Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Владимир Джунковский

14 февраля окончились опытные стрельбы, произведенные по моему поручению командующим бригадой на основании приказа командира корпуса из пулеметов по окопам противника с дистанции 1500–3000 шагов с закрытой позиции и по закрытой цели. Опыты эти, благодаря трудам и более чем добросовестного отношения к этому моему поручению со стороны Буйвида, дали блестящие результаты и доказали, что стрельба через головы своих возможна не только с дистанций дальних свыше 2000, но и на средних 1500–2000 шагов, при соответствующей конфигурации местности, не ближе 1500, при установке пулемета на твердом неизменяющемся основании и удалении наших окопов от противника не менее 200 шагов. Это открытие было очень важно, до того времени из пулеметов не рисковали стрелять через головы своих. <…>

Мне было очень жаль расставаться с батареями 81 артиллерийской бригады, а главное с командиром бригады генерал-майором Борисовым, т. к. три его батареи все время работали выше всякой похвалы и служили примером другим. Я обратился поэтому со следующим приказом, посвященным этой доблестной бригаде:

«15 февраля 1917 г.

Приказ № 91 15-й Сибирской стрелковой дивизии.

г. дв. Вольна

Расставаясь ныне с 81-й артиллерийской бригадой я не могу не выразить ее доблестному командиру генерал-майору Борисову от лица службы мою самую задушевную признательность за этот месяц нашей совместной боевой работы, не могу не выразить ему чувство моего глубокого уважения и пожелать дорогому Василию Николаевичу счастья, успеха, здоровья на радость и гордость родной ему бригады.

Молодая 15-я Сибирская стрелковая дивизия никогда не забудет, что первые шаги своей боевой работы выпали ей на долю со славной 81 артиллерийской бригадой.

Командующий дивизией

Свиты его величества генерал-майор Джунковский».

В это самое время я получил от моей сестры копию письма великого князя Павла Александровича[592] на ее имя от 8 февраля:

«Дорогая Евдокия Федоровна,

Ради Бога простите меня и не подумайте, что я стал грубияном – нет, я все тот же и чувства мои к Вам неизменны.

Мы все переболели здесь, а главное, я так измучился с делом Дмитрия[593], что голова не своя была. Бедный мой родной мальчик, хочу Вас порадовать, но пока это между нами. Сегодня на докладе я представил милого нашего Джуна на скоро открывающуюся вакансию начальника 1-й Гвардейской пехотной дивизии. Я буду спокоен за дивизию.

Просим Вас завтракать в воскресенье 12-го февраля с поездом 12 час.

Ваш Павел».

Вслед затем я получил и официальную депешу следующего содержания от 16 февраля:

«Начальнику 15-й Сибирской стрелковой дивизии. Прошу телеграфировать, согласны ли будете принять первую Гвардейскую пехотную дивизию случае освобождения, принципиальное согласие государя императора имеется 2191. Начальник управления августейшего инспектора войск гвардии полковник Шиллинг[594]».

Я все мог ожидать, но чтобы государь согласился на назначение меня начальником дивизии старейших полков Гвардии мне даже не могло придти в голову. Меня страшно тронуло такое внимание и доверие со стороны великого князя, тем более, что я все время старался быть в стороне от всего, никуда не совался, не напоминал о себе и все же великий князь вспомнил меня и захотел вытянуть из глухой армии. Известие это меня взволновало, мне было очень жаль расстаться со своей дивизией, но об отказе от такого лестного и почетного для меня назначения, как командование дивизией, во главе которой был родной мне Преображенский полк, не могло быть и речи и я, не колеблясь, ответил полковнику Шиллингу следующей депешей:

«2191. Безгранично счастлив оказываемой мне высокой честью и доверием, отдам все свои силы, чтобы оправдать драгоценное внимание ко мне августейшего инспектора. Прошу не отказать доложить его императорскому высочеству чувства моей всепреданнейшей признательности и что я глубоко взволнован и тронут. 573. Начдив 15-й Сибирской Свиты генерал Джунковский».

Оправив эту депешу, а также и частное письмо непосредственно великому князю, я стал мучительно думать, хорошо ли, что я так быстро, не взвесив всего, ответил согласием. Ведь в Гвардии были совсем другие требования, взгляды, смогу ли быть там таким же полным хозяином, каким я был здесь в глухой армейской части. Подойду ли я со своими твердо сложившимися за 1½ года войны требованиями и известными взглядами, подойдут ли они Гвардии. Все эти вопросы меня волновали и я возлагал надежду только на Божью помощь, что Господь укажет мне должный путь, по которому мне надо будет идти. Полон этих мыслей я поехал к командиру корпуса доложить о полученном предложении. Парский очень пожалел о возможном моем уходе из его корпуса, а в штабе у меня все опустили голову, я был до слез растроган, видя их действительное огорчение. Но оно оказалось преждевременным, наступившая революция не дала этому осуществиться, я остался командовать моей молодой дивизией.

Из последующего письма моей сестры после свидания ее с великим князем я узнал подробности доклада его государю.

Доложив его величеству об освобождающейся вакансии на должность начальника 1-й Гренадерской пехотной дивизии, великий князь сказал, что у него имеется один кандидат, но что он не решается его назвать, опасаясь отрицательного отношения государя к этой кандидатуре. На это государь ответил: «Я догадываюсь, ты хочешь просить за Джунковского, если это так, я согласен и не только не имею ничего против, а очень рад».

Эти слова государя доставили мне большое удовлетворение как доказательство, что в душе своей, государь продолжал питать ко мне доверие, несмотря на то, что в 1915 году так резко уволил меня от ответственных должностей.

В ожидании нового назначения я еще как-то более отдался своей дивизии и даже усилил свои заботы о ней. Мне хотелось во чтобы то ни стало сохранить ее до последних минут моего командования в целости, оградить ее от тлетворного влияния пропаганды все более и более распространявшейся на фронте из тыла. А это требовало колоссального напряжения, а главное, все приходилось делать самому, чины моего штаба, хотя и были все очень хорошие люди, честнейшие, благородные, но среди них много было из запаса – со статскими привычками, это были чиновники и их приходилось перевоспитывать.

Отнимало также немало времени составление приказов и многих бумаг, это приходилось делать самому, т. к. чины штаба до начальника включительно никак не могли мне в этом угодить, начальник штаба Суходольский из упрямства и слишком большого самомнения, чины же штаба по неопытности. Кроме того начальник штаба мало заботился о дивизии и думал только о том как бы поскорее пробраться в начальники штаба корпуса, – дела дивизии ему были скучны, он знал, что месяца через 3–4 ему предстоит другое назначение и смотрел на свое положение как на временное. Что касается строевых начальников, то два командира полков были выдающиеся, третий занимался посторонними делами, все время что-то изобретал ничего общего с войной не имевшего и раздражал меня этим ужасно, за четвертым приходилось все время следить, чтобы он не наделал глупостей и вести его на помочах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});