Возвышенное и земное - Дэвид Вейс

– Ты еще не удовлетворен? – спросила Констанца, и ему хотелось ответить: разве она не знает, что он никогда не бывает удовлетворен. Но зачем ее обижать, и он ответил:

– Я еще не все высказал, что хотел.

– Мы опять задолжали за квартиру. Я не переживу, если нас снова выселят.

Нужно написать эту симфонию до мажор, пока еще есть силы. Он очень измучен, однако останавливаться нельзя. Ему шел только тридцать третий год. Разве мог он признаться Станци в том, как плохо себя чувствует и как устал, какой страх наводила на него мысль, что скоро он не сможет больше творить. А музыка по-прежнему переполняла все его существо. Ум и сердце жили напряженной жизнью и были сейчас богаче и щедрее, чем когда бы то ни было.

Он работал дни и ночи напролет, обгоняя время, стараясь побороть все возрастающую физическую немощь, пересиливая усталость, растущее в душе отчаяние, преодолевая тысячу трудностей и сомнений, недуги, причинявшие столько страданий, и писал эту новую вещь со всей тщательностью, на какую был способен. Он придал музыке достоинство и величие, стиль ее был безупречно выдержан, в ней было столько грации и мужества. В сердце его кипели страсти, но музыка должна передать это тонко, не нарушая меры.

И когда 10 августа Вольфганг закончил симфонию до мажор – с того дня как он сел за первую из трех, прошло ровно шесть недель, – ему показалось, будто с души у него свалилось огромное бремя. Какова бы пи была судьба этих трех симфоний, он достиг цели, которую перед собой поставил. Вот они, его детища, – и это самое главное, как бы равнодушно ни встретил их мир.

Констанца поражалась, глядя на партитуру симфонии до мажор. В ней не было ни единой помарки, по существу, ни одного исправления, словно Вольфганг твердо знал с самого начала, что будет писать.

– Но кто же их исполнит? – спросила она чуть не плача, думая об образовавшейся вокруг него пустоте.

– Я поговорю с императором, как только он вернется.

– Если он вообще когда-нибудь вернется. Иосиф ведь до сих пор не слышал «Дон-Жуана».

А Вольфганг знал лишь одно: он высказался до конца в совершенно обессилел. Но и в самые тяжкие для него минуты никто не посмел бы упрекнуть его в том, будто в своей музыке он жалуется на судьбу. Симфония до мажор звучит торжествующе. Нет, жизнь без надежды для него немыслима.

Музыкальный издатель Паскуале Артариа отказался предлагать эти три симфонии покупателям. Артариа умолял Моцарта сочинять побольше контрдансов. Торгуя ими по одному гульдену три крейцера за экземпляр, он мог продать их достаточное количество, чтобы заплатить композитору его долю – три крейцера за каждый. Артариа охотно продал бы и Моцартовы сонаты: некоторые его сонаты для фортепьяно нравились детям и годились как учебное пособие. На складе у издателя лежали также партитура «Дон-Жуана», переложенная композитором дли фортепьяно, хотя спроса на эту вещь не было, да и быть не могло, пока император не высказал своего одобрения. Симфонии же, нигде еще не исполнявшиеся, не представляли никакой ценности, сообщил Артариа Вольфгангу и тут же посоветовал писать побольше маршей: на марши в военное время большой спрос.

Вольфганг положил три симфонии в небольшой сейф, где хранил самые дорогие сердцу вещи. Он бросил на них прощальный взгляд, так смотрят на любимого друга, которого опускают в могилу, и слезы закапали на партитуру, оставляя куда больше помарок, чем когда он писал и делал исправления.

Последовав совету Артариа, Вольфганг стал писать марши: они охотно покупались, а деньги были крайне нужны.

Станци жаловалась, что его обирают, ведь это меньше десятой доли того, что достается за марши Артариа. Но Вольфганг не мог воевать с издателем. На споры и борьбу требовались силы, а он берег остаток сил для работы. Да и вряд ли он чего-нибудь добился бы. Артариа давал понять, будто и так делает ему большое одолжение.

15 декабря Иосиф II, уже десять дней как вернувшийся с поля боя, почтил своим присутствием представление «Дон-Жуана». Это был последний спектакль сезона, и императору захотелось посмотреть, что да Понте удалось сделать из легенды.

Вольфганга, дирижировавшего оркестром, после спектакля пригласили в королевскую ложу. Он не знал, чего ожидать. Бонно скончался, но Моцарту не предложили места капельмейстера: императорским капельмейстером стал Сальери. Да Понте опередил его и сидел уже в ложе, может, это и хорошее предзнаменование – поэта Вольфганг встретил впервые за много месяцев. Но по правую руку от Иосифа сидел Розенберг, а вот это ничего хорошего не предвещало.

За время войны Иосиф сильно состарился, отметил про себя Вольфганг, и взгляд у императора был рассеянный.

– Розенберг доложил мне, что «Дон-Жуан» не нравится публике. В Вене он провалился. Ни одно из пятнадцати представлений не дало полного сбора, – сказал Иосиф.

– Ваше величество, а какая опера последнее время давала полный сбор? Вы же знаете, идет война, – заметил да Понте.

– Знаю. Я закрыл бы итальянскую оперу, если бы не ваши уговоры.

– Ваше величество, публике не понравился «Дон-Жуан» потому, что она идет в театр с целью посмеяться, а вместо этого ей преподносят одни мучения и мрак, – вставил Розенберг. – История Дон-Жуана забавна, и только. А Моцарт изо всех сил старался придать ей серьезность, и получилось непристойно и бессмысленно.

Вольфганг спросил:

– Ваше величество, а что думаете об опере вы?

– Музыка красива. Красивее, чем в «Фигаро».

– Значит, вам нравится «Дон-Жуан», ваше величество? Вы одобряете оперу?

– Мне она нравится, Моцарт. А одобряю ли я, это другой вопрос.

– Ваше величество, мы ведь писали оперу прежде всего для вас, – сказал да Понте.

– И поставили сначала в Праге. «Дон-Жуан» не для Вены, Моцарт. Ваша музыка не по зубам венцам.

– В таком случае, ваше величество, дадим им время ее пережевать.

– Нет, опера – слишком дорогое удовольствие. Мы должны думать в первую очередь о войне.

– Я тоже сделал свой вклад, ваше величество.

– Да, ваша боевая песня принесла пользу империи.

– Что же вы мне посоветуете, ваше величество?

– Вы имели бы больше успеха, если бы сочиняли музыку попроще, приятные, легко запоминающиеся мелодии, чтобы все их могли напевать.

– Я постараюсь, ваше величество.

– Прекрасно. Я собираюсь дать ряд балов-маскарадов для поднятия духа своих подданных. Сочините для них подходящую танцевальную музыку, и мы будем вами вполне довольны.

С этим император удалился, все так же в сопровождении Розенберга.

– Да Понте, в чем же дело, почему он вдруг так ополчился на оперу? – спросил Вольфганг.

– На войне дела идут плохо. А во Франции начались восстания, хотя здесь об этом стараются помалкивать и винят во всем его сестрицу, что огорчает императора. Французы говорят, что сумасбродства Марии Антуанетты и бесхарактерность ее супруга превратили Францию в австрийскую колонию.

– Неужели мы и за нее будем воевать?

– Трудно сказать. Но забот у Иосифа немало. Только вы не беспокойтесь, я сумею его уговорить, он еще закажет нам новую оперу.

Вольфганг уже привык ничего хорошего не ждать и потому не поверил да Понте. Он так и не рассказал императору о своих трех симфониях. Какая разница, думал он, ничего бы не изменилось.

85

Основным источником дохода стали деньги, которые платил ему ван Свитен за переложение гонделевских ораторий «Апис и Галатея» и «Мессия» дли концертов, устраиваемых дворянским обществом любителей классической музыки. Вольфганг аранжировал оратории Генделя без особой охоты: хотя мощь генделевской музыки и принципы ее развития по-прежнему восхищали его, но оратории казались ему недостаточно драматичными. Однако полученные от барона гульдены позволили им переехать на другую квартиру. Как только Констанца поправилась, и Карл Томас вернулся домой, они переселились в центр Вены, поближе к музыкальному миру. Вольфганг снял второй этаж дома на Юденплац, по соседству с тем домом, где они когда-то жили у Ветцлара.

И вот теперь, в начале апреля 1789 года, Вольфганг стоял в дверях своей новой музыкальной комнаты с таким взволнованным видом, будто получил заказ на оперу, и говорил Констанце:

– Князь Карл Лихновский предложил мне поехать с ним в Берлин, где он хочет представить меня новому прусскому королю Фридриху Вильгельму.

– Наследнику Фридриха Великого? Он тоже любит музыку?

– Он прекрасный виолончелист, Станци, и страстный любитель музыки.

– И по этому случаю он даст тебе один-два заказа. Разве такая помощь тебе нужна?

– А вдруг он предложит мне место придворного капельмейстера? Лихновский знаком с королем и говорит, что тот отзывался обо мне благосклонно.

– И ты покинешь Вену?

– Разумеется, если мне предложат хорошее жалованье. А по словам Лихновского, Фридрих Вильгельм гораздо щедрее платит музыкантам, нежели Иосиф.