Цмцерон - Пьер Грималь

Всем другим Цицерон предпочитает объяснение, которое дает Карнеад; в природе бесспорно действует общий принцип необходимости, которая, однако, не распространяется автоматически на все частные действия или поступки. Так, предмет, предоставленный самому себе, с необходимостью будет падать вертикально, и изменить тут ничего нельзя, но разум человеческий в любой заданной ситуации сохраняет возможность выбора. Выбор обусловлен, разумеется, внутренними свойствами разума, который осуществляет выбор, но последний никогда не предопределен с фатальной однозначностью, сколько бы стоики, начиная с Хрисиппа, ни утверждали обратное. «Если утверждение «Карнеад идет в Академию» справедливо, — пишет Цицерон, — то отнюдь не в силу извечной предопределенности». Карнеад полностью свободен в своих действиях, и каждое из них сохраняет известную меру случайности, даже если порождено определенными склонностями его натуры.

Нетрудно заметить, сколь важен был для самого Цицерона этот анализ в апреле 44 года, тотчас же после убийства Цезаря. Судьба ли судила? На то были некоторые самые общие причины, которые зависели от законов развития государств; Цицерон изложил и проанализировал их в диалоге «О республике», но, как мы имели возможность убедиться, он не верил в фатальную предопределенность их действия и считал, что опытные руководители государства всегда могут противостать им. То, что в общефилософской перспективе казалось Судьбой, при ближайшем рассмотрении оказывалось рядом частных и мелких обстоятельств — принятый или отвергнутый декрет, присутствие или отсутствие какого-либо сенатора в курии, столкновение разнообразных стремлений — словом, маневры политической борьбы вроде тех, к каким, пребывая в Путеолах, пытался прибегнуть сам Цицерон.

Цицерон задумал дополнить трактат «О предвидении» размышлениями о судьбе и предполагал поручить изложение стоических взглядов на эту проблему брату Квинту. Однако «О судьбе» в том виде, в котором сочинение дошло до нас, представляет собой не диалог, а пространную как бы лекцию, «наставление», обращенное к Гирцию. Действие происходит на вилле в Путеолах, на которой как раз в эти дни Гирций так любил бывать. Литературный вымысел оборачивается реальной жизненной зарисовкой или, во всяком случае, приближается к ней. Цицерон рассказывает, что здесь они с Гирцием много говорили о мерах, которые могли бы вернуть в Рим мир и согласие граждан. Рассуждения о судьбе имеют целью углубить рассмотрение этой проблемы, доказать Гирцию, что, как ни велик риск новой гражданской войны, ее можно избежать, если вести политику разумную и осторожную. Гирций был одним из самых преданных цезарианцев. Диктатор сам назначил его консулом следующего года. Поэтому Цицерону так важно было именно его вовлечь в число «добропорядочных людей», республиканцев, партия Цицерона существенно бы выиграла. Гирция как бы атакуют с двух сторон: Брут и Кассий пишут Цицерону, побуждая его сделать все, дабы вернуть Гирция к «благонамеренности»; «я, разумеется, стараюсь изо всех сил, — пишет Цицерон Аттику, — но Гирций очень близок с Бальбом, а Бальб тоже умеет быть красноречивым и убедительным».

В последний день апреля — радостная весть. Антоний знакомился с положением ветеранов в Кампании, и обязанности консула выполнял Долабелла — с великой энергией, чтобы не сказать грубостью, он официально осудил беспорядки на форуме, происходившие двумя месяцами раньше в том месте, где устроили погребальный костер Цезаря. Долабелла распорядился снести колонну, которую было поставили, и собирался замостить эту часть форума, чтобы уничтожить всякий след погребального костра. Тем, кто воздавал Цезарю божеские почести и приносил на этом месте жертвы, Долабелла угрожал смертной казнью. Цицерон в восторге: «О, блистательный Долабелла, которого я так люблю, да, да, люблю моего Долабеллу...» Меры, предпринятые консулом на самом деле (или только в надеждах Цицерона), положили конец постепенному скрытому обожествлению Цезаря; оно в конце концов могло угрожать «освободителям отечества». Дела, кажется, принимают лучший оборот, чем я рассчитывал, — пишет Цицерон. Аттик более сдержан. Он не верит, что Долабелла перешел на сторону Брута; Долабелла не проводит четкую политическую линию, он действует под влиянием минутного настроения, капризно и необдуманно. В начале мая Цицерон выражает опасение, что Антоний готовит государственный переворот с помощью ветеранов Цезаря, — они по его настоянию поклялись, что будут требовать признания действительными всех актов Цезаря. Долабелла не понял — царя больше нет, но у него есть наследник. Цицерон ясно видит: предстоит борьба с Антонием, это его вовсе не радует.

Антоний назначил заседание сената па 1 июня. 17 мая Цицерон покидает Путеолы и с частыми остановками начинает двигаться к Риму. Аттик пишет ему каждый день, сообщая, что происходит в столице. Цицерон тревожится, он боится, что в Риме не будет чувствовать себя в безопасности. Наконец останавливается в Тускуле, выжидает и никак не может решить, что делать. Каково теперь оказаться в городе, где он «знал высший почет и даже рабом был с почетом»? Антоний привел из Кампании целую армию и вступил в столицу во главе ее; сенаторы, даже те, что намеревались присутствовать на заседании 1 июня, разбежались, Цицерон предпочел остаться в Тускуле. Антоний созвал трибутные комиции: не соблюдая никаких обязательных форм, он провел законы по собственному усмотрению. Перераспределил управление провинциями, Бруту и Кассию поручил заняться поставками зерна, первому — из Азии, второму — с Сицилии; новый их статус был значительно ниже установленного предыдущим декретом.

8 июня Цицерон встречается в Анции с Брутом, там же были Юния Терция, жена Кассия и сестра Брута, мать Брута и Юнии Терции Сервилия, Порция, жена Брута, многочисленные их друзья и свита. Кассий прибыл немного позже. Надо было решать, как отнестись к поступкам Антония. Цицерон обдумал все еще по дороге, он советовал принять назначение в Азию: сейчас главное для участников заговора против Цезаря — спастись, остаться в живых. Сохранить им жизнь и возможность действовать, считал он, значит сохранить республику. Кассий заявил, что в любом случае в Сицилию не поедет. Республиканцы были явно растеряны, они не знали, что предпринять, и оплакивали упущенные возможности. Цицерон возвращался после свидания грустным: не выработан реальный план, не продуман ни один серьезный вариант действий на будущее. Больше чем когда-либо хотел он уехать из Италии. Долабелла как раз получил в управление Сирию на пять лет и на тот же срок назвал Цицерона своим легатом; старый консулярий получал право ехать куда сочтет нужным и возвращаться когда захочет. Он мечтал поехать в Афины, где жил его сын, — в город, который, как и прежде, казался ежу утраченным раем. Но вернуться туда ему не было суждено. Дела заставляют отложить отъезд до 21 июля. Пока что Цицерон продолжает усиленно работать. Едва закончив переделку «О предвидении» и сочинение трактата «О судьбе», он принимается по просьбе Аттика за диалог о дружбе, отнеся его действие к 129 году, непосредственно после смерти Сципиона Эмилиана.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});