Храм фараона - Зигфрид Обермайер

Незамун был поглощен рассматриванием картин, когда жрец бесшумно подошел к нему и поставил на каменную скамью маленький кувшин.

— Желаю тебе счастливого путешествия, Незамун.

Эти слова вернули старого управителя двора Изис-Неферт в реальность этой узкой, почти лишенной света комнатки. Как охотно он вышел бы сейчас на свет, чтобы увидеть над собой голубое небо, вдохнуть чистый воздух, почувствовать сладкий аромат цветущих акаций!.. Но это означало бы отдать себя в руки судей, принять пытки и смертный приговор. Злорадство вместе с надеждой на лучшую жизнь на том свете подтолкнули Незамуна взяться за кувшин. Он попытался представить разочарованные лица своих палачей, когда они придут сегодня вечером, чтобы забрать его.

Незамун сделал глоток. Вкус вина из трав был приятным, хотя во рту оставалась горечь, медленно растекавшаяся по горлу. Он сделал второй глоток и стал молиться Озирису.

Нефертари, главный советник Парахотеп и принц Хамвезе, верховный жрец Пта, встретились в имении царицы-матери. Туя очень гордилась своим большим, ухоженным садом и собрала в нем все, что только могло расти в Кеми. Вдоль стены сада росли различные виды пальм; здесь имелись аллеи из тамарисков, сикомор, акаций; росли ореховые, гранатовые деревья и фикусы. Цветущий кустарник окружал пруды с лотосами. Царица-мать велела даже устроить себе маленькое искусственное болото с илом и зарослями папируса. Посреди большого пруда поднимался изящный павильон, к которому можно было добраться по узкому мостику. Здесь и принимала Туя своих гостей, не только потому, что это было весьма живописное место, но и потому, что здесь их невозможно было подслушать.

— Теперь дело за этим. — Туя извлекла из складок своего закрытого платья цветной флакончик из стекла. — Я велю передать это тонкое и опьяняющее ароматическое масло третьей супруге в качестве драгоценного подарка. К нему подмешаны ядовитые выделения из гнойников людей, больных оспой. Совершенно безразлично, как она использует масло: коснется им своих щек или натрет им свою невероятно большую грудь. Она получит оспу, но не сразу. Сетнахт сообщил мне, что от момента заражения до проявления болезни может пройти от десяти до восемнадцати дней, и в это время существует опасность, что Благой Бог, мой высокочтимый сын, который, как я слышала, постоянно делит ложе с ней, подцепит эту болезнь. Мы должны, конечно же, избежать этого. Я велю переслать масло хеттиянке только тогда, когда мой сын будет находиться на достаточном расстоянии от нее. Как нам это устроить?

— Я здесь бессильна, — покачала головой Нефертари. — У меня нет больше влияния на него и ни малейшей надежды, что он прислушается к моему совету.

Туя посмотрела на главного советника, но он только развел руками:

— Благой Бог не доверяет мне в последнее время. Он чувствует мою медлительность, когда я должен ставить печать на его грамотах с безмерными дарами Мерит-Анта. В нашей старой дружбе появилась трещина, и я не знаю, как мне выманить царя из Пер-Рамзеса. Даже если это удастся, мы должны быть готовы к тому, что Мерит-Анта будет сопровождать его.

— Что предлагаешь ты, Хамвезе?

— Я безмерно сожалею, что моя многоуважаемая мать встала на сторону иноземки, хотя она, конечно же, сделала это не без основания. Но речь сейчас не об этом. Уже давно решено, что Благой Бог осмотрит недавно построенные гробницы для быков Аписов, а ты, Парахотеп, мог бы позаботиться о том, чтобы официальный визит перерос в увлекательное путешествие старых друзей. Ненавязчиво посетуй, что у фараона нет больше времени для старых друзей, и намекни ему, что вы все — ты, Мена и прочие его друзья юности — с удовольствием отправились бы с ним на несколько дней в Мемфис. После этого вы могли бы несколько дней поохотиться в Фаюме. Словом, фараон должен вернуться назад только тогда, когда признаки болезни будут налицо. Он вряд ли окажется так легкомыслен, чтобы прикоснуться к больной оспой. А если болезнь примет свое обычное течение, то через восемь или десять дней Мерит-Анта будет мертва.

— А если она выживет? — спросил Парахотеп.

— Этого не будет! — решительно произнесла Туя. — Лекарь, назначенный Сетнахтом, возьмет на себя ее лечение. Он знает, что делать, и у царя не будет ни малейшего основания для подозрений. То, что от оспы умирают, дело обычное.

— Да, это так, — сказал Хамвезе задумчиво.

Оказалось, что Хамвезе было не так сложно заманить царя в Мемфис. Со свойственной ему прямотой Рамзес сказал:

— Я достаточно много времени провел в супружеской постели и соскучился по приятному мужскому обществу. Интересно, не разучился ли я натягивать тетиву? Пращой я никогда особенно хорошо не владел, тут никто не может превзойти нашего Амани. Как ясно я вижу его перед собой! В то злосчастное утро молодые принцы, веселые и довольные, упражнялись с оружием. Амани пришел в бешенство, потому что не владел луком так уверенно, как остальные. Ему надоели промахи, он взял свою пращу и разбивал камнями один глиняный кувшин за другим… А час спустя он умирающий лежал на моих руках.

Глаза царя увлажнились, когда он вспоминал о том роковом дне.

— С тех пор я избегал места, где это случилось, и все задавал себе вопрос: «Кто стоял за тем безымянным преступником без ушей и носа?» Он, должно быть, долго выслеживал нас и знал, что погибнет, сознательно бросился прямо в пасть крокодилам. Он, похоже, очень хорошо знал берег озера, а значит, годами жил в этой местности. Тем не менее никто его не вспомнил, никто не видел, никто не давал ему приюта. По крайней мере, не признался в этом.

— Не каждое преступление можно раскрыть так быстро, как покушение на Мерире и Монту, — покачал головой Хамвезе. — Наши ищейки хорошо поработали. Тем не менее несколько вопросов остались открытыми. В своем письме визирю Незамун утверждает, что поссорился с Монту и хотел отомстить ему. Хорошо, может быть, это подходит жрецу, который слишком труслив и не способен отомстить за себя кулаком. Но когда они успели поссориться? Наши ищейки доносили совсем другое: почти каждый вечер оба мирно сидели в саду за кувшином пива, даже за день до трагедии их видели за дружеской беседой. И внезапно кровавая и коварная месть? Да еще за счет бедного Мерире, который чудом выжил и с тех пор хромает. Хорошо, ныряльщики обнаружили обе пилы точно в том месте, которое описал Незамун. Он совершил покушение, это ясно. Из страха перед наказанием он добровольно ушел в Закатную страну. Но некоторые вопросы все еще остаются открытыми…

Фараон встал и потянулся:

— Я уже радуюсь предстоящей охоте. Когда едем?