Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Ира Аллор

В конце концов, что мне до Мелькора, я ведь с ним незнаком и, по попятным причинам, такой чести иметь не буду.

Если это искренне, то, по всему, Гортхауэр безумно его любит. До сих пор — это даже трогательно. И если время не приглушает память у таких, как он, — то черному майа можно посочувствовать.

Почему он на меня так смотрит? Порой — словно призрак увидел. Я что, напоминаю ему кого-то?

Как идет сегодняшнее освещение к его лицу и настойчиво-безумному взгляду! Написать его портрет, что ли?

* * *

Дядя, похоже, не на шутку увлечен майа. Даже на приемах видно, как взгляд Его Величества, словно привязанный, следует за Гортхауэром. Говорят, они очень много времени проводят вместе. Дядя и впрямь выглядит усталым. Еще бы — он, конечно, велик и могуч, но все же человек, а при майа ему хочется выглядеть чем-то большим.

Усталость — ужасная штука. Очередное зелье помогло на три дня, но потом все же пришлось отсыпаться. Воистину, тело — капризная вещь, бессовестно ограничивающая мысль и желания (не все, разумеется, да и речь в данном случае — о количестве отпущенного времени). Так или иначе, оно, тело, порой раздражает — хоть и красивое. Впрочем, через пару сотен лет все равно лежать ему в родовой усыпальнице нарядным и по мере возможности не столь быстро тленным.

Время — не удается порой его рассчитать, и вообще кажется иногда, что я вне его потока. Иллюзия, но сколь ощутимая. И старость свою представляю с трудом. Умом понимаю, до сознания не доходит. Полагаю, однако, что до старости не доживу, что даже радует…

* * *

Кстати, о вечной молодости: дядюшка увлекся Тьмой, — о, если Гортхауэр так с ним беседовал, как мы давеча… Не подлежит сомнению, что Его Величество интересует практическая польза от той или иной вещи и он жаждет знаний о продлении молодости, недаром ныне во дворце пребывает столько лекарей и магов…

Представляю себе сочувственное выражение на лице Гортхауэра. Думаю, он-то из дядиных горестей извлечет столько пользы, сколь это возможно, и немного больше.

Думаю, Мелькора Его Величеству майа преподнесет как источник вечной молодости. Впрочем, увы, бессмертие не заразно…

* * *

Несколько месяцев спустя.

Вчера Рецетел добился у меня аудиенции. Принес очередной проект — ну конечно, «арбитр изящества» — не должность, но — данность, которой не всегда можно и стоит пренебрегать…

Интересно, над таким сооружением ему дядя посоветовал поработать или великий зодчий.опять бежит впереди колесницы? А начертал он проект Храма Тьмы…

Как всегда, это было нечто громадное, изукрашенное вдоль и поперек, как внезапно разбогатевшая крестьянка. Вместить всю эту сомнительную роскошь сможет, пожалуй, лишь площадь перед дворцом.

Рецетел доверительно сообщил, что в качестве места постройки он, возможно, получит Менельтарму. Подумал бы, что будет напоминать сия гора с таким утолщением сверху, — ибо площадь постройки чуть ли не больше площади вершины. Пара-тройка народных названий такого архитектурного памятника сразу завертелась в голове…

В конце концов я сделал несколько замечаний — кажется, отдавив большую часть его любимых творческих мозолей.

Надо полагать, проект в целом дядя уже утвердил. Все же хорошо, что я не являюсь придворным художником…

Конечно, перед тем как велеть пригласить в зал это сокровище, пришлось принять зелье — дорогое, но неплохо действует. Просто очень многое не могу воспринимать на трезвую голову. Мог бы и зелье не потреблять, и Рецетела не пускать, но… В какой-то момент все равно бы он мне на глаза где-нибудь да попался. Мало ли обстоятельств, и каждое почти — причина или хотя бы повод для поиска дополнительных сил. Как у меня раньше получалось обходиться без этого? Ведь, несмотря ни на что, жить все же интересно, и очень многое хочется успеть.

Так что, выпроводив Рецетела, я ушел в мастерскую и занялся наконец полотнами, которые обещал написать для приемной залы дорогуши Бэтанузира. Писал пару дней, не отрываясь, идеи возникали по ходу работы, в паре картин совершенно поменял композицию.

И — резкий упадок сил, словно невидимый кукловод разом отпустил ниточки, движущие марионетку-меня. День валялся в кровати, никого не желая видеть и бодриться для этого.

* * *

День спустя.

Когда слуга доложил о приходе милейшего Гортхауэра, я велел впустить. Почему? Возможно, перед ним бессмысленно строить из себя нечто мифрильное — слишком велика разница в наших сущностях.

Присев в кресло у моего скорбного ложа, он пожурил меня за столь явное пренебрежение здоровьем, впрочем, тут же стал говорить о моей силе и моих же разнообразных талантах; мол, нездраво первым — разбрасываться, а второе — зарывать в землю. То есть, конечно, не то чтобы так уж зарываю, но — мог бы больше. А то я без него об этом не думаю. Всю жизнь так и провеселюсь вхолостую, ничего стоящего не сделав. То, что делаю, — все же, как правило, забава.

«…Ты бы мог, при твоей-то силе…» Какая сила, догореть бы поярче — кажется все чаще, что меня и на сто лет не хватит, если что-то со мной, с моим сознанием не произойдет. А сил — нет. Тут он мне про кровь Мелиан начал рассказывать, про то, сколь сильно она во мне читается, и что понятно, почему я так мечусь, — дела, оказывается, не нахожу… Заняться мне, оказывается, надо чем-то серьезным. Оно, конечно, неглупо сказано, вот только ничего серьезного я почему-то вокруг не вижу. И все меньше — интересного. Неужели я настолько другой, что мне скучно там, где нормальным людям хотя бы весело?..

* * *

Полгода спустя.

Стройка эпохи, точнее — эпохальная стройка Храма Тьмы в разгаре. Безмерно надоел стук кувалд и всякого прочего, чем строят, вперемешку с бодро-хвалебными гимнами.

Перенес спальню в подвал.

Гортхауэр согласился, что этот новый храм — редкостная безвкусица, но зато богато выглядит, и это мы, далекие от народа эстеты, видим недостатки.

— Да он складывается из недостатков, а скрепляющий раствор — фатальное отсутствие вкуса! — бросил я. — И ежели народ это проглотит, значит, он того стоит, народ.

Собственно, что тут такого? Ну еще одну площадь изуродовали, всякой дряни уже и так немало воздвигли за последнее столетие. Рецетел вовсю влезает в историю. И раньше шустрый был, а теперь совсем с цепи сорвался, шедевры свои в каждый угол воткнуть норовит. Еще с тех пор, когда через пару лет после победы он пытался пристроить дядину статую в десять человек высотой в гавани Андуниэ — Владыка Запада, как же… Впрочем, почтенный Амандил вежливенько его послал куда подальше, и теперь сей шедевр красуется на центральной площади в Арменэлос.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});