Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

Хорошие усы. Длинные.

— И последствия удара сказываются… чудо, что вы живы.

Чудо. Наверное. И Лихо хочет узнать про брата, но говорить не получается, в горле — то же клекотание, но доктор понимает:

— А брат ваш жив… герой…

Он приносит газеты, пусть и не свежие, но вкусно пахнущие бумагой, и чьими-то руками, которые этих газет касались, апельсинами, травой… Лихо прежде не знал, что от запахов может быть так хорошо. И от слов. Ему читает сиделка, которую приставили, потому как он, Лихо, должен лежать неподвижно. У него кости сломаны, порваны мышцы и вообще в кишках дыра. Лихо ее не видит, но в отличие от нынешнего проклятия, чувствует распрекрасно.

Ему стыдно, и за дыру, и за то, что зарастает она медленно, несмотря на все усилия целителей, которые стараются, но…

…приходится лежать.

День за днем.

Сиделка читает, а еще моет и судно подает, и Лихо никак не способен привыкнуть к этой процедуре, которая, пожалуй, более мучительна, чем ежедневные визиты ведьмака.

Аврелий Яковлевич, душевно матерясь, выкручивает кости, сращивая разломы, и больно… неимоверно больно, но лучше боль, чем обжигающий стыд, что он…

…статьи слушает.

Интересно.

И рад, что Себастьян быстро на поправку пошел.

Он герой… все об этом пишут…

— Погоди, — Евдокия дернула за волосы. — Получается, что твой братец, который тебя в эту авантюру втянул, стал героем?

— Он ведь поймал душегубца, а победителей не судят…

…особенно, когда победители нужны, дабы поднять престиж полиции. Про это рассказал Бес, который тогда еще немного стеснялся этой новообретенной славы и героем себя вовсе не чувствовал.

— А ты?

— А что я? Я ведь только рядом стоял…

Евдокия не согласна. И хмурится…

— Мне эта слава героическая без надобности была… а вот Бес — дело другое… он ведь тоже долго считал себя уродом… а тут вдруг — не урод, но герой. Его к награде представили… и Его Величество вручал. Отец на вручение явился, гордый был…

— А ты?

— А ты?

— А что я? Я ведь только рядом стоял…

Евдокия не согласна. И хмурится…

— Мне эта слава героическая без надобности была… а вот Бес — дело другое… он ведь тоже долго считал себя уродом… а тут вдруг — не урод, но герой. Его к награде представили… и Его Величество вручал. Отец на вручение явился, гордый был…

— А ты?

…из госпиталя выпустили зимой, и Лихослав спускался по ступенькам медленно, осторожно. Он знал, что здоров, но собственному телу не верил. Кости по-прежнему хрустальными казались, чуть тронь — и рассыплются.

…отец прислал записку, что занят.

Разочарован.

Он так и сказал, в тот единственный раз, когда появился в палате. Лихо не спал, но притворился спящим, потому что было стыдно смотреть отцу в глаза. А тот долго стоял на пороге, разглядывая Лихослава, морщился, думал о чем-то…

— Он полностью поправится? — спросил у доктора, который был тут же и наверняка знал, что Лихо не спит, но выдавать не стал.

— Да.

— Вы уверены?

— Более чем. Угроза для жизни миновала. Организм молодой, но требуется время…

Отец все-таки подошел к кровати, он ступал медленно и старый больничный пол поскрипывал под его весом. Он встал, заслонив и окно, и стену с солнечными зайчиками.

Смотрел.

Потом вздохнул и сказал:

— Я очень разочарован…

…и странно было думать, что к выписке он появится. А матушку Лихослав сам попросил не приходить…

…сослуживцы исчезли, наверное, поверили, что в полк Лихо больше не вернется.

И как-то так получилось, что он стоял один на обледеневших ступенях, не решаясь сделать шаг. Ступеней десяток, а дворник только-только начал лед скалывать…

— И чего встал столпом, — спросил кто-то, набрасывая на плечи теплый плащ. — Сам пойдешь или на руки взять?

— Только попробуй.

Плащ пришелся кстати. Почему-то про теплую одежду Лихо не подумал.

— Перчатки надень, — Себастьян протянул собственные, толстые и на меху.

Спускаться не помогал, но держался сзади, и как-то легче становилось от понимания, что он — рядом. Заговорил только в коляске, которая ждала у входа.

— Прости.

— За что? — Лихослав сидел нахохлившись. Мерз. Он как-то привык к теплу и покою госпиталя, и даже когда ему разрешили выходить в маленький садик, покидал палату неохотно.

Страшно было.

Кому признаться… страх хуже стыда. И только в палате, среди серых стен, единственным украшением которых был Вотанов крест, он чувствовал себя спокойно.

В саду же вспоминал клены.

И сумерки.

И серую фигуру в плаще… все казалось, взметнутся руки, сминая воздух. И будет больно.

— За все, — Себастьян перестал улыбаться.

— Ерунда…

…он ведь приходил и часто.

Приносил книги, убирал газеты, точно и вправду стыдился того, что в них писали. Читал. Рассказывал что-то, почему-то Лихославу было невероятно сложно следить за этими его рассказами, он терялся в словах.

И не отвечал.

Апельсины принимал. И яблоки, круглые, с полупрозрачной тонкой кожурой, такие только в имении и росли, и значит, Бес за ними в поместье ездил.

О яблоках рассказывать было легко, и еще о том, что Бес помогал с перевязками, и когда Лихо разрешили садиться, садил, потому что у самого Лихослава духу не хватало… и заставлял на ноги встать.

Ходить не учил, но…

Ему не за что было просить прощения.

— Я тебя в это дерьмо втянул, — сказал Бес, поднимая воротник плаща, — и я виноват, что…

Он и сам получил.

Лихо знал.

Удавка. И удар ножом, и клинок мало не дошел до сердца, и если так, то выжил Бес исключительно ввиду врожденной выносливости.

А может, просто чудом.

— Отец приходил, — Бес помог выбраться из коляски.

Привез не домой, а на свою квартирку, и обстоятельству этому Лихо был рад. Домой не хотелось совершенно.

— Зачем?

Лихо с плащом сам справился, и с перчатками, и выдохнул с облегчением немалым: в четырех стенах он чувствовал себя много спокойней.

— Поговорить. Садись. Чай? Кофе? Пироги?

— Чай. И пироги. С чем?

— А кто ж его знает… с чем попадется.

Попался с кислой капустой, что было в общем-то неплохо.

— Предложил мне титул, — Себастьян есть не стал, выглядел он… раздраженным? — Заявил, что был неправ тогда… и что ты вряд ли оправишься… и если так, то он в своем праве признать тебя недостойным наследником.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});