятилетий с ней перестанут считаться как с политической реальностью. Решится вопрос и о переносе границы с восточных рубежей Восточной Пруссии к восточной оконечности Верхней Силезии».

Браухич хорошо понимал, что означает такая граница. Это была довоенная восточная граница Германии, уничтоженная Версальским договором, — граница, существовавшая до образования Польши.

Если Гитлер и сомневался относительно того, каким будет ответ Польши, то его сомнения окончательно развеялись, когда в воскресенье 26 марта Липский вернулся в Берлин и привез в качестве ответа своего правительства письменный меморандум. Риббентроп немедленно его прочитал, отверг, разразился бранью по поводу мобилизации в Польше и предупредил посла о возможных последствиях. Он заявил также, что любые действия польских войск в районе Данцига будут расцениваться как агрессия против рейха.

В своем письменном ответе, хотя и составленном в примирительном тоне, польское правительство решительно отвергло немецкие требования. Выражая готовность обсудить предложения по строительству автострады и железной дороги вдоль коридора, оно категорически отрицало идею экстерриториальности. Что касается Данцига, то Польша соглашалась заменить гарантии Лиги Наций германо–польскими, но отказывалась считать «вольный город» частью рейха.

К этому времени нацистская Германия уже уверовала, что малая нация не способна дать ей отпор и отвергнуть ее требования, поэтому Риббентроп в разговоре с Липским заметил, что поведение Польши «напоминает некоторые рискованные шаги небезызвестного государства», явно намекая на Чехословакию, расчленить которую Германии помогла именно Польша. Когда на следующий день Риббентроп опять вызвал Липского в министерство иностранных дел, последнему стало ясно, что третий рейх применит к Польше ту же тактику, которая столь успешно сработала в отношении Австрии и Чехословакии. Министр иностранных дел Германии долго выражал сожаление по поводу преследования немецкого населения в Польше, что, по его словам, «произвело в Германии неблагоприятное впечатление».

«В заключение министр иностранных дел (Германии) сказал, что не понимает более польского правительства… Предложения, переданные вчера польским послом, не могут служить основой для достижения соглашения, поэтому отношения между двумя странами резко ухудшатся».

Но Варшаву было не так легко запугать, как Вену или Прагу. 28 марта Бек вызвал немецкого посла и заявил ему, что если действия польских войск в районе Данцига будут расцениваться Германией как акт агрессии, то и Польшей любые действия нацистского сената Данцига, направленные на подрыв статуса города, будут восприняты как акты агрессии.

«Вы стремитесь вести переговоры под дулом пистолета!» — воскликнул посол.

«Это и есть ваш метод», — ответил Бек.

Прозревший министр иностранных дел Польши мог позволить себе более твердо противостоять Берлину, чем Бенеш. Бек знал, что английское правительство, еще год назад стремившееся удовлетворить запросы Гитлера в Чехословакии, в отношении Польши придерживается совершенно противоположной точки зрения. Бек сам торпедировал английское предложение о совместной декларации четырех держав, заявив, что Польша никоим образом не хочет быть связанной с Россией. Вместо этого 22 марта он предложил Говарду Кеннарду, английскому послу в Варшаве, немедленно заключить секретное англо–польское соглашение о консультациях в случае угрозы агрессии со стороны третьей державы. Однако Чемберлен и Галифакс, обеспокоенные маневрами немецких войск в районе Данцига и Польского коридора и данными британской разведки о немецких требованиях, предъявляемых Польше (хитрый Бек умолчал о них в разговоре с англичанами), не хотели останавливаться на консультациях.

Вечером 30 марта Кеннард передал Беку англо–французские предложения о заключении договоров о взаимной помощи в случае агрессии со стороны Германии[162]. Но события опередили их. Последние данные, подтверждающие неизбежность нападения Германии на Польшу, заставили английское правительство в тот же вечер запросить Бека, имеются ли у него возражения против временной односторонней гарантии Англией независимости Польши. Чемберлен просил дать ответ до утра, так как ему необходимо ответить на парламентский запрос. Можно себе представить, какое облегчение испытал Бек, — он возражений не имел. Кеннарду он ответил, что «согласен без колебаний».

31 марта Чемберлен, как известно, сделал в палате общин историческое заявление о том, что Англия и Франция «предоставят польскому правительству всю возможную помощь, какую в силах оказать, если Польша подвергнется нападению».

Всем, кто, как автор этих строк, в тот мартовский день 1939 года находился в Берлине, внезапная односторонняя английская гарантия независимости Польши была непонятна, хотя ее и приветствовали страны, расположенные к востоку и к западу от Германии. Уже много раз Англия и Франция имели возможность при поддержке России остановить Гитлера: когда немцы вошли в демилитаризованную Рейнскую зону; когда они захватили Австрию и угрожали Европе войной, если не получат Судетскую область; когда за две недели до описываемых событий они захватили Чехословакию. Однако жаждущий мира Чемберлен уклонился от каких–либо конкретных шагов. Этим он не ограничился: отойдя, по его собственным словам, от своих принципов, поставив на карту политическую карьеру, он помог Адольфу Гитлеру получить в соседних с Германией странах все, что тот хотел. Чемберлен ничего не предпринял ради спасения независимости Австрии. Он не противился немецкому диктатору, когда тот уничтожил независимость Чехословакии — единственного граничащего с Германией демократического и дружественного западным демократиям государства, поддерживавшего Лигу Наций и ее систему коллективной безопасности. Он даже не учел военного значения для Запада 35 чехословацких хорошо обученных и вооруженных дивизий, размещенных за неприступными горными укреплениями, в то время как Англия могла отправить во Францию всего две дивизии, а немецкая армия, по свидетельству немецких генералов, была не способна вести войну на два фронта и даже преодолеть чешские укрепления.