Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

осуществимым, что лорд Эльджин с радостью признал правоту его слов и возбуждённо потёр руки.

— То-то славно.

Демон тщеславия вознёс его над миром, словно он уже добился цели.

Опасаясь, что между Русским северным подворьем и лагерем союзников устраивается подземный ход, китайцы окопали его со всех сторон глубоким рвом, но никакого подземного туннеля не нашли. Единственно, в чём они убедились воочию, так это в том, что все противоречия очередной опиумной войны, все их разногласия с европейцами сошлись и завязались здесь в один тугой Пекинский узел.

Глава XVII

Под вечер вновь подул «монгол» — холодный северо-западный ветер. Он срывал листву, гнул до земли осиновый подрост, обламывал поветвье. Тёмные низкие тучи неслись к морю, поднимали на крыло кричащих птиц, сеяли мглу.

Налетал туман — густой, промозглый...

Казаки, свободные от караула, собрались у кладбищенской стены, под самодельным навесом. Они кутались в отяжелевшие бурки, смолили табак, хулили мерзкую погоду. Жгли костёр.

— Вишь, мутотень какая, — сплюнул в огонь Курихин. — В трёх шагах креста не разглядишь, не то штобы шпиёна. — Ему обрыдло жить среди могил.

В полуверсте от Русского кладбища горели костры французов, артиллеристов и штурмовиков. За ними — цепочкой огней — тянулись в сумрак ночи костры англичан. Сквозь туман они казались тлеющими угольками, словно караульные солдаты закурили цигарки и пошли, куда глаза глядят.

Изредка до слуха доносился чей-то кашель, простуженные голоса, скрип колёс и ржанье лошадей — угрюмый ропот многотысячного войска. К лагерю союзников тянулись новые обозы. Где-то около, неподалёку, невидимые ездовые осторожно вели лошадей под уздцы — вдоль наспех вырытых окопов, оборонительных рвов и канав, держась друг друга и опасливо перекликаясь.

— Знал бы по-ихнему, ща бы шороху наделал, — Курихин переломил хворостину, разворошил жар и, подцепив пылавший уголёк, подсунулся к нему с цигаркой.

— А штоб ты исделал? — спросил его Шарпанов.

— Арапником бы стебанул, да в ухо кому гаркнул: "Разбегайсь!" Они бы и рванули драпаря!

— Шебутной ты, Антип. Драть тебя некому.

Курихин не ответил. Он досмолил самокрутку и, когда огарыш стал жечь пальцы, пульнул его в огонь.

— Пойду послухаю, чиво ахвицера гутарят? Никак у них совет.

В посольскую палатку зашли капитан Баллюзен и прапорщик Шимкович.

После разговора с союзниками Игнатьев решил не медлить и отправиться в Пекин на следующий день. По этому поводу он и собрал совещание.

— Господа, — обратился он к присутствующим. — Сегодня я получил официальное предложение посодействовать французам, заключить мир с китайцами.

— Ур-ра, — сдавленным от волнения голосом прошептал Шимкович. — Наконец-то!

Секретарь Вульф не разделил его восторга.

— Пустая трата времени. Возможно, нас хотят втянуть в очередную авантюру.

— Волков бояться — в лес не ходить, — сказал Игнатьев. Он уже хорошо изучил своего главного помощника и заранее знал, что тот не одобрит поездки в Пекин.

— Мы очень многое ставим на карту, — хмуро произнёс Вульф. — Рискуем своей репутацией. Лорд Эльджин — коварный игрок.

Он умеет жить за счёт врага: вести войну и взыскивать долги. Вы знаете, что он делец, причём, жестокий. Не пытайтесь его переиграть.

— И тем не менее, — бодро сказал Николай, — я думаю у нас есть повод начать разговор о нашем активном содействии французам. — Эту фразу он произнёс, глядя поверх головы секретаря. Не хотелось встречаться с ним глазами, боялся наговорить колкостей. — Сейчас не время прятаться в кусты, ждать у моря погоды. Вы хорошо знаете, что я всегда придерживался тактики последовательных ходов.

— Вот и отлично, — вполне миролюбиво сказал Вульф. — Не стоит менять в пути планы.

— Всё это так, но в переговорах союзников с китайцами наступил кризис, а при кризисе рубят сплеча: да или нет. Без увёрток.

— Всё так запутано…

— Поэтому я и решил: рубить!

Николай благодарил судьбу за то, что мог идти прямым путём, пусть даже по краю войны, благодарил за то, что она вела его по шаткому мосту над бездной, но он знал грань между добром и злом, и радовался той уверенности, с какой сам принимал решения.

— Ваша скромность подчёркивает ваши достоинства, — язвительно заметил Вульф. — Я понимаю, насколько лестно выглядит предложение барона Гро выступить в качестве его ассистента...

— Не ассистента, а посредника! — повысил голос Игнатьев. — Согласитесь, это не одно и то же.

— ...но я не могу его принять без официального уведомления.

— Я не ребёнок! — воскликнул Николай. Меньше всего ему хотелось пререкаться со своим секретарём — Я ждал подобной мотивации и заверяю вас, что все необходимые формальности будут соблюдены в полном объёме.

— Вы должны отдавать себе отчёт, что лорд Эльджин может воспротивиться вашему содействию.

— Я с ним договорился.

— На словах. А на деле? Кто знает, как он завтра поведёт себя?

Не увлекает ли он нас в западню?

— Я это уже слышал, — вспылил Игнатьев. — Мои доводы вы знаете: наступил кризис, образовался гнойный нарыв, а древние говорили: «Где гной — там разрез». Всё! Времени на осмысление чужих поступков у нас нет. — Он чувствовал, как его секретарь лихорадочно ищет выход из затянувшегося спора, просчитывая все возможные последствия их вступления в Пекин. Он знал, что его решение единственно верное — других решений быть не могло. Каждый из участников переговоров, включая его самого, сохранял своё лицо и спасал главное: мирную инициативу. Когда он увидел, что Вульф готов заговорить, он быстро упредил его, добавив: — Мне предстоит нелёгкий диалог с принцем И Цином, но я заручился всемерной поддержкой французов и надеюсь, что все наши усилия увенчаются успехом. Не зря я внимательно изучал барона Гро, и вы не могли не заметить моего интереса к лорду Эльджину: он мне тоже во многом понятен.

— Чужая душа потёмки, — подал голос Баллюзен. — Но самое неприятное то, что улицы Пекина запружены беснующимися ополченцами.

— И это очень важно, — насупился Вульф. — Нет ничего легче, чем свести с ума толпу: толпа безумна. Может сложиться так, что мы не то, что попадём впросак, а просто ляжем там, где нас убьют. Причём, не просто ляжем, — воскликнул он и вскочил с места. — Нас раздавят, рас-тер-за-ют! — произнёс он по слогам, — как Грибоедова в Персии! — От волнения и страха его голос зазвенел. —