Интриги Марии. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

Тем не менее, к великому удовольствию Марии, в Кузьере объявились визитеры, первым из них – Монтэгю. Однако столь интересным, как прежде, он ей не показался: на взгляд Марии, он заметно постарел. Задумался о Боге, не то чтобы стал святошей, но часто впадал в пространные рассуждения и попросил помочь осуществить через него тайную связь с Лореном. Глаза его больше не светились любовью. Казалось, душа Марии интересовала его больше, нежели ее тело. Всегда зевавшая на проповедях, Мария утешилась тем, что вместе с ним прибыл молодой английский дворянин, лорд Уильям Крафт, влюбившийся в герцогиню с первого же взгляда. Она нашла его очень милым. И выказала ему свою благосклонность в некоем гроте под одной из спускавшихся к самому берегу террас парка.

Здесь же находился источник, наводивший ужас на жителей окрестных деревень и даже на служанок Марии. Это обстоятельство и позволило Марии принести сюда ковры и подушки под тем предлогом, что свежесть этого места спасает ее от изнуряющей летней жары. Уильям Крафт провел здесь не одну знойную ночь, перевоплотивших молодого человека – красивого и, кроме того, прекрасно сложенного – в обожателя, восторженного до глупости. Его восторги начали утомлять Марию. Монтэгю отправил юношу в Лондон, препоручив ему доставку срочных донесений для Уайт-холла. Но молодой Крафт и оттуда забрасывал свою богиню пространными письмами: «Страсть» которую я испытываю к вам, оказалась сильнее, чем я себе представлял, и мой отъезд ничего не меняет». Или: «Я не буду любить никого, кроме вас, всем своим сердцем, всей своей душой и навсегда». Время от времени ему доводилось приезжать во Францию, но не в Кузьер. Деревню, к тому же столь удаленную от Парижа, Мария любила лишь в хорошую летнюю погоду, с наступлением плохой было решено перебраться в Тур. Прежде всего потому, что здесь, в Туре, находились доверенные лица, занимавшиеся финансами герцогини, о чем ни она, ни ее муж никогда не заботились. И потом, в городской сутолоке и суете было проще, нежели в отдаленном замке, организовать тайные встречи с нужными людьми. Мария поселилась в красивом, принадлежавшем местной епархии особняке, и это ей ничего не Стоило: она ввела в соблазн старого епископа, мсье Бертрана д'Эшо, которого давно знала, поскольку в свое время он благословлял ее брак с первым мужем – де Люином. Родом из басков, этот человек был в свое время епископом в Байоне, прослыл человеком очень образованным и весьма Любезным, у него не было одного глаза, и было ему больше восьмидесяти лет. Стоило ему увидеть перед собой спустя годы вместо милой, некогда юной невесты обворожительную красавицу, и он вспыхнул, словно пучок соломы.

Доподлинно неизвестно, превзошли ли они благопристойность в своих отношениях, но подобная версия вызывает большие сомнения. Мсье д'Эшо стал завсегдатаем дома, в котором, в общем-то, и так бывал чуть ли не ежедневно. Герцогиня чувствовала себя как бы под опекой любящего и великодушного дядюшки, тот ссужал ее деньгами со щедростью неимоверной.

Очень скоро мадам де Шеврез стала главным объектом городских сплетниц. Дамы судачили о ее связях, домашнем хозяйстве, роскошных нарядах, и по большей части весьма бесцеремонно. Марию пересуды заботили мало, ее ум и ее время были отданы целиком и полностью делам королевства и обширной переписке. Лорен, в котором оставался герцог Орлеанский, поскольку король наотрез отказывался признать законность его брака с прекрасной Маргаритой, пошел на открытый конфликт, и осенью французские войска заняли Нанси, оттуда начался массовый исход с Гастоном Орлеанским. В конце концов Гастон в Брюсселе соединился с любимой своей матушкой. Герцог Карл Лоренский отвел свои войска к немецким курфюрстам, земли которых долгое время являлись ареной опустошительной Тридцатилетней войны. Теперь там наблюдалось относительное затишье по случаю кончины короля Швеции Густава Адольфа, друга Франции и, несомненно, одного из самых выдающихся полководцев того времени. Что сразу же почувствовали на себе дожи, столько раз битые Францией, и если Швеция и не вышла из конфликта, она все же была ослаблена, и королевство заняло ведущие позиции. Во всей этой неразберихе Мария чувствовала себя словно рыба в воде, стремясь еще сильнее перетасовать колоду. К счастью, без особых результатов: между Францией и Испанией открытый конфликт так и не вспыхнул, всей этой лавине писем и записочек терпеливо не придавали значения, признавая их разве что «дамской болтовней». Из Брюсселя кардинал-инфант, устав от нескончаемых пререканий Марии Медичи и мадам дю Фаржи по большей части из-за недостатка денег, направил своей сестре при посредничестве Мирабель и мадам де Шеврез благословение, но дела не двигались.

Марию больше всего выводило из себя то, что в письмах королевы все реже говорилось о ее возвращений ко двору. А для Марии имело значение только это. Ей же писали целые проповеди о терпении, но его у нее день ото дня становилось все меньше и меньше. Париж находился от Тура в каких-нибудь пятидесяти лье, но ей казалось, что она живет на краю света. Никогда раньше ссылка не была для нее столь невыносимой, и прежде всего потому, что мало-помалу Мария теряла уверенность в себе, в своей значимости, как в Нанси, когда она держала в своих руках коронованного принца, или же в Дампьере, где она была у себя дома и могла пользоваться средствами целого герцогства, не считая той любви, что дарили ей его обитатели. В Кузьере она была не у себя, но у отца, к тому же ее презиравшего, а в Туре единственным, кто благоволил к ней, был старый священник, стоящий на краю могилы.

Визитеры, все, как один, казались ей скучными, единственным исключением среди них являлся прелестный Франсуа де Ла Рошфуко, старший сын герцога и именованный герцог де Марсияк. Его Марии в свое время в Фонтенбло представила королева. Милый юноша двадцати двух лет, с пышными темными волосами, правильными чертами лица и чувственными губами, он также отбывал в этих местах ссылку по причине словесной невыдержанности. Любопытный персонаж: благородный прожектер, увлекающийся, но нерешительный, пассивный и невезучий, он часто уподоблялся героям услышанных еще в детстве сказок и был наделен многими способностями, но воспользоваться ими ему словно мешала злая фея.

В пятнадцать лет его женили на ровеснице. Свой родовой замок его юная супруга покидала лишь изредка и занималась там детьми, которыми он ее щедро наделял. Поскольку жена ни в чем ему не мешала, он с ней прекрасно ладил и однажды даже записал: «Есть удачные браки, но нет меж них превосходных», возможно, имея в виду свой собственный.

После отъезда лорда Крафта