Верная Рука - Май Карл Фридрих

И Господь покарал его. Теперь убийца лежал, ожидая смерти, на том самом месте, где в земле покоились кости убитых им людей. Он еще успел узнать от нас, что золото, которое он так долго и тщетно искал, теперь найдено и перешло в рука ненавистного ему мальчика и его матери.

И все же Всевышний обошелся с ним еще довольно милостиво: раздробленные члены, судя по всему, не причиняли ему боли. Он закрыл глаза и тихо уснул навеки, не издав ни единого вздоха или стона.

Мы сообщили женщине о случившемся. Та не пожелала его видеть, и была права. Вдвоем с Уиллом мы вырыли могилу и прочли над ним заупокойную молитву.

Маленький Олень вскоре покинул нас. От предложения остаться еще на некоторое время он отказался. А когда столько пережившая за последние дни женщина предложила ему часть золота, гордо ответил:

— Оставь его себе. Сын апачей знает, где лежит много золота, но он презирает его и не расскажет об этом ни одному человеку. Великий Дух сотворил людей, чтобы они были не богатыми, а добрыми. Пусть же твое золото подарит тебе столько счастья, сколько горя тебе пришлось испытать!

С этими словами он сел на коня и ускакал прочь.

На следующий день и мы с Солтерсом покидали эти места, взяв с собой Йозефа и его мать. Старый конь Роллинса вез на себе кошельки с золотом и другое имущество матери и сына. Женщина сидела верхом на Рыжем, а мальчик — на моем Гнедом. В ближайшем населенном пункте, где мать и сын могли дождаться более удобного транспорта, мы и распрощались с тем, кому ураган принес такое страшное прозрение, но и подарил возможность лучшей жизни…

Еще во время предыдущего рассказа, где речь шла о нападении на поезд и о компании трапперов во главе с Сэмом Файрганом, из примыкающей к гостевому залу комнаты вышел какой-то господин и сел за ближайший стол. Подобные комнаты предназначены, как. правило, для особых гостей, из чего я заключил, что этот господин был либо не совсем обычным человеком, либо приятелем хозяйки заведения. Было видно, что рассказ увлек его, ибо он следил за повествованием с необычайной сосредоточенностью. В отдельные моменты матушка Тик делала ему весьма характерные знаки рукой, указывая в сторону рассказчика, и это дало мне основания предположить, что этот человек имеет определенное отношение к действующим лицам или событиям, о которых шла речь. Мои предположения подкреплялись еще и тем, что последовавшему затем короткому рассказу он уделил гораздо меньше внимания. Кроме того, в какой-то момент он характерным жестом приложил палец к губам, давая понять хозяйке, чтобы она молчала. Этим он так заинтриговал меня, что я стал украдкой наблюдать за ним. Его лицо было настолько выдублено ветром и непогодой и покрыто таким густым загаром, словно вся его жизнь протекала исключительно под открытым небом, на лоне природы. И все же он не был похож на типичного вестмена: его одухотворенные черты, устремленный как будто внутрь самого себя взгляд и вертикальные складки на лбу у переносицы заставляли предполагать в нем несколько иной род занятий, нежели профессия охотника. Он был для меня загадкой, существует не так уж много профессий, требующих наряду с умственной работой длительного пребывания на просторах прерии или в чаще девственного леса. И даже в подобных случаях это бывала обычно не столько профессиональная деятельность, сколько страстное увлечение, примером чему мог служить этнограф, только что рассказавший свою историю.

Окончив рассказ, тот сделал к нему одно небольшое предложение:

— Думаю, вы теперь согласитесь, что и до Виннету среди апачей были умные и достойные уважения люди. Разве не достойно вел себя этот краснокожий юноша? Вместе с тем моя история может служить свидетельством того, что белые нередко бывают хуже самых плохих индейцев. И среди этих белых нередко встречаются личности, которые по своему статусу и образованности могли бы стать примером для других, однако сами явили собой образец бесславия и низости. Так, недавно мне довелось услышать об одном испано-мексиканском графе, заключившем союз с дикими команчами с целью нападения на собственную асиенду 71 и убийства ее обитателей. И если бы не вождь апачей по имени Медвежье Сердце и не Бизоний Лоб, вождь миштеков, то пришлось бы последним распрощаться с жизнью.

— А вы знаете эту историю? — спросили его.

— Не слишком подробно, а лишь в общих чертах. Ее участником был также один знаменитый белый охотник, которого звали, если я не ошибаюсь, Громовая Стрела.

— А тот мерзавец действительно был графом, настоящим графом?

— Да, настоящим графом, чей отец был одним из благороднейших и богатейших людей страны.

— И как его звали?

— Граф Родериг… Род… нет, не припомню.

И тут от одного из дальних столов раздался голос:

— Вы имеете в виду графа Родриганду, сэр?

— Да, да, именно так, графа Родриганду. Вам известно это имя?

— Отлично известно!

— Вы что-то слышали об этом?

— Не только слышал. Я хорошо знаком с графом и всеми остальными действующими лицами этой истории, а живу недалеко от этой асиенды, о которой вы говорите. Я — адвокат сеньора Арбельеса, против которого тогда все и замышлялось.

— Что? Его адвокат? Значит, вам должны быть хорошо известны те события!

— Настолько хорошо, как если бы я лично в них участвовал.

— Что же побудило вас оставить те места и перебраться через Рио-Гранде?

— Служебные дела, сэр. Я здесь, в Штатах, по поводу одного судебного процесса,

— Вот как! Если бы адвокаты не имели дурной привычки дорого брать за каждое свое слово, я, пожалуй, обратился бы к вам с одной просьбой.

— Хм! Вы, похоже, о нас не самого лучшего мнения!

— Ну, я бы не стал так говорить, я только имел в виду, что эти господа знают цену доллару.

— Да и я, вообще говоря, знаю, хотя бывают времена, когда я в добром настроении и не беру платы.

— В самом деле?

— Да.

— Ну, а сейчас? Сейчас вы в каком настроении?

— В прекрасном!

— Так, может быть, я оглашу свою просьбу?

— Попробуйте!

— Отлично! В таком случае я бы хотел, чтобы присутствующие здесь джентльмены тоже узнали историю графа Родриганды. Не расскажете ли вы нам ее?

— Я вовсе не прочь. Но она не такая короткая, как ваша. Располагают ли джентльмены временем?

— Почему бы и нет? У матушки Тик все располагают достаточным временем, чтобы выпить столько и оставаться здесь так долго, как того каждому хочется — особенно, если есть возможность услышать кое-что интересное. Прошу вас, присаживайтесь к нашему столу, чтобы не слишком напрягать голос!

— Охотно присоединюсь к вам. Должен сказать, что с интересом выслушал ваши рассказы, и в благодарность хочу привести еще одно подтверждение вашей мысли о том, что на свете немало белых негодяев, с которыми в подлости не сравнится ни один краснокожий.

И сеньор, одетый на мексиканский манер, встал из-за своего стола, прихватив с собой стакан, занял предложенное ему место и начал рассказ:

— Вниз по течению Рио-Гранде медленно скользило легкое каноэ, сделанное из длинных кусков древесной коры, скрепленных между собой с помощью смолы и мха. В нем сидело двое мужчин, принадлежавших к двум разным расам. Один из них правил лодкой, другой же беззаботно сидел на носу и был занят скручиванием патронов из бумаги, пороха и свинцовых пуль для своей двуствольной винтовки.

У первого из мужчин были резкие и гордые черты лица с пронзительным взглядом индейских глаз. Впрочем, уже одна его одежда говорила о его принадлежности к индейской расе. На нем была замшевая охотничья рубашка, отделанная по швам затейливой бахромой, кожаные брюки, боковые швы которых украшали пряди волос с головы побежденных врагов, и мокасины с двойной подошвой. На обнаженной шее висел шнурок с клыками медведя, а волосы были собраны в высокий, тугой узел, из которого торчали три орлиных пера — верный знак того, что индеец этот был вождем. Рядом с ним в лодке лежала тонко выделанная бизонья шкура, служившая ему при ходьбе в качестве накидки. Из-за пояса у него торчало блестящее лезвие томагавка, здесь же висели обоюдоострый нож и мешочек для пороха и пуль. На бизоньей шкуре лежало длинное двуствольное ружье, приклад которого был украшен серебряными гвоздиками, а ложе было испещрено множеством насечек, по числу уничтоженных им врагов. К шнуру с медвежьими зубами была прикреплена калюме, а из кармана рубашки выглядывали рукояти двух револьверов. Это столь редкое для индейцев оружие свидетельствовало о несомненной близости его обладателя к цивилизации.