Рейтинговые книги
Читем онлайн И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 148 149 150 151 152 153 154 155 156 ... 183

При этом незадолго до первого появления в «Кюхле» вел. кн. Михаила с чужим каламбуром имя Мишель оказывается первым упомянутым в романе именем будущего лицеиста, причем именно шута, «паяса»: «Мишель, будьте же спокойны, – картавит он по-французски, когда мальчик начинает делать Вильгельму гримасы. Это француз-гувернер Московского университетского пансиона41 пришел определять Мишу Яковлева» (К.,23)42.

Наконец, тема каламбуров и острот, обозначаемых третьим (французским) синонимом bon mot, уже более косвенно связана с именем Михаил : «Черный гусар спросил у Пушкина: – Это твой бонмо, что в России один человек нашелся, да и то медведь,  – про вашего медвежонка ?» (К., 53)43. Однако сам анекдот о медвежонке ( *мишке ), изложенный в предыдущей главке, объединен там с другим – о Кюхле и том же вел. кн. Михаиле: «Ты только что с Михаилом Павловичем объяснялся <…>. – Это Павел Петрович Альбрехт, – бормотал Вильгельм <…>. – Нет, – захохотал Пушкин, – Павел Петрович был папа, а это сынок – Михаил Павлович. <… > Медвежонок напал на царя, Вильгельм обнял великого князя» (К., 52).

С Михаилом Павловичем связан еще один любопытный мотив, тоже имеющий отношение к волосам: в В-М. цитируется его прозвище «рыжий Мишка», взятое из псевдопушкинской эпиграммы, весьма частотной в рукописных тетрадях (о них см. в следующей заметке).

Встарь Голицын мудрость весил,

Гурьев грабил весь народ,

Аракчеев куролесил.

А царь ездил на развод.

Ныне Ливен мудрость весит,

Царь же вешает народ,

Рыжий Мишка куролесит,

И по-прежнему – развод44.

Все перечисленные в ней персонажи упомянуты в романах Тынянова; иногда, правда, не те же лица, а их предки или родня. Так, Гурьев – это соученик Пушкина по лицею: «Вскоре дядя познакомил его с двумя будущими товарищами, Ломоносовым и Гурьевым» (П., 229), и при этом первом его появлении тема «не того» носителя фамилии подчеркнута именем Ломоносова Особенно показательно в этом отношении соседство имен в П.: «[вел. кн.] Михаил был, видимо, обижен и говорил плаксиво и собираясь заплакать. Старуха Ливен , вдруг покраснев, побежала вперед и, задыхаясь, резко его оборвала» (П., 205), ср. несколько раз возникающее в П. выяснение: «который Пушкин»45. Упоминается неоднократно и развод: «Смолоду отцом он [Александр I] был приучен к фрунту и любил его не только потому, что он своею точностью успокаивал его, но главным образом по отсутствию мыслей во время разводов» (П., 182); «Инспектор и гувернеры, суетясь, расставили всех в три ряда и сами стали перед ними, как майоры на разводе» (К., 25) – ср. также многократно упоминаемое в декабрьских эпизодах К. старое название Дворцовой площади – Разводная46. «Начался развод, и Синюхаеву должно было вместе со всеми двигаться в фигурных упражнениях <… > он портил все фигуры развода, стоя столбиком на площади. <.. > Как только кончился развод, командир налетел на поручика» (ПК,343-344И

Пассаж в В-М., где вводится это прозвище: «Ермолов же звал его <=Паскевича> Ванькой и графом Ерихонским48. <.. > Есть люди, достигающие высоких степеней или имеющие их, которых называют за глаза Ванькой. Так, великого князя Михаила звали „рыжим Мишкой“, когда ему было сорок лет» (В-М., 226) – перекликается с К.49, где вместо имени вел. кн. Михаила рядом с Паскевичем и Ванькой возникает слово каламбур: «Это там Дибич и Паскевич советчики. Посмотрим, куда Россия на двух ваньках уедет. Каламбур удался, все засмеялись, и Ермолов повеселел. И Паскевича и Дибича звали Иванами» (К., 136).

Эпиграмма о рыжем Мишке приписывалась Пушкину, в том числе в герценовской «Полярной звезде». Тема приписывания ему чужих эпиграмм возникает в П. (на фоне сюжетного использования дубиальных пушкинских эпиграмм как подлинных – например, на Карамзина)50, прежде всего в связи с А.А. Шишковым51, и соотносится не только с недописанной статьей «Мнимый Пушкин», но и, опять-таки, с пушкинскими автобиографическими источниками. Ср.: «Эпиграмма была коротка. Видно было, что он читал все пушкинские. Все и впрямь скажут, что это его, Пушкина, эпиграмма52» (П., 512) – «О Кочубее сказано: „Под камнем сим лежит граф Виктор Кочубей. / Что в жизни доброго он сделал для людей, / Не знаю, черт меня убей“. Согласен; но эпиграмму припишут мне, и правительство опять на меня надуется»53.

Когда-то Р. Д. Тименчик высказал предположение или, скорее, подозрение54, что «Проблемы стихотворного языка» (ПСЯ, как мы привыкли их сокращать) написаны, по существу (и скрыто), о Мандельштаме. Это, вероятно, преувеличение (и как таковое, скорее всего, и было задумано), однако вполне реальна историко-научная, теоретическая преемственность от ПСЯ до «русской семантической поэтики», то есть до той семантической теории, которая разрабатывалась в поэтике позднего структурализма, прежде всего на материале Мандельштама и Ахматовой. Именно на таком теоретическом фоне особенно интересна организация контекстов в романах Тынянова (всех трех), которая если не буквально подтверждает эту мысль, то все же позволяет думать о некоторой ориентации на поэтику Мандельштама именно в этом отношении. Такая ориентация прозаического корпуса на стихотворный, в свою очередь, если была сколько-нибудь осознанной, могла ассоциироваться с так называемым «путем Пушкина к прозе». Тем более интересно увидеть эту черту в первом, по общему признанию, наиболее «простом» романе, а с другой стороны, любопытно вспомнить самоотождествление Мандельштама, формулируемое в терминах тыняновской историко-литературной концепции: «Что я? – Катенин, Кюхля..»55

II Murder Considered as One of the Fine Arts56

ПЯТЬ СТАРУШЕК – РУБЛЬ!

Из анекдота

Тема Сазонова, как заметил недавно Р. Лейбов57, переплетена с важной сюжетной линией – сочинением «Тени Баркова». Этой линии здесь можно, в общем, не касаться, ограничившись двумя замечаниями:

1. Р. Лейбов точно отмечает «подчеркнутую Тыняновым иррациональность возникновения шуточной поэмы Пушкина-дяди, рождающейся, как и баллада племянника, из каламбурного рифменного созвучия „библический Содом и желтый дом“» (П., 213), но стоит напомнить о «предвосхищающих» эту рифму словах: «Так их бард, князинька Шихматов <…>. Это желтый дом, это кабак, друг мой! <.. > Вот так бард! Такому барду на чердак дорога. Там ему место. Дядя, к удивлению Александра, оказался сквернословом. Брань так и сыпалась» (П., 212) – ср. также непосредственно после цитированных Лейбовым слов: «Сам того не замечая, в защите тонкого вкуса, дядя употреблял весьма крепкие выражения » (П., 213). Обычно такие метаязыковые замечания указывают на скрытые обсценные мотивы, каламбуры или слова. В данном случае Такому барду на чердак дорога 58 – явно анаграммирует слово бардак , но остается неясным: является ли эта импликация фактом только современного слоя текста и языка, или же предполагается ее проекция на синхронный языковой срез персонажей. Время появления слова бардак в значении ‘бордель’ (вероятно, производное от него же) мне установить не удалось. По сюжету (и романа «Пушкин», и сочиняемой поэмы – т. е. «Опасного соседа») это слово было бы более чем уместно, фонетически же (и отчасти лексически) весь это пассаж отсылает, видимо, к антибарковской тираде молодого Пушкина в «Монахе» (по направленности прямо противоположной «Тени Баркова»59):

А ты поэт, проклятый Аполлоном60,

Испачкавший простенки кабаков,

Под Геликон упавший в грязь с Вильоном61,

Не можешь ли ты мне помочь, Барков?

С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,

Сулишь вино и музу пол-девицу:

«Последуй лишь примеру моему». —

Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму.

(Пушкин, 1,12)62

Слово кабак в П. устойчиво сопровождает тему «адских поэм» (см. большинство контекстов, приводимых в статье Лейбова).

2. Проследив очень подробно и убедительно линию, собственно барковскую, Лейбов пренебрег другой ассоциацией, связанной с именем лицеиста, невольно выбранного Пушкиным в конфиденты. Его двоюродный дядя Д.П. Горчаков – не просто автор обсценных или вольных стихов, но поэт, которому Пушкин в один из самых рискованных моментов своей биографии пытался приписать «Гавриилиаду»63. Герой пытается, между прочим, выяснить родство между лицеистом и поэтом64, и не исключено, что именно на этом родстве подспудно основан выбор конфидента (хотя в романе он мотивирован ситуативно). Горчаков-старший без упоминания имени появляется в П. очень рано – почти одновременно с Барковым65 и «сафьянной тетрадью» из «Городка»66. Они идут сразу же вслед за «Московскими ведомостями», т. е. первичным, совсем еще детским чтением (см. следующую заметку). «Русских книг он не читал, их не было <…>. На окне лежал брошенный том Державина67, взятый у кого-то и не отданный» (П., 108) и за этим следует открытие «вольной поэзии». Речь идет сначала только об эпиграммах («вольная поэзия» в советском смысле слова), однако здесь уже вводится имя Баркова: «Все почти в тетрадях было безыменное (только на сафьянной было имя: Барков)» (П., но)68, но кончается эпизод так: «А он, босой, в одной рубашке, читал „Соловья“» (П., но) – стихотворную новеллу (собственно, перевод из Боккаччо) Д.П. Горчакова69. Замечательно, однако, не только упоминание стихов Горчакова, но и выбор тех конкретных строк, которые читает Пушкин:

1 ... 148 149 150 151 152 153 154 155 156 ... 183
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей бесплатно.
Похожие на И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей книги

Оставить комментарий