Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса» - Даниил Тумаркин

На уход из жизни знаменитого путешественника откликнулись крупнейшие газеты Западной Европы и Австралии, в том числе «Сидней морнинг геральд», куда сообщение о его последних днях и кончине послала С. Богданова, английский журнал «Nature», редактируемый Т. Хаксли, немецкие географические журналы. Не промолчал и главный враг «белого папуаса» Отто Финш, «укравший» у него Берег Маклая. Он выступил с большой статьей, в которой, несмотря на некоторое лукавство, воздал должное покойному, а потому более неопасному сопернику. «Печальная весть о безвременной кончине в С.-Петербурге известного путешественника и исследователя Николаса фон Миклухо-Маклая, — говорилось в статье, -вызвала живой отклик в широких кругах и была с огромной скорбью воспринята наукой. <…> В Южном полушарии, в Австралии, он, похоже, нашел свою вторую родину. <…> Энергичность сочеталась у него с личным бесстрашием. <…> Как великий филантроп и гуманист, он всегда выступал в защиту прав туземцев. <…> Миклухо-Маклай выступает перед нами как истинный деятель науки, а потому она, несмотря на незавершенность его научных трудов, имеет все основания с благодарностью сохранить о нем вечную память»[985].

Впрочем, Финш — в отличие от других авторов некрологов — не последовал латинской максиме «De mortuis aut bene aut nihil» («О мертвых или хорошо, или ничего»). Он — к сожалению, справедливо — отметил разбросанность в деятельности покойного, его склонность начинать новые работы, не кончив старые, то, что в последние годы жизни в Австралии путешественник вместо подготовки к печати дневников и материалов основных экспедиций предпочел вновь заняться сравнительной анатомией. Немецкий ученый и путешественник, поставивший свой талант и организаторские способности на службу германскому колониализму, в заключение выразил надежду на скорую публикацию двух томов трудов Миклухо-Маклая, о чем сообщали, ссылаясь на петербургские источники, многие газеты.

Проникнутое неподдельным горем и сочувствием послание пришло из Парижа от Наталии Герцен. Что касается Александра Мещерского, ставшего бессарабским помещиком, то, занятый судебной тяжбой, он не смог приехать на похороны и ограничился телеграммой.

Николая Николаевича похоронили рядом с отцом, инженер-капитаном Миклухой, и сестрой Ольгой в одной ограде. У Михаила, который взял на себя печальные хлопоты, не было денег на организацию похорон. «Глупые гроши» преследовали путешественника и после смерти. Даже на эти скромные похороны пришлось занять деньги у Поссе и Суфщинского. Маргерит заказала черную мраморную плиту, на которой, кроме имени и фамилии покойного и отрывка из Библии, должна была быть выгравирована аббревиатура N.B.D.C.S.U. Да, только смерть разлучила ее с супругом.

На заседании Географического общества, состоявшемся 6 (18) апреля, П.П. Семенов произнес краткое слово об ушедшем из жизни сочлене; память о нем была почтена вставанием. Кроме того, в отчет РГО за 1888 год был включен суховатый некролог, написанный секретарем общества А.В. Григорьевым[986]. Как разительно отличалось это от пышных траурных церемоний, организованных в том же году в связи со смертью Н.М. Пржевальского, скончавшегося от холеры во время очередной экспедиции! Такое различие не случайно: Пржевальский помимо научных изысканий занимался территориальным приращением империи и разведкой сопредельных с ней центральноазиатских областей, а Миклухо-Маклай лишь выдвинул авантюрный колонизационный проект, отвергнутый российскими властями. В РГО решили: по Сеньке и шапка.

Руководители РГО ожидали, что родственники Миклухо-Маклая передадут в общество пусть не вполне готовые к печати дневники его экспедиций, подготовка которых велась на средства, «высочайше» пожалованные Александром III. Но тут произошла неожиданная заминка.

В квартире на Галерной улице разгорелись драматические события. Обезумевшая от горя и отчаяния Маргерит лихорадочно рылась в бумагах Нильса и никого не допускала в его кабинет. «Поссе и Суфщинский пришли с Владимиром и Миком (Михаилом. — Д. Т.) посмотреть бумаги, касавшиеся первого тома книги моего любимого, — записала она в дневнике 7 апреля. — Я испытала ужасную боль, разбирая эти бумаги, чтобы выдать их им. <…> Они хотели, чтобы я отдала им дневники, но я ни за что не дам; он велел мне сжечь их, и я это сделаю»[987]. С трудом братья путешественника уговорили отдать переписанные набело, хотя и с некоторыми пропусками, дневники путешествий на Новую Гвинею, и эта рукопись была отвезена в РГО. Но Маргерит и слышать не хотела о том, чтобы передать для обработки «чужим людям» черновики, записные книжки, полевые дневники, а также сотни писем, заботливо сохраняемых Миклухо-Маклаем. Вот что писала она 12 дней спустя: «Не могу выразить, как глубоко огорчает меня одна лишь мысль о возможности того, что кто-нибудь дотронется до бумаг моего любимого. О, это слишком жестоко, слишком мучительно и ужасно. <…> Весь день я жгла письма и бумаги, пока моя голова не раскололась. <…> Никто не увидит дневников моего любимого мужа или частные письма; все, что по-русски, я сожгу, а все, что по-английски, сохраню»[988].

Маргерит занималась этим малопочтенным делом не один день, так как она просматривала бумаги, прежде чем бросить их в огонь. Наконец Михаил и Владимир уговорили ее прекратить это «аутодафе». В огне погибли материалы невосполнимой научной ценности. К счастью, большая часть тех рукописей, которые находились в квартире путешественника, была сохранена[989].

Через несколько дней после смерти Миклухо-Маклая одна из газет сообщила, что его вдова «по-видимому, не уедет на свою родину», так как хочет воспитать сыновей «русскими и для России»[990]. Но молодая женщина, потеряв мужа, не могла долго оставаться в России. Получив телеграммы из Сиднея от родных, приглашавших ее вернуться в отчий дом, она решила возвратиться в Австралию. Но где взять деньги на это дальнее, требующее больших затрат путешествие? На сей раз ей улыбнулась удача.

30 апреля Маргерит приехала по приглашению императрицы в Гатчину. Вопреки придворному этикету Мария Федоровна приняла ее во внутренних покоях и долго беседовала с ней наедине. От своего имени и от имени царя она прежде всего выразила Маргерит глубокое соболезнование, расспросила о сыновьях и условиях жизни в Петербурге, а затем поинтересовалась, что она собирается делать в будущем. Гостья ответила, что хотела бы возвратиться к родителям в Сидней, но у нее нет на это денег. Судя по записям в дневнике, императрица сказала примерно следующее: «Не тревожьтесь, мы оплатим ваш проезд в Австралию и в дальнейшем не оставим на произвол судьбы вдову и детей русского путешественника. Этим займется князь Оболенский»[991]. И действительно, Оболенский вскоре сообщил Маргерит, что она может получить в банке деньги, достаточные для комфортного путешествия на пятый континент, и, более того, Александр III повелел назначить ей пожизненную пенсию — пять тысяч рублей, или 350 фунтов в год, которые будет выплачивать русский консул в Сиднее. Эту пенсию Маргерит исправно получала до 1917 года, когда Австралия отказалась признать молодую Советскую республику и русский консул покинул Сидней.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});