Ванька-ротный - Александр Шумилин

— Вылезай наверх и иди на льнозавод! Немцы сейчас спят, за тропой не смотрят. Спокойно пройдешь!

— Слушай, сержант! Это твой единственный шанс! Иди во весь рост и ничего не бойся. Но он снова замотал головой. Он не решался выйти наверх из подвала. Он не хотел. Он чего-то боялся. Боялся он не смерти. Она уже стояла у него перед глазами. Он боялся выстрелов. Страшился расстрела. Он храпел и брызгал кровью, он метался по подвалу взад и вперед. Через некоторое время он ослаб, ушел в дальний угол, притулился там и затих. К нему никто не смел подойти. Каждый понимал, что он умирает, что жизнь покидает его, уходит медленно и навсегда.

Он истекал кровью и никто не мог ему помочь. Он был одинок в своих муках и страданиях. К вечеру старшина Панин (командир стрелкового взвода) поднялся с пола и пошёл в дальний угол посмотреть на него. Сержант сидел в углу, откинув голову к стене. Открытые, полные тоски глаза его были уже неподвижны. Он умер от потери крови. Как можно было его спасти? Как можно было помочь этому человеку? Сержант Козлов погиб на глазах у людей, страшной мучительной смертью.

Ночью его тело вынесли наверх, положили у обрушенной кирпичной стены и тихо обложили разбитыми кирпичами. Никакого памятника, никакой надписи на его могиле нет, и сделать этого мы в тех страшных условиях физически не могли. Каменная могила его была рядом с подвалом. Ни звезд, ни обелиска на его могиле не осталось. После войны гору битого кирпича сровняли с землей, когда разбирали битый кирпич на постройку печек и каменных фундаментов домов.

Известно только одно — место, где погиб пулеметчик сержант Козлов. А где его могила, теперь никто не знает. Жалко только, что улицу, где погиб этот храбрый солдат, |лицемерно| назвали именем предателя Березина. Именем старикашки, который летом сорок второго года сумел всю дивизию загнать немцам в плен. Загнал и скрылся в неизвестном направлении. Березин тогда подставил под удар не только 17 гвардейскую дивизию, которая полностью была захвачена в плен, он помог немцам одним ударом расправиться с 39 армией и 11 кавкорпусом. Березину за эти выдающиеся заслуги перед немцами, наши идиоты в городе поставили обелиск.

И во всем этом виноват Шершин. Чтобы обелить себя, он после войны начал возвеличивать Березина. Шершину поверили, поставили обелиск.

Мне жалко молодого пулеметчика, который погиб в открытом бою лицом к лицу с врагом, с которым тогда сражались в городе белом. Там погибли многие, кто действительно с оружием в руках стоял насмерть в холоде и голоде. Не могу понять только одного, почему память об этом предателе ценится здесь выше, чем отданные жизни и страдания простых солдат, ротных офицеров, который действительно здесь воевали за нашу Русскую землю.

Ночной дозор

Каждую ночь в подвале происходила смена. Меняли небольшую группу солдат. Одни, счастливые, уходили из подвала и исчезали на тропе в ночное пространство, другие, почерневшие от холода, молча смотрели им в спины. Были ещё и третьи, которым предстояло завтра покинуть подвал. Они с грустью смотрели на уходящих, но радовались в душе, что им не долго осталось ждать. Завтра наступит и их черёд.

Каждый солдат здесь знал, сколько ему осталось просидеть в подвале. Придёт время, и он избавится от холода и адской точки.

Пока на замену в подвал шли новые люди, которые еще не успели побывать здесь, все, как говорят, терпелось и спокойно переносилось.

Каждый ждал тот день, когда наступит и его срок, и он вздохнет свободно и отправится на льнозавод. Здесь в подвале каждый день казался вечностью.

Но вот все свежие люди в подвале перебывали, теперь в подвал должны были идти солдаты по второму разу. Над каждым из них нависла безысходная тень смерти и страха. Никто не хотел возвращаться в подвал. Приказ есть приказ! Старшина роты приносил солдатские харчи, с наступлением темноты собирал новую партию и в ночь выводил на тропу. С ротным старшиной особо не поговоришь. Солдаты на тропу выходили понурые, в подвал приходили подавленными. Одних здесь встречали со смехом, гоготали и держались за животы, другие сами влезали в окно, улыбаясь, корчили рожи и передразнивали смеющихся. Но были и такие. Они тихо сползали на пол из окна и так же тихо и незаметно старались поскорей проскользнуть куда-нибудь в угол. Каждый теперь выбирал себе место по опыту прошлых дней.

— Куприянчик! Ты опять попал сюда? — кричали солдаты высокому парню. Он молча отмахивался от них рукой и здоровался со мной.

— Ну, ладно, Куприянов! Не обижайся! Я пошутил! Солдаты, сидевшие в подвале, знали, что любая земляная берлога удобней и теплей, чем эта обледенелая каменная могила. На свою судьбу никто не роптал. Беспозвоночные солдаты терпели все и все могли снести. Подвал был мерилом человеческих страданий. Кто из солдат в январе там побывал, у того на всю жизнь осталась в памяти зарубка, как глубокая рана.

Для наблюдения за немцами мы наверх выставляли двух часовых. Наверху, над подвалом, сохранился небольшой угол между двумя обрушенными стенами. В этом углу, посматривая кругом на город, стояли наши часовые. Зимние дни короткие. В светлое время смену солдат не проведешь. Двое солдат отстаивали наверху от темна до темна. Ночью часовых меняли два раза. В итоге получалось три смены в сутки. Обязанностью часовых было весть наблюдение. При внезапной атаке немцев часовые должны были выстрелами предупредить нас. Такие порядки были здесь установлены до нас, мы их придерживались и не меняли. Мы опасались, что немцы могут незаметно подобраться к подвалу, забросать нас в окна гранатами. Кроме обстрела входного отверстия и тропы из пулемета они никаких вылазок зимой в нашу сторону не собирались делать. Но однажды перед рассветом там, наверху, раздался винтовочный выстрел. В подвале в эту ночь дежурил старшина. Услышав выстрел, старшина вскочил, выбрался наверх и огляделся кругом.

— Куда ни посмотрю, — везде все тихо! — рассказывал он потом, — Гляжу, один из часовых уперся спиной, сидит в углу. Старшина вернулся и доложил мне.

— Товарищ лейтенант! Один из часовых получил тяжелое ранение, выбыл из строя.

— Куда ранен? — спросил я.

— В живот!

— Как пуля может попасть в живот? Когда нижний край окна находится на уровне груди. Он что? С поста уходил?

— Да нет! Как стоял в углу, говорит, так и ранило.

— Возьми бинты! У него, наверное, кровотечение. Пойдем вместе, надо посмотреть, что там.

Я поднялся нехотя с пола, подошел к лазу, прислушался, подождал старшину, пока тот ковырялся в мешке, доставая перевязочные пакеты. Но вот все готово, и мы осторожно полезли вверх.