Дневник, 2004 год - Сергей Есин

Говорили с Максимом о его службе, о ребятах, которые приходят в армию. Каждую неделю какой-нибудь папа приезжает на джипе с просьбой отпустить в увольнение. О душевных разговорах: почему надо служить, а мне это по фигу, Родину пусть офицеры защищают. Сам Максим из семьи потомственных военных. Три месяца воевал в Чечне. Хочет поступить в Академию. Ему в армии нравится.

На въезде в Москву огромные пробки. Потом, когда после шести я уезжал из города, пробка была за Окружным мостом, гигантская очередь машин выстроилась, чтобы подъехать к полю супермаркетов: здесь расположены «Ашан», «Ikea» и какие-то другие огромные магазины. Ехал за покупками народ или на самое любимое свое развлечение — поглазеть «на вещи», на витрины.

На обратном пути льет дождь, на остановке возле Ватутинок стоит с протянутой рукой, голосует пацан. Это второй попутчик. Его, как ни странно, тоже зовут Максим. Это уже племя новых и молодых предпринимателей. Учится в 10-м классе, в вечерней школе — учиться надо, потому что собирается пойти в техникум — на повара, «это выгодная работа». Максиму 16 лет, у него девушка, и не одна, «с одной я не только целуюсь». Он прирабатывает на мойке и иногда там же, в автоcервисе, сидит за прилавком в магазине с запасными деталями. Этот армянский автосервис я знаю, в прошлом году менял там ночью снегоочиститель. В неделю зарабатывает около 3 тысяч рублей. «Мамке даю и трачу на подруг». — «А чем ты вообще-то интересуешься?» — «Деньгами». Я всегда полагал, что подобный ответ — плод литературы, журналистики. Мне это трудно понять. Может быть, на более низких этажах жизни это вполне естественный ответ?

Ссадил этого Максима возле Пахры, как раз у сгоревшего в этом году летом магазина. Магазин стал немедленно отстраиваться, но уже в кирпичном, капитальном варианте. Вместо барака появилось крепкое двухэтажное строение. Я гадал: сожгли, сгорел или сам хозяин постарался? В оставшейся части барака тем не менее шла бойкая торговля. Я здесь всегда покупал себе субботний хуч. Кто бы мог подумать, что как раз сегодня я получу на все свои вопросы исчерпывающие ответы.

Возле Крестов опять человек с поднятой рукой. Я не очень, вопреки советам всезнающих обывателей, боюсь подвозить людей, в конце концов, судьба — это судьба, а я писатель, по старомодной привычке реалиста я еще хочу получить какую-то информацию. Дождь, каждого человека в непогоду жалко. Тем более после поминального обеда я настроен на христианское размягчение. Третий попутчик. Ни с кого денег не беру, как, впрочем, всегда в таких случаях от денег отказываюсь. Раньше руку поднимали просто, не думая о деньгах: школьники, старухи. Теперь руку поднимают только те, у кого есть деньги. Человек, который сел ко мне в кабину, сразу достает 50 рублей, протягивает мне и спрашивает: «Шеф, хватит?» Бывалый, нынешние порядки знает. В этих случаях я стараюсь и сам не становиться в ложное положение, и людей в подобное положение не ставить. Я помню, когда работал в юности в «Комсомольской правде», то один раз не было курьера, и я сам поехал за статьей к Исаковскому. Это был уже старый человек, еле видевший, в толстых, тяжелых от линз очках. Он отдал мне статью и, видимо, подумав, что парень, приехавший к нему за статьей в кожаной куртке, шофер — сразу же мне сунул в ладонь три рубля. Я поблагодарил и, ничего не объясняя, деньги взял.

Моего нового попутчика звали Юра, он электрик, ставит в частных домах и современных новостройках новых капиталистов проводку. Я ведь и беру людей, чтобы с ними говорить. Ехал он со мной до Белоусова, это значит, минут сорок, время было. Сначала Юра рассказал о целом комплексе в Голохвастово, за строительством которого я наблюдал. Я думал, что какой-нибудь предприниматель строит трехэтажную гостиницу. Оказалось, что это тот же владелец сгоревшего магазина. Он строит магазин и попутно еще себе усадьбу. Здесь три этажа, будет жить всей семьей, на втором этаже чуть ли не пять спален, для детей с женами и пр. На третьем этаже будет бильярдная и библиотека. Как библиотека, он разве книги читает? Ну, кабинет, что ли! Потом Юра мне рассказал о том, как люди строят с украинцами, молдаванами, казахами и прочими бывшими нашими соотечественниками, которым можно платить меньше. О бассейнах, о том, кому принадлежит ресторан «Калужская застава», тоже очень хорошенькая новостроечка по пути, как подрядчики надувают простых работников, и прочее и прочее. Самое любопытное, что он сам жизнью доволен, даже восхищается своей предпринимательской жилкой, а богатые — это другой сорт людей, вроде бы как раньше были партийные работники.

Приехал на дачу в девятом часу.

7 ноября, воскресенье. Все те же известия из Парижа о состоянии здоровья Арафата. Идут рассуждения, когда и по чьему желанию остановят приборы жизнеобеспечения. О политическом и финансовом наследовании. О завещании Арафата похоронить его на Храмовой горе в Иерусалиме возле мечети Омара. Израиль по политическим мотивам на это согласиться не может. Рассуждения о том, обратима ли кома или нет. Открывал ли больной глаза или не открывал. Все это кажется мне страшно оскорбительным и бесчеловечным. Вечером из Парижа Шоммер сообщил, что завтра на военном медицинском самолете Арафата перевезут или в Каир, или в Оман.

Весь день читал, приводил в порядок дневник, читал английский, а в перерыве строгал, сгребал листья, прибивал в маленькой комнате возле гаража обрамления окон.

Вечером смотрел НТВ, демонстрация коммунистов, демонстрация «Идущих вместе», показывают старые лица. Уже недели две обсуждают о замене праздничного дня 7 ноября на другой праздничный день, 4 ноября, как день освобождения России от Смуты, от польской интервенции. Все это гуманитарное безобразие: 7 ноября — величайшая в России дата, изменившая ее путь. Я хотел бы посмотреть Францию, отменившую День взятия Бастилии. Вот так потихонечку и стирается историческая память. В истории все надо беречь, все памятники и все даты.

Взахлеб читаю книгу И. Д. — в чем ее особенность? Здесь много еврейских подробностей, много подробностей из жизни эмиграции, но есть еще какой-то особый остаток, заставляющий книгу буквально глотать. Есть даже секс, и очень много.

9 ноября, вторник. Как и решил еще в начале года, хожу по чужим семинарам, приходится делать то, чего не сделала в свое время Г. И. Седых, занимаюсь ревизией. Бог с ней, все уже произошло. Уже был у Рекемчука, потом на совместном поэтическом семинаре у Ал. Михайлова, теперь пришел на драматургию к И. Л. Вишневской. Но ничего нового не произошло: нарвался опять на пьесу Саши Демахина, с творчеством которого я немножко знаком. Он начал с некоего предисловия. Оказалось, что у него заранее были условия для написания пьесы: два близнеца лет по сорок — пятьдесят, единство места, молодая женщина и старая. (В каком-то театре вроде бы действуют близнецы именно того возраста.) Очень занятное сочинение, вдобавок ко всему Демахин прекрасно, в темпе читает. Веселый диалог, но сразу же возникают угадываемые ситуации. Сразу же возникает кровосмешение. Комикование перекрывает трагизм сцены. Как же замечательно и легко пишет Саша свои диалоги! Постепенно все превращается в легкий и пошловатый скетч. Что-то даже появляется непристойное в комиковании очень взрослых людей. И другое: холодный, жадный и уверенный прагматизм самого Демахина.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});