Алхимик в Пустыне - Лана Туулли

— Какой же он старик? — ответил Лео, заворожено смотря на волшебное существо, с рассеянной улыбкой перебирающее струны лютни.

— Ему девятьсот четырнадцать, — ворчливо напомнил Лео. — Посмотри на Кадика — он на двести лет моложе, а того и гляди, поминки по нему справлять будем…

— Да тише ты! Когда я еще увижу поющего эльфа! — рассердился Лео.

Лотринаэн хотел бы съязвить, что приезжай в Лаэс- Гэор, авось повезет, но не стал. Ему тоже было любопытно, как отреагируют гости сиятельного судьи на творчество мэтра Пугтакля.

"Ничего вы не понимаете," — мог бы сказать мэтр Лотринаэн. Как же — ведь он был мудр, образован и прожил почти полтора века, постигая сложнейшие отрасли Магического Искусства. "То, что вы считаете поэзией — всего лишь свойство эльфийского языка, в котором смысл произнесенного слова может меняться в зависимости от интонации и комбинации соседних звуков. Для вас любой эльфийский напев — эталон ритма и гармонии, а эльфы просто не могут иначе. Они слышат, действительно слышат Музыку Сфер, воплощенную в живительных токах Природы. На пару Музыка Сфер и Природа подчиняют себе любые проявления их жизненной активности, от чередования сна и бодрствования до приступов депрессии или вдохновения… То, что вы считаете искусством, всего лишь неизбежность, свойственная биологическому виду, патология, подобная человеческому старению или тролльей агрессивности. Почему вас не привлекают морщины и седина, превращающая человека в сгорбленного, немощного старца? Почему вы шарахаетесь от озлобленной морды какого-нибудь чернопятого(38), неспособного сдержать порыв разорвать кого-нибудь на куски, и почему вы восхищаетесь самым обыкновенным эльфом, вдруг решившим вынести на всеобщее обозрение итоги своего взаимодействия Природой?" — мог бы сказать Лотринаэн. Но не успел — мэтр Пугтакль наконец-то согласовал репертуар с лучащейся восхищением Тэффифи, уселся на высоком табурете (тут же, походя, сотворенном из побега карза-нейсс), и взял первый аккорд.

Серебристая лютня запела. В ровной, спокойной мелодии журчала хрустальная нота пробегающего по прохладному утреннему лесу ручейка, рассыпалась радугой, омывала темные камни речного ложа и спешила дальше… Лютня звенела песенкой стрекоз, колдовала запахами согретого солнцем заливного луга, а голос — мягкий, бархатистый голос волшебного существа, лишенного возраста и мелочных забот, пел о легком облаке, белым мостом соединяющем два влюбленных сердца.

Секунда тишины — Пугтакль меняет руку, перекидывая гриф лютни в правую, и среди пышного дворца звучит другая мелодия. Очень тихая, едва различимая, похожая на шепот засыпающего леса. Фразы на эльфийском свиваются в сложные узоры — пять рифм, повторяющиеся в пяти строфах, меняют ритмический рисунок на каждом пятом куплете, и, если вслушаться, то можно представить, как расцветает, постепенно открывая лепестки, сказочная роза, сотворенная всего лишь из звуков и ритма… Наверное, все дело в волшебном инструменте, — из последних сил сопротивляясь очарованию совершенства, ворчит Лотринаэн. Он знал абсолютно точно, что лютня у отца не сделана, не склеена из плоти растений, а выращена. Для этого потребовалось всего лишь полтора столетия и три сотни сложнейших магических арканов, и вот итог — каждый, даже самый тихий звук чудесной лютни слышен на много лиг вокруг, она чувствует настроение своего хозяина, и превращает в музыку даже не мысли — а всего лишь тени их.

Голос у Пугтакля тоже необычен. Необычайно хорош или просто необычен, потому как не может принадлежать человеку, это другой вопрос. Исполняя третью песню, эльф встал, оставив инструмент подыгрывать ему самостоятельно, и точно выверенными движениями рук объясняет, о чем идет речь в эльфийской балладе. Впрочем, можно догадаться — низкие звуки — это шторм, величие бури, обрушившейся на морское побережье, хриплый вскрик-стон — мольба о помощи погибающего морехода, а тонкие, призывные звуки — плач сирен, увлекающих на дно отчаянного храбреца… И не важно, что в лучшем случае один из двух дюжин слушающих знает эльфийское наречие, и даже те, кто знают, вряд ли смогут оценить все тонкости и нюансы создающих печаль фраз… Даже у Лотринаэна, слушающего песню с помощью фантома, выступили на глазах слезы, что уж говорить о мужчинах и женщинах, плотным кольцом обступивших поющего эльфа?

Он идеален. Можете плюнуть, можете удавиться от зависти, прошептать скабрезность о том, что подобная красота — на любителя, но эльф настолько гармоничен и совершенен, что нельзя изменить даже на четверть тона золотистый цвет его кожи, добавить хотя бы одну лишнюю косичку в серебристую гриву, укрывающую его плечи. Нельзя представить, что песня — какая по счету? Пятая или шестая? А-а, какие глупости, пусть поет, ведь хорошо получается! — может исполняться как-то иначе. Что иначе может звучать вернувшаяся к ловким умелым пальцам лютня, что голос может быть другим, что иначе может скользить по точеному профилю звездный свет…

Ах, сколько песен знает этот эльф! Как он двигается, как поёт… о чем? Кажется, о любви и ненависти. Между ними — всего лишь пропасть, всего лишь один шаг, но обе они — лишь часть вечной Природы, взирающей с мудрой улыбкой на страсти, подвиги и предназначения…

Лотринаэн сидел — в пустой, если не считать рассевшихся по углам енотов и белок, комнате старого дома, чудом не поддающегося серым песчаным ветрам Пустыни, и слушал. Он вдруг понял — похоже, для него выдался год Откровений, — что отец вовсе не получает удовольствия от того, что его зазвали развлекать толпу гостей. Пугтаклю глубоко неприятны и чуть отупевшие взгляды подвыпивших гуляк, и шумное чавканье, доносящееся иногда с разных сторон трапезной залы, и их общее настроение "а ну-ка посмотрим, что умеет дрессированный гоблин!" Но почему-то эльф продолжал исполнять одну старинную балладу за другой. Он пел, завораживая своим видом, мастерством, инакостью, пел с той же решимостью, с какой выходят на поле боя отважные воины…

Вот только с чем он сражается, нахмурился, пытаясь найти ответ, Лотринаэн.

Но ответ получился странный и совершенно не связанный с формулировкой вопроса: Пугтакль вел себя именно так, потому что не мог поступить иначе. Возможность быть совершенным налагает обязанности — иногда совершенно невыносимые; обязанности и долг действительно быть совершенным, тратить полтораста лет, чтобы обзавестись музыкальным инструментом и еще Природа лишь знает сколько веков, чтобы выбрать правильные слова, интонацию их произнесения, гармонию внешнего вида и декоративного обрамления… Вот только о чем шепчет эльфийская магия красоты?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});