Гений. Оплот - Теодор Драйзер

соберет обрывки и выбросит их. Лучше, чтобы они не попадались Анджеле на глаза. Он проскользнул на кухню, быстро схватил горстку бумажек, швырнул за окно, и они разлетелись в воздухе. У него сразу отлегло от сердца. Теперь уж он никогда не принесет домой ни одного письма, можете быть уверены! Очень уж ему не везет.

Когда в ванной щелкнула дверная ручка, это сразу отрезвило Анджелу. Злоба душила ее, сердце учащенно билось, все ее существо было потрясено до основания, и, однако, она понимала, что ей нужно время. Прежде всего она должна разузнать, кто эта женщина. Нужно найти ее. Юджин ничего не должен подозревать. Где она сейчас? Что это за мост? Где они встречаются? Где она живет? Почему, спрашивала себя Анджела, не может она постичь этого усилием ума? Почему ее не озарит догадка, не посетит чудесное откровение? Если б только знать!

Через несколько минут Юджин вошел в столовую, чисто выбритый, с улыбкой на лице. Его душевное и умственное равновесие было почти восстановлено. Письма нет. Анджела никогда не узнает о нем. Она могла что-то подозревать, но грозившая ему вспышка ревности пресечена в корне. Он подошел к ней, чтобы обнять ее, но она быстро увернулась под предлогом, что ей нужно пойти за сахаром. Он не настаивал на своей попытке быть ласковым – вольному воля! – и, усевшись за маленький столик, накрытый белоснежной скатертью и уставленный аппетитными блюдами, стал дожидаться Анджелы. День выдался очень хороший – было начало октября, – Юджин любовался игрою лучей заходящего солнца на желтых и красных листьях. Дворик был очарователен. Маленькая квартирка, несмотря на бедность ее обитателей, выглядела так уютно! На Анджеле было изящное домашнее платье – коричневое с зеленым. Его прикрывал темно-синий передничек. Она была очень бледна и как-то рассеянна, но Юджин сначала даже не заметил этого, такое он чувствовал облегчение.

– Ты очень устала, Анджела? – участливо спросил он наконец.

– Да, – ответила она. – Я что-то нездорова сегодня.

– Что ты делала? Гладила?

– Да. Гладила и убирала. Сегодня занялась буфетом.

– Тебе не следовало бы так много делать сразу, – продолжал он. – Ты недостаточно крепка. Работаешь, как ломовая лошадь, а сил у тебя не больше, чем у жеребенка. Зачем ты так утомляешь себя?

– Да я и не буду, когда все приведу в порядок, – ответила она.

Она отчаянно боролась с собой, чтобы скрыть свои настоящие чувства. Никогда еще не терпела она такой нравственной пытки. Когда-то в нью-йоркской студии, обнаружив те письма, она думала, что сильно страдает, но разве могло это сравниться с тем, что она переживала сейчас? Что значила по сравнению с этим ее ревность к Фриде? Что значили ее одиночество и тоска в Блэквуде, горе и тревоги, вызванные его болезнью? Ничего, ровно ничего. Вот это действительно измена. Теперь у нее в руках все улики. Эта особа где-то здесь, совсем близко. Он обманывал ее, Анджелу, после стольких лет супружеской жизни, когда они делили вместе и горе и радость. Возможно, что он встречался с этой женщиной даже сегодня, вчера, позавчера. На письме не было числа. Неужели это родственница миссис Хиббердел? Юджин как-то упоминал, что у нее есть замужняя дочь, но никогда не говорил, что она живет в Ривервуде. Но если бы она жила у миссис Хиббердел, зачем бы он стал переезжать? Нет, тогда он не переехал бы. Может быть, это его последняя квартирная хозяйка? Нет, та чересчур проста. Анджела видела ее. Юджин не мог бы увлечься ею. Только бы узнать кто! «Испепеленная роза»! Красные круги поплыли у нее перед глазами. Но не имело смысла поднимать сейчас бурю. Лучше сохранить спокойствие. Если бы она могла хоть поделиться с кем-нибудь, поговорить со священником или с близкой подругой! Можно обратиться в сыскное агентство. Там помогут. Сыщик легко выследит эту парочку. Сделать так? Но это стоит денег, а они сейчас очень бедны. Ха! С какой стати будет она тревожиться из-за того, что они бедны, чинить и перешивать платья, отказывать себе в шляпке, в приличной обуви, – чтобы он растрачивал себя и свое время на какую-то бесстыжую девку? Будь у него деньги, он тратил бы их на нее. Хотя, правда, он отдал ей, Анджеле, почти все, что привез с собой в Нью-Йорк. Чем это объяснить?

Пока Анджела предавалась этим размышлениям, Юджин сидел против нее и ел с большим аппетитом. Если бы история с письмом не разрешилась так благополучно, ему было бы не до еды. Но сейчас у него было легко на душе. Анджела сказала, что не голодна и есть не будет. Она пододвигала ему хлеб, масло, картофельную запеканку и чай, и он с удовольствием пил и закусывал.

– Я все думаю о том, как бы развязаться с этой мастерской, – дружелюбно сказал он, прерывая тягостное молчание.

– Почему? – машинально спросила Анджела.

– Наскучило мне там. Товарищи по работе меня больше не интересуют. Надоели они мне. Я думаю, что мистер Хейверфорд переведет меня, если я ему напишу. Он обещал. Я предпочел бы работать с какой-нибудь артелью на открытом воздухе. Когда фабрику законопатят на зиму, там будет страшно тоскливо.

– Что ж, пожалуй, это лучше, если тебе там надоело. Я знаю, у тебя уж такой характер, тебе нужна перемена обстановки. Почему же ты не напишешь мистеру Хейверфорду?

– Я напишу, – ответил он.

Однако он не стал этим заниматься. Он прошел в гостиную и зажег газовый рожок, почитал газету, потом книгу, потом его сморила усталость, и он начал зевать. Немного спустя вошла Анджела, бледная и измученная. Она принесла рабочую корзинку с носками, нуждавшимися в штопке, и приступила к работе, но мысль, что она делает это для Юджина, была ей нестерпима. Она отложила носки в сторону и принялась за юбку, которую шила для себя. Юджин некоторое время следил за нею сонным взглядом, изучая и соразмеряя глазом художника линии ее лица. «У нее очень правильные черты», – решил он. А затем обратил внимание на игру света в ее волосах