Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский

Целую неделю простояли мы возле Дынь-юань-ина, запасаясь необходимыми в дальнейший путь покупками, которые хотя были и незначительны, однако приобретение их требовало больших хлопот. Едва-едва, и то с помощью гыгена, мы купили для себя 23 пуда дзамбы, по нескольку пудов риса, проса, пшеничной муки, ячменя для корма лошадей и т. п. мелочей. Сам же ван продал нам 11 хороших верблюдов, так что теперь в нашем караване считалось 67 этих животных. Хлопотал я купить еще штук 8-10, но более хороших верблюдов в продаже не нашлось.

Пока совершались торговые сделки, которыми специально заведовали урядник Иринчинов и переводчик Абдул Юсупов, мы производили экскурсии в окрестностях своего бивуака и однажды съездили в соседние алашанские горы, в ущелье р. Бугутуй. Эта речка, как было упомянуто выше, только при сильном в горах дожде или при быстром таянии снега добегает до Дынь-юань-ина; в обыденное же время вода теряется в почве вскоре по выходе из гор. Но все-таки в течение долгих лет названная речка вырыла в наносной и лёссовой почве западного подножия Алашанских гор глубокую и широкую лощину по направлению своего течения. Бока этой лощины, расходящиеся под острым углом от гор к пустыне, почти отвесны и имеют от 30 до 50 сажен высоты; поперечник же самой ложбины в средней ее части простирается от 3 до 5 верст. Подобные овраги, только гораздо меньших размеров, вымыты по направлению всех других ущелий Алашанских гор, в которых летом иногда случаются сильные ливни.

Подробно Алашанский хребет описан в моей «Монголии и стране тангутов». Скажу здесь только, что достаточное плодородие, вместе с отсутствием голых каменных осыпей в нижнем и среднем поясе названных гор, составляет характерное их отличие от близко лежащих на севере того же Ала-шаня хребтов Хан-ула и Хара-нарин-ула, да и от многих других горных групп Центральной Азии. Причина этого явления заключается в том, что на западный, ближайший к пустыне, склон Алашанского хребта, вздымающегося высокой, отвесной стеной, в изобилии оседает лёссовая пыль, приносимая господствующими западными ветрами, а летние дожди добегающего еще сюда юго-восточного китайского муссона смачивают эту почву и делают ее пригодною для растительности.

Леса, которые покрывают собой средний пояс как западного, так и восточного склона Алашанского хребта, со времени усмирения дунганской смуты, сильно истребляются китайцами и уже много поредели.[638] Также усердно преследуются местными охотниками здешние звери – куку-яманы, кабарга и маралы. Словом, теперь Алашанский хребет был далеко не таким девственным, каким мы нашли его при первом посещении Ала-шаня в 1871 г. Тогда, благодаря разбоям дунган, эти горы целый десяток лет стояли безлюдными, леса росли спокойно и звери в них множились привольно.

При настоящей своей поездке в Алашанский хребет мы пробыли здесь только один день. Однако довольно далеко поднимались вверх по ущелью р. Бугутуй. Неглубокий (1/3-1/2 фута) снег покрывал лишь северные склоны гор и несколько обильнее лежал на дне ущелий. Птиц в горах нашли мы мало; зверей не видали вовсе.

Вечером, когда мы возвратились к тому месту, где ожидал нас казак с лошадьми, случилась довольно комичная история. Собираясь уезжать из гор, мы неожиданно заметили, шагах в пятистах или шестистах от себя, какого-то крупного зверя, кормившегося на крутом горном склоне. По случаю наступивших сумерек нельзя было даже в бинокль разобрать, какое именно это животное; по белому же брюху и неясно различаемым рогам я принял его за большого самца аргали. Подкрадываться по засыпанной снегом круче было невозможно, притом темнело, так что, не сходя с места, я пустил из берданки несколько пуль в загадочного зверя. Последний убежал, но вскоре опять показался повыше на скале. Тогда я решил оставить зверя в покое до утра, и мы поехали на свой бивуак. Здесь я назначил к бывшему с нами казаку еще двух человек и приказал всем им ехать с полуночи в горы туда, где мы оставили зверя, и утром убить его. Казаки с радостью приняли такое поручение и еще до рассвета были уже на месте; затем, когда повиднело, оставили лошадей в ущелье и осторожно полезли в горы искать желанную добычу. Но каково же было их разочарование, когда, подкравшись со всеми предосторожностями к ближайшим скалам, они увидели перед собой небольшого домашнего яка, вероятно, отбившегося от своего стада и бродившего где попало по горам. «Хотели даже застрелить эту язву», – говорили по возвращении на бивуак сконфуженные охотники, на которых еще долго потом сыпались насмешки товарищей.

Следование через Южный Ала-шань. Покончив со своими сборами в Дынь-юань-ине, мы выступили отсюда 10 января и направились прежним путем через Южный Ала-шань к пределам Гань-су. Дорога, удобная и для колесного движения, была отлично наезжена, благодаря тому, что по ней часто ходят теперь караваны монгольских богомольцев из Халхи и других частей Монголии в кумирню Гумбум и обратно; реже следуют здесь караваны торговые. Сыпучие пески, отошедшие на время к западу, снова придвинулись к самой дороге и местами пускали через нее неширокие рукава. Слева высокой стеной тянулся Алашанский хребет. Местность же, по которой мы теперь шли, представляла равнину, кое-где волнистую и полого поднимавшуюся к названным горам. По этой равнине, на лёссовой солончаковой почве, как и в других подобных местах Южного Ала-шаня, мы встретили теперь довольно хороший для здешней местности подножный корм. Монголы объясняли, что причиной такой для них благодати были частые, сравнительно с другими годами, дожди, падавшие минувшим летом в Южном Ала-шане.

Погода, как теперь, так и во время нашего пребывания в Дынь-юань-ине, словом, в течение всей первой половины января, стояла отличная, чисто весенняя. Хотя ночные морозы доходили до -22 °C, но днем, даже в тени, термометр поднимался до +5,9 °C; в полдень на солнечном пригреве показывались пауки и мухи; в незамерзающих близ Дынь-юань-ина ключах плавали креветы и зеленела трава; по утрам слышалось весеннее пение пустынного жавороночка. Все это обусловливалось затишьями при ясной, хотя и постоянно пыльной атмосфере; со второй же половины января опять задули ветры и снова наступили холода.

Сделав три перехода до колодца Шангын-далай, памятного мне еще от первого путешествия, когда в июне 1873 г. наш караван едва не заблудился в пустыне и нашел спасение возле названного колодца,[639] мы остались теперь здесь на дневку. Как в день прихода, так и на следующий день охотились в небольшой горной группе, находящейся вблизи Шангын-далая. Эта группа состоит исключительно из песчаников, и высшей своей точкой, на которой сложен монгольский «обо», не поднимается (на глаз) более тысячи футов над окрестной местностью. В нижнем и даже среднем поясе описываемая горная группа, подобные которой разбросаны кое-где островками по песчаному морю Ала-шаня, занесена сыпучим песком. Из него торчат голые скалы, а на поверхности того же песка, врассыпную, растет флора соседней пустыни. Из зверей держались здесь только лисицы, которые охотились за горными куропатками (Caccabis chukar); из птиц мы добыли десятка два хороших экземпляров и между ними новый вид завирушки, названный впоследствии мною именем одного из моих помощников – Accentor koslowi.

От Шангын-далая путь наш лежал через кумирню Соктокурэ по-прежнему по волнистой лёссовой равнине, в изобилии поросшей мелкой полынью и кое-где бударганой, спорадически же корявыми кустарниками, свойственными Южному Ала-шаню. Между ними у Pyptanthus chinensis [пиптангус] уже начинали разбухать цветочные почки. Сыпучие пески опять потянулись влево от нас и, наконец, рукавом, верст на 12 шириною, стали поперек дороги. Затем снова раскинулась обширная лёссовая площадь, по которой мы свернули вправо с большой дороги и, перейдя через две неширокие песчаные гряды, вышли на ключевое урочище Баян-булык, лучшее из всех, виденных нами в Ала-шане. Нужно при этом заметить, что последний переход мы сделали на старую память без проводника, ибо наш вожак, отпросившийся, по случаю Нового года, съездить в ближайшие монгольские юрты, исчез бесследно.

На Баян-булыке мы провели четверо суток специально для того, чтобы сделать астрономическое определение положения этого места. К сожалению, хорошая погода, как нарочно, испортилась – небо сделалось облачным, задул холодный ветер и даже шел небольшой снег. Так желаемое наблюдение и не удалось. Хорошо еще, что место было отличное – кормное и с прекрасной ключевой водой. По окрестным пескам держались в большом числе антилопы хара-сульты, приходившие ночью и даже днем к Баян-булыку на водопой и покормку. Монголы, которые в числе нескольких семейств живут в описываемом урочище, ловят этих антилоп в капканы. Мы же охотились с винтовками и убили пять отличных экземпляров. Кроме того, на Баян-булыке держалось довольно много мелких птичек и, ежедневно по утрам, прилетали сюда на водопой большие стада больдуруков [саджа] (Syrrhaptes paradoxus). Последние не попадались нам ранее в Северной и Средней Гоби, зимовали же в Южном Ала-шане вследствие обилия здесь сульхира, мелкие семена которого служат пищей для названных птиц. Вообще по пути через Гоби мы встретили очень мало зимующих пернатых, да и то нередко лишь единичными экземплярами. Главная тому причина – бескормица, частью же и сильные холода пустыни.