ГУЛАГ. Паутина Большого террора - Энн Эпплбаум

Но нынешняя глубокая тишина имеет и другие причины, менее извинительные. Для многих граждан России крах СССР был сильнейшим ударом по личной гордости. Может быть, чувствуют они, старая система и была дурна — но по крайней мере мы были сильны. И теперь, когда мы уже не сильны, нам не хочется слышать, что она была дурна. Слишком больно, как если бы плохо говорили об умершем.

Некоторые — до сих пор! — боятся того, что может обнаружиться, если копать слишком глубоко. В 1998 году Маша Гессен, американская журналистка русского происхождения, описала свои чувства, когда выяснилось, что одна из ее бабушек, милая пожилая еврейская дама, в свое время была цензором — правила репортажи иностранных корреспондентов, аккредитованных в Москве. Другая ее бабушка, тоже милая пожилая еврейская дама, однажды пыталась поступить на работу в «органы». Обе сделали такой выбор из-за безвыходности — не в силу убеждений. Теперь, пишет Маша Гессен, ей стало ясно, почему ее поколение не хочет слишком сурово осуждать поколение дедов и бабушек: «Мы ни о чем не допытывались, не разоблачали их, не судили <…> Каждый из нас, задавая такие вопросы, уже этим рисковал бы предать любимого человека».[1533]

Александр Яковлев, председатель Комиссии по реабилитации, выразился резче. «Общество потому равнодушно к преступлениям прошлых лет, — сказал он мне, — что очень многие в них участвовали».[1534] Советский режим вовлек миллионы и миллионы граждан в коллаборационизм и компромиссы, которые принимали самые разные формы. Многие сотрудничали с властью охотно, но нередко ужасные вещи приходилось делать и приличным людям. Они, их дети и их внуки иной раз не хотят припоминать это сегодня.

Но важнейшая причина этого отсутствия публичного обсуждения — не страхи младшего поколения, не комплекс неполноценности отцов и не их застарелая вина. Самое главное здесь — власть и престиж нынешних правителей не только России, но и большинства других бывших союзных республик и стран-сателлитов. В декабре 2001 года, в десятую годовщину распада Советского Союза, во главе тринадцати из пятнадцати постсоветских республик стоят бывшие коммунисты, как и во главе многих бывших стран советского блока, включая Польшу, сотни тысяч граждан которой в свое время были отправлены в советские лагеря и поселки для ссыльных. Даже там, где власть не принадлежит прямым идеологическим потомкам коммунистической партии, бывшие коммунисты, их дети и сподвижники очень широко представлены в элитах бизнеса, интеллектуального мира и средств массовой информации. Президент России Владимир Путин — бывший агент КГБ, гордо именующий себя чекистом. Ранее, находясь на посту премьер-министра, Путин в годовщину создания ВЧК демонстративно посетил здание КГБ на Лубянке и открыл там мемориальную доску в память Юрия Андропова.[1535]

Засилье бывших коммунистов и замалчивание прошлого в посткоммунистическом мире связаны между собой. Говоря попросту, бывшие коммунисты, несомненно, заинтересованы в сокрытии прошлого: оно пятнает их, подрывает их престиж, ставит под вопрос их притязания на «реформаторство», даже если они лично не замешаны ни в каких былых преступлениях. В Венгрии бывшая компартия, переименованная в социалистическую партию, яростно сражалась против открытия музея, посвященного жертвам террора. Придя в 2001 году к власти в Польше, бывшие коммунисты, теперь называющие себя социал-демократами, немедленно урезали бюджет польского Института национальной памяти, учрежденного их предшественниками-правоцентристами. Отсутствию в России национального памятника миллионам жертв давалось очень много объяснений, но самое короткое и емкое из них дал все тот же Александр Яковлев: «Памятник будет сооружен, когда мы — старшее поколение — все ляжем в могилу».

Это серьезный фактор. Нежелание признавать и обсуждать историю коммунистического прошлого, нежелание раскаяться камнем висит на шее у многих народов посткоммунистической Европы. Слухи о содержимом неких старых «секретных папок» по-прежнему подрывают современную политическую жизнь: от них пострадали по крайней мере один польский и один венгерский премьер-министр. Дела, совершавшиеся в прошлом между «братскими коммунистическими партиями», имеют значение для настоящего. Во многих местах аппарат тайной полиции — кадры, оборудование, здания — остался практически неизменным. Случайное обнаружение зарытых человеческих останков может вызвать вспышку полемики и вражды.[1536]

В России груз прошлого ощущается сильнее, чем где бы то ни было. Россия унаследовала многие атрибуты советского режима, а вместе с ними — колоссальный комплекс власти, присущий СССР, его военную машину, его имперские устремления. Поэтому политические последствия слабой исторической памяти в России гораздо более тяжелы, чем в других посткоммунистических странах. Действуя от имени советской родины, Сталин депортировал в степи Казахстана весь чеченский народ, половина которого погибла, а другая половина должна была, по замыслу вождя, исчезнуть вместе с языком и культурой. Пятьдесят лет спустя мы увидели новый вариант трагедии: две войны, в ходе которых Российская Федерация стерла с лица земли главный город Чечни Грозный и уничтожила десятки тысяч проживавших в республике гражданских лиц. Если бы жители России и российская элита помнили — помнили эмоционально, нутром, — как Сталин поступил с чеченцами, то ни первое, ни второе вторжение в Чечню в 90-е годы были бы невозможны. Очень немногие из русских видят проблему в таком свете, что само по себе показывает, как мало они знают о своей истории.

Свои последствия — и для развития в России гражданского, правового общества. Скажу коротко: если подонки из прежнего режима остаются безнаказанными, о каком торжестве добра над злом можно говорить? Может быть, это звучит апокалиптически, но политический смысл здесь есть. Чтобы большинство людей соблюдало закон и порядок, полиции не обязательно ловить всех преступников до единого, но она должна ловить существенную их часть. Ничто так не поощряет беззаконие, как вид негодяев, живущих припеваючи, вовсю пользующихся привилегиями и смеющихся обществу в лицо. У сотрудников тайной полиции — квартиры, дачи, большие пенсии. Между тем пострадавшие от них по-прежнему бедны и находятся на обочине жизни. У большинства нынешних русских складывается представление, что чем больше ты в прошлом «прогибался», тем ты был умнее. Сходным образом, чем больше ты лжешь и притворяешься сейчас, тем ты умнее.

В некоем глубинном смысле элементы идеологии ГУЛАГа в воззрениях новой элиты сохраняются. Однажды у моих московских друзей я участвовала в классическом российском разговоре за кухонным столом далеко за полночь. В какой-то момент (было уже очень поздно) два преуспевающих предпринимателя принялись рассуждать: до чего все-таки глуп и легковерен русский народ! И насколько мы превосходим его интеллектом! Сталинисткое деление людей на категории, на всесильную элиту и презренных «врагов народа» продолжает жить в высокомерном отношении нынешней российской элиты к согражданам. Если эта элита в ближайшее время не осознает ценность и значение всех жителей России, не научится уважать их гражданские и человеческие права, страна рискует превратиться в некий северный Заир, населенный, с одной стороны, нищими, с другой — политиканами-миллиардерами, чьи богатства хранятся в швейцарских банках, чьи частные самолеты стоят на взлетной полосе с работающими моторами.

Отсутствие интереса к прошлому лишает россиян не только перечня жертв, но и перечня героев. И это трагично. Имена тех, кто, пусть и с малой долей успеха, противостоял сталинизму, — студентов, как Сусанна Печуро, Виктор Булгаков и Анатолий Жигулин; предводителей лагерных восстаний и забастовок; диссидентов, подобных Сахарову, Буковскому и Орлову, — гражданам России следовало бы знать так же хорошо, как знают в Германии имена участников заговора против Гитлера. Невероятно богатую русскую лагерную литературу — воспоминания тех, чья человечность восторжествовала над ужасами советских концлагерей, — следовало бы больше читать, лучше знать, чаще цитировать. Если бы школьники больше знали об этих героях и прочли написанное ими, они нашли бы, чем гордиться даже в советском прошлом, помимо имперских и военных триумфов.

Нежелание помнить имеет и более приземленные, практические последствия. Возникает, к примеру, мысль, что дефицитом памяти объясняется, в частности, нечувствительность России к определенным видам цензуры и к продолжающемуся засилью тайной полиции, переименованной в Федеральную службу безопасности (ФСБ). В большинстве своем русские не слишком озабочены тем, что ФСБ прослушивает телефонные разговоры, входит в частные квартиры без судебного ордера. Не слишком их интересует, к примеру, и длительное судебное преследование Федеральной службой безопасности Александра Никитина — эколога, писавшего о вреде, причиняемом Балтийскому морю российским Северным флотом.[1537]