Слово о полку Игореве - Александр Зимин

В конце первой строки надписи помещены буквы «мо» (последняя над строкой), а буквы «ре» отсутствуют. Но если б надпись изготовлялась на месте, то буквы «ре» должны были быть помещенными на первой или (если они не уместились) на второй строке. Это дает основание полагать, что надпись сделана по эстампу, составленному где-то вдали от самого камня. Формула «Глеб князь» соответствует выражению «Игорь князь» из Слова о полку Игореве. Слова «мѣрилъ мо(ре) по леду от… до…» также перекликаются со «Словом» («мыслию поле мѣритъ отъ… до…»).

Слово «Тъмутаракань» никогда не писалось через «ъ», кроме одного случая в Лаврентьевской летописи (под 1024 г.), принадлежавшей А. И. Мусину-Пушкину. Второй случай не менее интересен: это «Тъмутороканьскый бълван» в екатерининском списке Слова. Кстати, А. И. Мусин-Пушкин в своем «Исследовании» писал, что часто в древности в начале слова ставился «ъ».[Мусин-Пушкин А. И. Историческое исследование… С. 19.] Размеры пролива, указанные в надписи, соответствуют данным Константина Багрянородного, на которые также ссылается А. И. Мусин-Пушкин.

По А. Л. Монгайту, то, что в надписи фигурирует Корчев, а не Боспор (как у Константина Багрянородного), говорит в пользу ее подлинности.[Монгайт А. Л. Надпись на камне. С. 104.] Но в Лаврентьевской летописи под 1152 г. помещено выражение «у Корчева», хотя речь идет о Карачеве. Этот-то Корчев и мог быть ошибочно отождествлен Мусиным-Пушкиным с Керчью. Об этимологии слова «сяжень» (от «сягати») Мусин-Пушкин написал И февраля 1794 г. целое рассуждение.[Сухомлинов М. И. История Российской Академии. Вып. 7. С. 162.] В русских источниках находим написание «сажень».

В личной беседе со мной И. Г. Спасский обратил внимание на то, что буквы второй строки надписи (быть может, исключая ее конец — «4 сяж») резко отличаются и по своим размерам (они меньше), и по начертаниям, и, возможно, новизною от первой строки. Тогда естественно возникает вопрос: не была ли эта часть надписи «дописана» на камне, имевшем ранее одну целую строку и одну поврежденную? Ведь наиболее «сомнительная» часть надписи — именно вторая («по леду от Тъмутораканя до Кърчева 10.000»). Кстати, в концовке первой строки надстрочная буква «о» резко отлична от «м», над которой она помещена (такое сочетание хорошо известно в XVIII в. по монетам, на которых оно помещалось). К тому же «свободно пишущий резчик не оборвал бы слово „море“ на слоге „мо“, а перенес бы окончание слова в следующую строку… Резчик же, связанный готовым образцом… не мог ничего переносить в другие строки, да и вся надпись выглядит очень „книжно“, буквы слишком мелки для чтения, что необычно для надписей на камне, очень аккуратны, почти каллиграфические».[Монгайт А. Л. Надпись на камне. С. 105.] Если признать первую строку подлинной, то текст первоначальной надписи обрывался буквой «м». Таким образом, что и где мерил князь Глеб, остается неясным.

«Большим доказательством подлинности камня, чем все доводы, которые были высказаны раньше», A. Л. Монгайт считал тот факт, что Тмутаракань находится там, где обнаружен камень.[Монгайт А. Л. Надпись на камне//Наука и жизнь. 1967. № 8. С. 66. В своей книге А. Л. Монгайт этот довод снял (Монгайт А. Л. Надпись на камне. М., 1969. С. 105–109).]

В этом с ним согласен А. Г. Кузьмин, заявляющий прямо, что «проблема Тмутараканского камня — это проблема местонахождения Тмутаракани».[Кузьмин А. Г. Существует ли проблема Тмутараканского камня//Советская археология. 1969. № 3. С. 282.] Но рассуждение о том, что Тмутаракань находится там, где найден камень, на самом деле ничего не прибавляет к спору, ибо еще в 1736 г. Г. Байер, ссылаясь на Константина Багрянородного, поместил Тмутаракань там, где она позднее была обнаружена археологами. Мусин-Пушкин мог поместить Тмутаракань на то место, где она находилась, руководствуясь имевшимися в его распоряжении трудами исследователей. Тщательное и всестороннее изучение Тмутараканского камня — очередная задача советской эпиграфики.[Краткое изложение доводов «за» и «против» подлинности Тмутараканского камня см. в книге: Монгайт А. Л. Надпись на камне. Ср. также замечание М. П. Сотниковой о том, что «подлинность или поддельность» Тмутараканского камня «равно до сих пор не доказаны» (Сотникова М. П. Русская эпиграфика в советское время//ВИД. Л., 1970. Сб. 3. С. 103. {Исследование, удостоверяющее подлинность Тмутараканского камня, см.: Медынцева А. А. Тмутараканский камень. М., 1979.}]

Надпись на Тмутараканском камне (или ее нижняя строка) могла быть сделана по распоряжению А. И. Мусина-Пушкина для доказательства существования на берегах Керченского пролива старинного русского княжества. Он пишет: «Сие княжение, бывшее издревле российским достоянием, но во время междоусобий князей российских силою иноплеменных отторгнутое, во дни благополучнаго и славнаго великия Екатерины царствования не столько оружием, сколько мудростию присоединено паки к истинному России телу».[Мусин-Пушкин А. И. Историческое исследование… С. 64. Интерес к Крыму и к Причерноморью возрос в связи с ясским трактатом 29 декабря 1791 г. Позднее, в 1792 г., один из участников присоединения Крыма М. В. Каховский написал трактат «Краткое примечание о полуострове Таврическом и острове Тамани», в котором говорил о большом экономическом и стратегическом значении Крыма. Кстати, и сама Екатерина называла Таврический полуостров «приданым», якобы принесенным ею России (Бильбасов В. А. Исторические монографии. СПб., 1901. Т. 3. С. 427).]

О том, что в конце XVIII в. русские современники хорошо знали подделку древних надписей на камне, можно судить по басне Хемницера (написана в 70-х — начале 80-х гг. XVII в.). Увидела она свет только в 1799 г. Вот ее текст:

Чтобы ученых отучитьВ словах пустых искать и тайну находить,Которую они, по их речам, находятИ в толки глупые свои других заводят,Царь у себя земли одной Их шуткой осмеял такой:Под городом одним развалины стояли,Остатки башен городских,А около обломки их,Землей засыпаны, лежали.На сих обломках царь, ученым в искушенье,Иссечь по букве приказал;Потом те буквы на решеньеЗа редкость по своим ученым разослал.«Посмотрим, — царь сказал, —Какое выведут ученые значенье.Уж то-то толки тутПойдут!».И подлинно, пошли. Хлопочут, разбирают,Чтоб тайный смысл найти словам.Рассылка букв по всем ученым и землям;Все академии к решенью приглашают,Записки древностей, архивы разбирают;Газеты даже все о буквах говорят;Робята все об них и старики твердят;Но мрачность древности никто не проницает.Царь наконец, хотев их глупость обличить,Всем приказал к себе своим ученым бытьИ заданные сам им буквы объясняет.Весь смысл неразрешимых слов Был тот: здесь водопой ослов.[Хемницер И. И. Полн. собр. стихотворений. М.; Л., 1963. С. 137–138.]

Судя по надписи на Тмутараканском камне, можно заключить, что к 1792 г. Слово о полку Игореве было уже в распоряжении синодального обер-прокурора. Поразительно только, что этот памятник, прямо говорящий, что Тмутаракань находилась у моря, т. е. подтверждавший гипотезу А. И. Мусина-Пушкина, не был использован им в его книге о Тмутараканском княжении. Остается только предполагать, что синодальный обер-прокурор не очень-то еще верил в убедительную силу доказательства, появившегося под пером писателя XVIII в., и боялся быть разоблаченным.

В издании 1800 г. «тьмутараканьский блъванъ» переведено как «тмутараканский истукан». Этот перевод на первый взгляд противоречит нашему предположению о том, что под «блъваном» Мусин-Пушкин имел в виду Тмутараканский камень (истукан — это кумир, божок, а не просто камень). Но это противоречие видимое. В первом переводе А. И. Мусина-Пушкина («екатерининском») стоит — «болван».

В более позднем переводе Мусин-Пушкин заменил «болван» на «идол». В обстановке, когда подлинность Тмутараканского камня подвергалась сомнению, Мусин-Пушкин решил разорвать ниточку, связывающую вставку в Слове с находкой на Таманском полуострове. Позднее А. Ф. Малиновский в соответствии со «Словарем Академии Российской» (болван — «кумир, истукан, изваяние, вещественное изображение») перевел «блъван» как «истукан».[Дмитриев. История первого издания. С. 319, 352, ср. с. 302.]

В период работы над изданием Слова, когда подлинность Тмутараканского камня вызывала сильные сомнения, граф не стал возражать против того «ученого толкования», которое дал «блъвану» А. Ф. Малиновский.

Вставки А. И. Мусина-Пушкина охватывают все важнейшие разновидности древнерусских источников. Здесь и летописи, и Русская Правда, и произведения церковной письменности, и даже намек на археологический памятник. Все эти переклички с достоверными свидетельствами русской старины или же «Тьмутараканским блъваном» нужны были графу для того, чтобы в случае возникновения у кого-либо сомнений в подлинности Слова можно было бы подкрепить мнение о древности Игоревой песни наукообразными ссылками на исторические памятники. Уж кто-кто, а Мусин-Пушкин знал, что надобность в подобных доказательствах может возникнуть. Но включить в Слово мотивы из древних памятников было только одной стороной дела. Необходимо было сделать так, чтобы можно было установить сходство Слова с этими источниками. Для этого нужно было предоставить в их распоряжение памятники, близкие к Слову. С Русской Правдой и Тмутараканским камнем устраивалось сравнительно просто: в 1792 г. первый памятник был издан Мусиным-Пушкиным, а второй «найден» казаками (не без его же участия). Отдельные листы Новгородской 1 летописи обер-проку-рор Синода поместил в сборник со Словом не только для придания «древности» этому конволюту, но и для того, чтобы читатель мог обнаружить там прозвище «Гориславич», встречающееся и в Слове. Софийскую 1 летопись Мусин-Пушкин дал во временное пользование историографу H. М. Карамзину и не спешил ее получить обратно. Наконец, псковский Апостол находился в крупнейшей библиотеке старинных русских рукописей — Синодальной.