Алмаз раджи (сборник) - Роберт Стивенсон

Когда Норсмор получил диплом, а я решил бросить университет, не кончив курса, он пригласил меня погостить в Грэден Истер, и тогда-то я в первый раз увидал это место. Помещичий дом стоял на открытом и мрачном пустыре, милях в трех от берега Северного моря. Он походил на большой барак, и так как был построен из мягкого пористого камня, весь пропитался сыростью и снаружи обветшал. Двум молодым людям невозможно было с комфортом расположиться в таком жилище.

Но на северной оконечности поместья, среди пустынных отмелей и песчаных дюн, между морем и рощей находился небольшой павильон современной постройки, как раз подходивший для нас. В этом-то домике, мало общаясь и много читая, встречаясь только за столом, мы с Норсмором провели четыре скучных зимних месяца. Я прогостил бы еще дольше, но однажды мартовским вечером между нами возник спор, после которого я счел уместным уехать. Норсмор, как я помню, говорил запальчиво, а я едко отвечал. Он вскочил со стула и набросился на меня; мне, без преувеличения, пришлось бороться за свою жизнь, и одолел я его с большим трудом, потому что сила наши были почти равны, но в него словно бес вселился. На следующее утро, хоть мы и встретились как ни в чем не бывало, я объявил, что уезжаю, и он не пытался меня удержать.

Прошло девять лет с тех пор, как я бывал в тех краях. Я путешествовал в это время в крытой кибитке с палаткой и железной печуркой, шагая целый день за лошадью, а на ночь располагаясь где-нибудь в ущелье или у опушки леса. Таким образом я посетил множество совершенно диких мест и в Англии, и в Шотландии, а поскольку у меня не было ни родных, ни знакомых, переписываться мне было не с кем, тем более что и постоянного адреса я не имел. Я задерживался только в тех городах, где были конторы банкиров, от которых я два раза в год получал деньги. Я приходил в восторг от такой жизни и надеялся состариться среди вересковых пустошей и умереть где-нибудь в придорожной канаве.

Мое главное занятие заключалось в выискивании наиболее глухих местностей, где я мог бы без помех расположиться. И однажды, странствуя в другой части того же графства, я вдруг вспомнил о павильоне на дюнах. Мили за три от него проходила проезжая дорога. Ближайший город – в сущности, это был вовсе не город, а рыбацкая деревня, – находился за шесть или семь миль. На десять миль вдоль берега и до полутора миль в ширину тянулась полоса совершенно голой местности. Берег был полон зыбучих песков. Поистине, нигде нельзя было так хорошо спрятаться, как тут. Решившись провести неделю в приморском лесу Грэден Истера, я сделал большой переход и прибыл на место на закате пасмурного сентябрьского дня.

Как я уже говорил, поместье окружали дюны и так называемые в Шотландии «линки», то есть пустоши, на которых движение песков было остановлено травянистым покровом. Павильон стоял на плоском месте, от моря его отгораживала гряда песчаных дюн, а позади скрюченных от ветра зарослей бузины начинался лес. Выступ скалы образовывал как бы бастион из песка, так что берег выдавался вперед, разделяя две бухточки, и как раз за линией прибоя утес снова выступал в море одним концом и образовывал небольшой, но очень приметный островок. При отливе обнажались широкие полосы зыбучих песков – гроза всей округи. Поговаривали, что на берегу между островком и выступом зыбучие пески могли поглотить человека меньше чем за пять минут, но слухи эти могли и не иметь под собой оснований. Местность изобиловала кроликами и такой массой чаек, что они постоянно кружили вокруг дома. Летом вид оттуда был веселый и даже красивый, а сентябрьским вечером, при сильном ветре и высоких валах, налетавших на берег, в голову приходили только мысли о погибших моряках и кораблекрушениях. Корабль, боровшийся на горизонте с ветром, и останки какого-то судна, погребенные в песке у моих ног, дополняли неприятное впечатление.

Павильон, выстроенный последним владельцем, дядей Норсмора, глупым и расточительным дилетантом, мало пострадал от времени. Он был двухэтажный, в итальянском стиле, окруженный маленьким садиком, в котором ничего не росло, кроме диких цветов, и теперь, когда ставни были заколочены, казалось, что он не только заброшен, но никогда и не был обитаем. Очевидно, что Норсмора там не было; он то ли сидел в каюте своей яхты, то ли снова неожиданно решил появиться и блеснуть в светском обществе – об этом я мог только догадываться. Постройка эта казалась до такой степени пустынной, что действовала угнетающе даже на такого отшельника, как я. Ветер завывал в трубах, точно стонал и жаловался, и я поспешил направиться со своей кибиткой в лесок.

Приморский лесок Грэдена был высажен для того, чтобы оградить поля и остановить движение песков. Если идти к нему со стороны морского берега, то за кустами бузины обнаруживались другие заросли; все деревья были чахлые и низкорослые, как кустарник. Им приходилось все время бороться за жизнь: долгими зимними ночами они гнулись под напором свирепых бурь, и уже ранней весной листья у них облетали, и для этого голого леса наступала осень. Далее высился холм, который вместе с островком служил ориентиром морякам. Между деревьями бежал ручеек, запруженный опавшими листьями и тиной, он разветвлялся на множество рукавов и застаивался в крохотных заводях. В лесу попадались разрушенные хижины – по мнению Норсмора, это были остатки келий, в которых когда-то укрывались отшельники.

Я нашел нечто вроде ложбинки с небольшим чистым ключом и, расчистив терновник, поставил палатку и развел огонь, чтобы приготовить ужин. Лошадь свою я привязал подальше в лесу, где росла трава. Крутые склоны ложбины не только скрывали свет моего костра, но и защищали от ветра, сильного и холодного.

Вследствие той жизни, которую я вел, я был закален и умерен во всем. Пил я только воду, редко ел что-либо, кроме овсянки, и спал очень немного, так что, вставая с рассветом, ночью я долго не засыпал и часто, лежа, глядел в звездное небо. Поэтому и в Грэденском лесу я крепко заснул в восемь вечера и в одиннадцать проснулся совершенно бодрым, не чувствуя ни малейшей усталости. Я встал и присел у огня, любуясь на деревья и на тучи, догонявшие друг друга, прислушиваясь к ветру и дальнему гулу прибоя, а затем выбрался из своей ложбины.

Я направился к лесной опушке. Молодой месяц слабо светил сквозь туман, но по мере того, как я приближался к дюнам, он светил все ярче и ярче. В ту же минуту резкий порыв ветра дохнул на меня соленым запахом моря и с такой силой хлестнул по лицу колючими песчинками, что я невольно наклонил голову. Когда я поднял глаза и осмотрелся, то заметил свет в павильоне. Он перемещался от одного окна к другому, словно кто-то переходил из комнаты в комнату с лампой или со свечой в руке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});