Жизнь Бальзака - Грэм Робб

По иронии судьбы, единственный участник событий, на кого можно рассчитывать в смысле доказательств, – сам Жиго; и, если в его рассказе и есть мораль, ею стала бы аксиома Бальзака: «Великие люди подобны скалам в океане – к ним прилипают только устрицы»1215.

5 августа 1850 г. Бальзак ускользает от нас в предсмертное молчание. Письмо, помеченное 5 августа, настолько пронизано его духом, что кажется, будто он и сам считал его последним. Пришла хорошая новость. Его консультант, Фессар, сообщил, что со старым долгом, оставшимся после «Ле Жарди» (25 тысяч франков), наконец, покончено. Дело устроилось как нельзя лучше: кредитор умер, и Бальзак получил возможность выкупить свой долг на аукционе за 50 франков. Поистине выгодная сделка! Эвелина сидела на краю его кровати и писала под диктовку: «Когда я получил ваше письмо, я уже знал о вашем успехе, но, хотите верьте, хотите нет, сам успех меньше повлиял на меня, чем та очевидная радость, которую он вам доставил… Возможно, в делах у нас все хорошо, но из-за болезни мои страдания удвоились. После того как я имел удовольствие видеть вас, дьявол лишил меня сна, вкуса и движения… у меня есть сиделки, с помощью которых я совершаю действия, необходимые для жизни, но теперь привязан к жизни лишь номинально. Моя жена начинает понимать, что бремя, которое она на себя взвалила, выше ее сил, а я мучаюсь от боли из-за нарыва на правой ноге… Думаю, такова цена, определенная небесами, за великое счастье моего брака»1216.

В оставшиеся тринадцать дней у Бальзака отмечались короткие приступы расстройства сознания; позже, приходя в себя, он изумлялся странностям своего ума. Возможно, именно в один из таких моментов помутнения рассудка он звал Ораса Бьяншона, великого врача из «Человеческой комедии», уверяя, что только Бьяншон может его спасти1217. Историю рассказывали после смерти Бальзака; считается, что она служит лишним подтверждением невинной веры творца в собственное творение – доказательство, что он еще не утратил последних иллюзий. И все-таки, судя по всему, в тот миг голова Бальзака работала нормально. Он мог звать Бьяншона, намекая со свойственным ему юмором на то, что больше его никто и ничто спасти не в силах.

17 августа началась гангрена, и врачи махнули на него рукой. Перестали делать проколы, чтобы выпустить гной. Последняя ночь Бальзака была мучительной. Он страдал от боли, тревожился о судьбе недописанных романов и беспокоился об Эвелине. «Моя жена умнее меня, – говорил он Гюго, – но кто поддержит ее в ее одиночестве? Я приучил ее к большой любви»1218. К утру он затих и полностью утратил зрение. Позвали священника прихода Святого Филиппа, совершавшего богослужения в соседней часовне. Бальзака причастили и соборовали перед смертью; он подал знак, что все понимает. Час спустя он сжал руку сестры, и началась агония.

В тот вечер, после ужина, пришел Гюго, узнавший новость. В комнате умирающего он застал мать Бальзака, слугу и сиделку (должно быть, Эвелина ненадолго вышла – факт, за который позже ухватился Мирбо). «Его лицо стало багровым, почти черным, перекосилось вправо. Он был небрит; его седые волосы коротко остригли; глаза у него были открыты и смотрели перед собой. Я увидел его в профиль; мне показалось, что он похож на Наполеона… От кровати шел невыносимый запах. Я откинул край одеяла и взял Бальзака за руку. Рука была в испарине. Я сжал ему руку, но он не ответил на мое пожатие»1219.

Вскоре после того, как Гюго покинул дом, страдания Бальзака прекратились. Настал конец долгого ожидания. Бальзак умер 18 августа 1850 г. в половине двенадцатого. Ему был пятьдесят один год.

Сделали слепок знаменитой руки, написавшей сотню романов, и формовщик прислал счет на имя «г-на Бальсака»1220. Лицо Бальзака на смертном одре зарисовал художник, который подметил признаки страдания и истощения. На том рисунке на лице Бальзака играет едва заметная улыбка; возможно, художник решил приукрасить действительность, а может, так вышло чисто случайно. О смерти сообщили Лоран-Жан и зять Бальзака, и начались приготовления к похоронам. Тело отвезли в церковь Святого Николая; позже вспомнят, что Бальзак задолжал церкви за право доступа в часовню. Долг выплатила его жена спустя чуть больше месяца после его смерти; ей предстояло расплачиваться за «дом его мечты».

Бальзак лежал в церкви два дня, рядом с памятником одной из двух его великих страстей. Дом на улице Фортюне снаружи напоминал мавзолей, внутри – сокровищницу. Через тридцать два года один из Ротшильдов снесет его. Теперь от него ничего не осталось. Но второй памятник, который также близился к завершению, по-прежнему полон жизни – и не только жизни. Взяв у своего творца жизненную энергию, «Человеческая комедия» сохранила ее. После смерти Бальзака она начала оказывать свое мощное и незаметное влияние на действительность.

Глава 18

Человеческая комедия (эпилог)

В среду, 21 августа 1850 г., улицы в модном квартале Фобурдю-Руль были запружены транспортом и большой толпой народа, к явной досаде Ашиля Фульда, министра финансов1221.

Утро было хмурое, небо затянули облака; министр ехал на важную встречу. Ничто не может задерживать министра, который выполняет свои обязанности, даже похоронная процессия.

Ашиль Фульд стал первым важным именем из мира высших финансов, который оказал поддержку новому президенту, и в результате еженедельные званые вечера, которые устраивал его старший брат Бенедикт, стали центром политической жизни. На вечерах у Бенедикта не только ели, но и обсуждали важные государственные дела. Там собиралась горстка людей, составившая элиту парижского общества. В тот вечер, после ужина, Ашиль очутился рядом со знаменитым «принцем критики» Жюлем Жаненом, который, по слухам, послужил прообразом циника в «Провинциальной знаменитости в Париже» Бальзака. Сходство совсем не обрадовало Жанена; в рецензии, которая вышла в «Ревю де Пари», он разнес роман и назвал его клеветой на «благородную и желанную профессию», под которой он подразумевал журналистику. Бальзака Жанен назвал вульгарным человеком, одержимым сексом, деньгами и изнанкой жизни; люди, хоть сколько-нибудь уважающие себя, не имеют с ним ничего общего. Впрочем, рецензию Жанен написал за одиннадцать лет до описываемого события1222.

– А! – воскликнул министр. – Вы журналист и писатель, мсье Жанен. Вы сможете рассказать мне о похоронах, которые я видел; за процессией шла огромная толпа. Мне сказали, что умер романист, беллетрист вроде вас…

– Это, мсье, – ответил Жанен, к изумлению всех, кто его слышал, – был просто один из величайших людей, один из прозорливых гениев и самых блестящих умов нашего времени. – И он продолжал описывать Бальзака словами, которые вскоре стали клише для всех бальзаковедов. – Вам следует прочесть все его чудесные книги и заставить ваших коллег-политиков тоже прочесть их – членов правительства, финансистов, промышленников, агрономов, инженеров, судей, в общем, всех, – и вы изумитесь глубиной уроков, которые каждый из вас найдет там в своей отдельной сфере1223.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});