Крах волшебного королевства. Красная лисица - Карл Хайесен

сегодня вечером в восемь…

Часы на его руке показывали, что он проговорил сорок секунд с момента, когда назвал источник коммуникации. И система слежения уже была включена. Безумие, Джанкарло, безумие. Это поведение дурака.

— …Вам понятно?

— Благодарю вас, Джанкарло.

Голова юноши метнулась вперед, белые бескровные пальцы вцепились в пластиковую телефонную трубку. Он выдохнул шепотом:

— Как вы узнали?

— Мы знаем много, Джанкарло. Джанкарло Баттистини. Родился в Пескаре. Отец держит там лавку готового платья. Рост метр шестьдесят восемь. Вес в момент, когда выходил из тюрьмы Реджина Коэли — шестьдесят один килограмм. Позвони снова, Джанкарло…

Часы показывали, что прошло еще двадцать секунд. Потерянное время. Джанкарло огрызнулся:

— Она должна там быть. У вас на этом телефоне будет товарищ Тантардини?

— Если тебе это приятно.

— Не сомневайтесь в нас. Если мы говорим, что убьем Аррисона, не сомневайтесь, мы так и сделаем.

— Я верю, что вы его убьете, Джанкарло. Это будет неумно, но я верю, что вы на это способны…

Указательным пальцем Джанкарло надавил на крючок рядом с телефонной коробкой, ощутил, как ослабевает давление, прежде, чем звук подтвердил ему, что разговор окончен. Франка говорила, что им требуется две минуты, чтобы проследить, откуда был сделан звонок. Он закончил разговор раньше, не дал им такой возможности. Сумел ограничить время. Он вышел из ресторана в яркий солнечный день, колени его были ватными, дыхание учащенным, сознание в смятении. Они должны были бы пресмыкаться перед ним, но этого не было. Они должны были бы склониться, но держались прямо. Возможно, там где-то внизу его живота уже таилось чуждое и нездоровое предощущение неизбежности поражения.

Но это чувство скоро прошло. Он выпятил подбородок, и глаза его засверкали. Он заторопился назад по пыльной дороге, возвращаясь в лес.

* * *

Прошло более часа с тех пор, как пришел ребенок, а на его лице все еще было выражение заинтересованности.

Харрисон больше не двигался, не пытался заставить мальчика подойти ближе. Пытался, ты бедный ублюдок, пытался, и знаешь это. По нему ползали муравьи. Здоровые чудовища, укусы которых были ошеломляюще сильными, они кусали, уходили, возвращались, звали друзей, потому что гора пищи была беззащитной и забавной. И за все это время ребенок не проронил ни единого слова.

Уходи, ты, маленький зануда, уходи, беги к своей маме и чаю. От тебя мне все равно никакого толку. У этого малыша была хорошенькая мордашка, на лбу прорезаны линии, будто он был младенцем-мучеником с витража в церкви. Виолетта, заметив такое личико, как у этого паренька, впала бы в экстаз, стала бы ерошить его волосы и ворковать с ним. Почему ребенок не отвечает. Ему все равно? Он пойдет в церковь, этот пострел, в воскресенье утром, и волосы его будут причесаны, а лицо вымыто, он весь будет сиять от красного костюмчика до начищенных сандалий и белых носочков, возможно, он будет распевать в хоре и даже не вспомнит странного человека в лесу, человека с безумным взглядом и телом, подергивающимся от страха. Он будет в церкви… если Джанкарло вернется не так скоро.

Ребенок вздрогнул, как насторожившийся кролик, быстро вскочил на ноги, легко, со свойственной юности упругостью.

Для Харрисона не осталось ничего, кроме летаргического движения леса.

Ребенок начал отодвигаться в сторону, а Харрисон, завороженный, наблюдал, потому что под сапогами, которые скользили по сухим листьям и веточкам, не было слышно ни единого звука. Его место, подумал Харрисон, тут — среди животных и птиц. Вероятно, он не знает, как выглядит классная комната, потому что здесь его место для игр. Он видел, как ребенок уходит, видел, как его легкое тело сливается с бледно-серыми линиями древесных стволов. Когда мальчик был уже у самого кроя его поля зрения, Харрисон увидел, как он опустился на колени, раздвинул листья папоротника и ветки молодых деревьев, чтобы они не били его по лицу и плечам. Ребенок удалился меньше чем на двадцать ярдов, но, когда он скрылся среди кустарника, Харрисон напрягся, чтобы проследить глазами место его укрытия. Появился Джанкарло, который старался двигаться осторожно, но, казалось, не находил места, куда можно было бы бесшумно поставить ногу. Он и был источником шума, потревожившего мальчика.

Он быстро приближался с пистолетом в руке и коричневым бумажным мешком, зажатым свободной рукой под мышкой. Он был насторожен, шарил глазами между стволов деревьев, не находя ничего, что вызывало бы тревогу. Опустившись на колено, засунул пистолет за пояс штанов. Чисто выбритое лицо и яркая рубашка с короткими рукавами придавали ему невинный вид. Харрисон еще не видел его таким.

— Еда. Я еще тоже ничего не ел. Мы оба умираем с голоду.

Раздался легкий смешок, и Джанкарло наклонился вперед, руки его скользнули под голову Харрисона и развязали носовой платок. Он вытащил его и бросил рядом.

Харрисон сплюнул, вытолкнув слюну языком. Вытер рот. Все еще согнувшись, Джанкарло прыгнул, приземлившись на дно ямы, и начал деловито и быстро развязывать шнур на запястьях Харрисона.

— Лучше, да? Лучше?

Харрисон вглядывался в его лицо, силясь понять неуловимое изменение в атмосфере. После долгих часов молчания в машине, после побоев ранним утром это новое веяние было для него слишком сложным, чтобы понять его.

— Что ты раздобыл для нас поесть? — спросил он вяло, потирая запястья, чтобы восстановить кровообращение. А какое, черт возьми это имеет значение? Разве это важно.

— Немного. Хлеб с сыром и салат. Заморить червячка.

— Очень хорошо.

— Я разговаривал с человеком, который питается тебя найти. Это дурак из Квестуры. Я звонил ему. Сказал, что случится, если они не освободят Франку к завтрашнему утру.

Джанкарло вытащил из пакета круглый рогалик без сыра и протянул Харрисону. Затем с гордостью произнес.

— Он попытался втянуть меня в разговор, чтобы дать им время засечь меня, но это старая штучка. Сегодня вечером ты не услышишь сирен, Аррисон. Я также сказал ему, что хотел бы поговорить с Франкой сегодня вечером и что они должны доставить ее в офис.

Банальная глупая болтовня двух мужчин, которые пробыли вместе слишком долго и которых эта тишина стала угнетать.

— Что, ты сказал, случится, если они не освободят Франку?

Слова Харрисона звучали, как невнятное бормотанье, из-за того, что рот его был набит хлебом и салатом.

— Я сказал им, что ты будешь казнен.

— Ты им это сказал?

— Я сказал, что убью тебя.

— И что они ответили? — Харрисон продолжал есть. Слова их обоих были слишком нереальными, чтобы представлять какой-то вес.

— Имя человека, который за тобой охотится — Карбони. Я говорил только с ним. Он