Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О трагической Тане Бек я написал отдельно, а здесь пару слов о другом трагедианте эпохи, который ее и иже с ней крестил.
Не мне, конечно, судить, но полагаю, что отец Александр Мень, с которым я пару раз встречался (в том числе с Юзом Алешковским, который, будучи под сильным шофе, обрушил на батюшку мат-перемат, и Мень выслушивал его пьяную абракадабру с благодушным терпением и, как мне показалось, веселясь), но безрезультатно (в отличие от Юза я не крещен и не обрезан), обращая в веру безверых литераторов, привел многих к благостности и лицемерию. Мне кажется, ему льстило общение с писателями, в чем лично я большого греха не вижу, хотя маленький — для попа — был. Он принимал нас каковы мы есть, ничего не требуя. Учительство ему претило. Он был просветителем, а не учителем. Его терпимость и всепрощенчество отменяли у вновь обращенных чувство вины и требовательность к самим себе — говорю только о тех крестниках, с кем знаком: с полдюжины литераторов, которых он обратил в истинную веру, не изменив ни на йоту. Об остальной его пастве ничего не скажу — не знаю.
По контрасту и для равновеса привожу иное мнение куда более, чем я, авторитетного и квалифицированного в вопросах веры человека — Сергея Аверинцева:
…Специальным объектом миссионерских усилий отца Александра стало совсем особое туземное племя, которое зовется советской интеллигенцией. Племя со своими понятиями и преданиями, со своими предрассудками, по степени дикости в вопросах религии подчас превосходящее (и уж подавно превосходившее лет тридцать назад) самые дикие народы мира. Племя, с которым миссионер должен разговаривать на его собственном туземном языке; если нужно — на сленге…
Апостол книжников, просветитель «образованщины», отец Николай Голубцов, его духовник и наставник в молодые годы, предупреждал его: «С интеллигенцией больше всего намучаешься». Вот он и мучился. Не будем перечислять поименно знаменитых на весь мир людей, которым он помог прийти к вере; было бы тяжким заблуждением, вообрази мы хоть на минуту, будто для него (или для Бога) любая знаменитость была важнее, нежели самый безвестный из его прихожан. В Церкви нет привилегированных мест — а если есть, то они принадлежат самым убогим. Интеллигент — не лучше никого другого, может быть, — хуже всех; но он наряду со всеми другими мытарями и разбойниками нуждается в спасении своей бессмертной души, а для того, чтобы его спасти, его необходимо понять именно в его качестве интеллигента. В противном случае духовный руководитель рискует либо оттолкнуть чадо по вере, либо заронить в нем мечтательность, побуждающую вообразить себя совсем даже и не интеллигентом, а чем-то совершенно иным, высшим, не нонешнего века. Словно бы сидит раб Божий не в квартирке своей, а в афонской келье или же в покоях незримого града Китежа и оттуда с безопасной дистанции наблюдает, сколь неосновательна светская культура и сколь неразумна «образованщина».
Антиинтеллигентский комплекс интеллигента — проявление гордыни, которой не надо поощрять; вся православная традиция учит нас, что человек может начать свой возврат к Богу единственно от той точки в духовном пространстве, где находится реально, а не мечтательно. Отнюдь не для угождения интеллигенции, но для ее вразумления ей нужен пастырь, который понимал бы ее интеллигентское бытие со всеми его проблемами, искушениями и возможностями — изнутри. Этим определяется значение жизненного дела отца Александра.
О. Александр пал первой жертвой нового времени, его безмерно жаль, а всадили ему топор в голову за то, что он пытался вывести на чистую воду высший клир РПЦ и передал разоблачительные документы Юлиану Семенову: тот был главредом «Совершенно секретно», Мень входил в редколлегию. Убиты все: Мень, Семенов, Плешков-посыльный.
Эту историю я впервые услышал от и.о. главреда «Совершенно секретно» Артема Боровика в «Арагви», когда прилетел в Москву спустя 13 лет после отвала. С Артемом и Вероникой я встретился по делам — и подружился. Он напечатал в своем таблоиде пару глав из моего не очень удачного романа «Операция „Мавзолей“» и набрал для публикации еще кучу моих опусов: два рассказа, главы из «Андропова» и «Трех евреев». Плешков уже был убит, Семенов лежал в коме, отцу Александру Меню, члену редколлегии «Совершенно секретно», осталось жить всего несколько месяцев. Что между ними общего, кроме того, что все трое были евреи, что отцу Александру ставили в вину православные юдоеды? — но это не имеет никакого отношения к моему сюжету. Куда важнее, что они были связаны с органом печати, который поставил целью тайное сделать явным (все равно из каких целей). Будто бы Плешков вез Юлиану Семенову в Париж магнитофонную запись, где отец Мень, с фактами на руках, изобличает в связях с КГБ церковных ВИПов во главе с новоназначенным патриархом Алексием Вторым, а тот был завербован еще в Таллине, в самом начале своей церковной карьеры, в бытность еще Алексеем Ридигером. Артем был в тот вечер сильно возбужден, имя Лимонова не сходило у него с языка, он называл его наводчиком, хотя прямых доказательств, похоже, не было. В «Книге мертвых» Лимонов дает свою версию парижских встреч с Семеновым и Плешковым — не очень убедительную. Чем больше он оправдывается, тем больше подозрений. А теперь вот и Артем Боровик убит, а Лимонов отсидел свое и вышел на волю. Не без моей помощи — я опубликовал с полдюжины статей в его защиту по обе стороны океана на обоих языках. О чем не жалею, хоть мои знакомцы и упрекали меня, что защищаю подонка. А я и не отрицал, что подонок, одна статья так и называлась: «В защиту немолодого негодяя», но мало ли подонков разгуливает на воле, а не пойман — не вор. Грешники нуждаются в защите, а не только праведники. Праведников защищать легко, грешников — трудно. Я предпочитаю быть адвокатом, а не прокурором. Да и посадили Лимонова вовсе не за то, что он навел в Париже гэбуху на Плешкова, но за политиканство в России, где к тому времени власть боялась уже собственной тени и потешную лимоновскую партию нацболов приняла за реальную себе угрозу, а угроза ей мерещилась посюду, но это особый сюжет. Я и так отвлекся. Хотя так и должно писать эту книгу, путая божий дар с яичницей и бузину в огороде с киевским дядькой.
Скажу только, что в отличие, скажем, от другого отца — Глеба Якунина отец Александр не политиканствовал, но исходил из высоких моральных соображений, что с его стороны было по меньшей мере легкомысленно. Куда делись те секретные материалы, которые Плешков привез своему шефу по «Совершенно секретно» Юлиану Семенову? Они решили, что безопаснее начать эту операцию из Парижа, и доверились диссидентствующему Лимонову, но, увы, крупно просчитались. Дела темные, черт ногу сломит, вынужден пользоваться слухами, домыслами, сплетнями. О сплетнях, собственно, и речь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Вознесенский. Я тебя никогда не забуду - Феликс Медведев - Биографии и Мемуары
- Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова - Биографии и Мемуары / Кино
- О других и о себе - Борис Слуцкий - Биографии и Мемуары
- «Человек, первым открывший Бродского Западу». Беседы с Джорджем Клайном - Синтия Л. Хэвен - Биографии и Мемуары / Поэзия / Публицистика
- Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов - Биографии и Мемуары / Кино
- Сталкер. Литературная запись кинофильма - Андрей Тарковский - Биографии и Мемуары
- Культ Высоцкого. Книга-размышление - Уразов Игорь - Биографии и Мемуары
- Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - Валерий Перевозчиков - Биографии и Мемуары
- Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов - А. Передрий - Биографии и Мемуары
- Я лечила Высоцкого - Зинаида Агеева - Биографии и Мемуары