Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - Антонина Пирожкова

Переезд на новую квартиру

Еще до моей поездки в Сибирь мы переехали на новую квартиру. Наш дом по Большому Николоворобинскому, так же, как и другой такой же по Малому Николоворобинскому переулку, должны были сломать и вместо них построить четырнадцатиэтажный дом для студентов-иностранцев, обучавшихся в Военном инженерном институте имени Куйбышева на улице Обуха.

Военное начальство облюбовало место, где стояли эти дома, потому что жильцов, которым надо было давать новое жилье, было не так много и сломать эти дома, состоящие из деревянных каркасов с фибролитовым заполнением, было очень просто. Нам была предложена трехкомнатная квартира на четвертом этаже пятиэтажного дома так называемой хрущевской застройки.

Но, боже мой, как далеко от центра Москвы был расположен этот дом! Мы же привыкли жить почти в самом центре Москвы. Метро, чтобы доехать туда, не было; прямых автобусов тоже не было — ходили только трамваи. Мы всячески сопротивлялись этому переезду, но все другие варианты квартир в старых домах были гораздо хуже, а здесь была отдельная трехкомнатная квартира. Этому переезду особенно сопротивлялся муж Лиды Шурик, он к этому времени уже работал в Глазном институте имени Гельмгольца, который был сравнительно недалеко от нашей старой квартиры.

Все наши соседи тоже переехали в разные квартиры этого нового дома по адресу: Азовская улица, дом 15. Те жильцы, которые переехали в наш дом раньше, успели посадить вокруг дома деревья, кусты и даже цветы, и все зеленело. Правда рядом громоздились останки бывшей на этом месте деревни Волхонки, полуразрушенная церковь, в которой помещался какой-то склад.

Постепенно все приводилось в порядок: деревенские постройки и церковь сломали и вывезли, поверхность выровняли, засадили деревьями, поставили скамейки, для детей сделали площадку с песочницей. Школа была напротив нашего дома с одной стороны, с другой стороны строился детский сад. На противоположной стороне Азовской улицы засыпалась бывшая городская свалка и сажались деревья будущего парка.

А в это время в маленьком, наспех сколоченном деревянном домике, где сидели молодые солдаты, очевидно, отвечающие за стройматериалы и оборудование для детского сада, шла бойкая торговля. Продавались листы фанеры, цемент, доски, унитазы, раковины и многое другое. Купить всё это было невозможно, не было таких магазинов. Солдатики не стеснялись даже приходить в наши квартиры и предлагать свой товар, то есть не свой, а государственный. Как они умудрялись отчитываться перед своим начальством, мы не понимали. Думаю, что в сговоре с ним составляли фиктивные акты о кражах, и недостающие материалы и оборудование снова выдавались стройке.

Я часто смотрела на все это из окна своей кухни и думала: до чего же дошла наша страна, что воруют все.

Возвратившись из Сибири в Москву, я застала квартиру нашу в полном порядке, все было прибрано и чисто; очень светлый паркет наших комнат покрыт светлым лаком. Комнаты были изолированы друг от друга, и в двух из них были балконы на разные стороны дома; кухня была маловата, но и нас было всего трое, а раздельный санузел считался большим преимуществом.

В те времена трехкомнатные квартиры давались только семьям с большим числом жильцов — пять и больше человек. Нам же дали такую квартиру на троих, считаясь с тем, что дома хранился архив Бабеля.

Все было бы хорошо, только отношения между Лидой и Шуриком не были такими идеальными, как раньше. Он никак не мог смириться с тем, что мы согласились жить так далеко от центра. Лида была беременна, и предстоящее рождение ребенка тоже беспокоило Шурика; он боялся, что не сможет сделать карьеру, то есть защитить диссертацию и получить более высокие должности.

Часть пятая

Новый мир

Венгрия, 1966 год

Единственными моими путешествиями за рубеж во времена Советского Союза были две поездки в Венгрию, в Будапешт в 1966 и 1968 годах. Прежде всего я должна рассказать о знакомстве с переводчиком Бабеля на венгерский язык Ласло Вессели. Он позвонил мне в Москве и просил разрешения зайти к нам домой, чтобы познакомиться. Нам с Лидой не приходилось до сих пор принимать у себя дома иностранцев, и мы не знали, чем его угощать. Подали яблочный пирог, красное вино и чай. Но Вессели осмотрел стол, сказал, что очень голоден, и спросил, нет ли у нас бутербродов с колбасой. Мы быстро сделали бутерброды. Он был доволен.

Вессели рассказал нам о том, что прожил в Советском Союзе несколько лет, был арестован. Он рассказывал о своем пребывании в лагерях и о том, как выдавал себя перед другими заключенными за вора, укравшего картину «Иван Грозный убивает своего сына»…

В 1966 году будапештский театр «Талиа» принял к постановке одну за другой две пьесы Бабеля — «Закат» и «Мария» в переводе Ласло Вессели. И он выхлопотал для меня приглашение от театра приехать в Будапешт на спектакли.

Впервые я приехала в Будапешт вечером 11 февраля 1966 года. На вокзале встречал меня Вессели, он отвез меня на такси в гостиницу «Красная Звезда». Она находилась на вершине небольшой горы вдали от города. Окрестности гостиницы были очень живописны: кругом лес, к гостинице примыкал большой парк — место для гулянья летом и катания с гор на лыжах зимой. С городом связь — фуникулёр: поезда из двух вагончиков с деревянными скамейками идут через каждые пять минут.

Вечером следующего дня во время прогулки по Будапешту мы с Вессели зашли в кафе «Вёрёшмарт» на улице Ваци. Старинное кафе; некоторые официанты работали в нем по пятьдесят лет. В этом кафе бывали многое знаменитости. Оно наполнено народом. Сидят две дамы, пьют кофе, потом подсаживаются еще две, потом еще одна, и так пять пожилых дам сидят часа два-три. Приходят парочки, женщины с детьми. Многие друг друга знают, раскланиваются. У некоторых дома плохо топят, и они сидят в кафе часами; другие экономят на этом топливо. Невероятное разнообразие сластей, глаза разбегаются.

Вечером следующего дня мы с Вессели навестили Анну Цобель, подругу Галины Ефимовны Дрейцер[49]. Анна жила с матерью и дочкой Лидой. Анна говорит по-русски без акцента: кончила в Москве ВГИК (Всесоюзный государственный институт кинематографии). Мать Анны — Шарлотта Лани — выдающаяся венгерская поэтесса и переводчик поэзии. Ее муж, автор многих литературоведческих книг, был в России арестован, сидел много лет в лагере. Когда его наконец выпустили, он уехал в Венгрию, где умер от рака легких.

Вспоминаю, что в один из визитов в это семейство я долго сидела с Шарлоттой Лани на залитом солнцем просторном балконе их квартиры. Мы разговаривали, читали ее стихи. Шарлотту в Венгрии называли «прекрасная душа» и сравнивали с Анной Ахматовой. Она — очень тихая, милая, добрая и грустная женщина. В первый мой вечер в Будапеште я взяла у Анны русские книжки и выпуски журнала «Юность» с рассказами брата Галины Ефимовны Дрейцер — Анатолия Гладилина. Читала перед сном; было что-то интересное, но кое-что и раздражало.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});