Разные дни войны (Дневник писателя) - Константин Симонов

В одно очевидное заблуждение, должно быть, так же, как и другие люди, я впал в ту ночь, когда нас стали выводить из льдов, приняв один ледокол за другой. На самом деле, как свидетельствуют документы, нас выручал в ту ночь ледокол "Ленин", а не "Сталин".

Осталось также не до конца ясным для меня, какого в точности числа мы окончательно высадились в Архангельске. Мне, судя по дневнику, казалось, что 28 ноября. Но, возможно, это произошло на двое-трое суток раньше, а мы, не сразу добыв себе жилье, устроились в гостинице только 28-го.

Но все это не столь существенно. Документы тех дней подтверждают более важные вещи, и, в частности, состояние льдов и погоду: "...Видимость плохая, местами туман... температура от минус десяти до минус четырнадцати... На реке Северная Двина сплошной лед толщиной тридцать пять сантиметров... Началась подготовка к выводу и частичное движение по реке Северная Двина десяти транспортов конвоя ОР-2, подлежащего отправке из Архангельска в Англию..."

Очевидно, первоочередным по военному времени делом - проводкой этого конвоя и были заняты ледоколы, которых мы дожидались.

Подтверждаются архивными данными и те почти точно названные цифры, которые я упоминал в дневнике: в соответствующем донесении сказано, что пароход "Спартак" "...имеет на борту 2330 чел., больных 304, умерших 2 чел.". Последняя цифра напечатана в донесении на машинке и потом зачеркнута карандашом.

Судно - о чем тоже свидетельствуют документы - было грузоподъемностью всего 2568 тонн, то есть сравнительно небольшое, и в зимнее время разместить на нем в сколько-нибудь человеческих условиях две с лишним тысячи человек, даже при всем старании капитана и команды, было практически невозможно.

После публикации глав из моих дневников в журнале "Юность" я получил два письма от людей, плывших тогда вместе со мной на "Спартаке".

Первое письмо мне прислал тот "морской полковой комиссар", с которым мы вместе составляли радиограмму со "Спартака", полковник в отставке Степан Ильич Сосинович: "...Военные дороги свели меня с Вами в ноябре 1941 года на пароходе "Спартак", где нам вместе пришлось перенести трудный рейс от Кандалакши до Архангельска и даже принимать совместные усилия, чтобы вырваться из ледового плена и как-то накормить бочкой тресковых голов 2330 человек голодных пассажиров. Тогда я, бывший комиссар Мурманского укрепленного района Северного флота полковой комиссар Сосинович, следовал к новому месту службы в Архангельск. На "Спартаке" и состоялось наше знакомство с Вами, Зельмой и М. Бернштейном..."

Второе письмо пришло от совершенно незнакомой мне женщины: "...Я случайно прочла Ваш рассказ с таким опозданием. Этот рассказ напечатан в 1969 году, а я Вам пишу в 1974-м, но что ж, так получилось! Я жила в Архангельске, и, когда началась война, меня взяли в армию и нас отправили на карело-финский фронт. Нас всех 2500 человек посадили, на пароход "Спартак" в 1941 году, в июле месяце, вернее сказать, это не пароход, а грузовой лесовоз. Мы ехали по Белому морю до Кандалакши, там нас высадили, и до места назначения мы добирались пешими. Мы были у самой финской границы, станции Лоухи, и там мы были на оборонительных работах четыре месяца. Вот тогда я и попала на этот лесовоз "Спартак", который нас должен был доставить обратно в Архангельск... Я никогда не думала, что прочту то самое, которого я очевидцем была. Все правильно.

Мы возвращались с карело-финского фронта и ровно девять суток пролежали на лесовозе "Спартак" внизу, в трюме, на голом железе, голодные, холодные и спокойные.

Вы пишете в своем рассказе, что Вы никогда в жизни не забудете такого, когда к нашему пароходу подходил ледокол "Сталин".

Да, я с Вами согласна на 100 % - мне тоже никогда в жизни не забыть такого момента. Честно Вам признаться, мы тогда уже теряли надежды на спасение и все только думали о нашей Родине и столице Москве. Я никогда не забуду, умирать буду, как подошел к нашему люку капитан парохода и в рупор стал говорить таким внятным голосом: "Внимание, внимание!" - потом сделал большую паузу и опять: "Внимание, внимание! К нашему пароходу подходит ледокол "Сталин".

Боже, что тут началось - начали люди шарахаться, да, извините за такое выражение, именно что шарахаться. Люди вставали и падали, вставали и падали, и все равно начали кричать "ура!". Кто мог, выходил на палубу, а кто и не мог подняться. Даже были покойники. Я говорю: "Дядечка, подвиньтесь, дайте пройти", - а он давно уже холодный и не двигается. На нас страшно было смотреть, можно было перепугаться. Грязные, худые, мазутные и не похожи были на людей.

Я сейчас иногда думаю, что как будто это была не я - как я могла выжить такой 18-летней девчонкой, а вот выжила! И на сегодняшний день работаю.

Вы только одного не написали, что людей выносили на носилках, больше половины не могли подняться. Особенно тяжело перенесли мужчины. Лесовоз стал в район Соломбала, после чего нас всех перевозили в город Архангельск. Нас, конечно, поместили в больницу, немного подлечили, обмундировали в военную форму, и я все четыре года потом пробыла на фронтах и кончила службу в 1945 г. в Прибалтике, где и сейчас живу и работаю на молочном комбинате в лаборатории.

Благодарю за такую откровенную повесть, тем более я фронтовичка.

Обычно пишут и больше всего показывают хорошую сторону, а плохую как-то меньше, а здесь написано все точно.

С приветом к Вам - Фаина Сафьянова".

К этому письму мне нечего добавить. Разве что только одно. Людям на войне приходилось нелегко. И как ни трудно вспоминать о тяжелом, но из уважения к людям, прошедшим через все это и все-таки победившим, нам, литераторам, не след вычеркивать невеселые подробности войны ни из своей памяти, ни из своих книг. Иначе нам не будут верить. И правильно сделают.

...Мы задержались в Архангельске, пробуя улететь в Москву самолетом. Мы предпочитали самолет, потому что, по нашим тогдашним соображениям, это было надежнее. Самолет так или иначе мог сесть в Москве, а Северная дорога за эти дни, пока мы станем добираться, могла оказаться перерезанной.

Ортенберг вдогонку за первой телеграммой, вызывавшей меня в Москву, прислал в Мурманск вторую, в которой требовал, чтобы я перед выездом сделал для газеты материал об английских и американских пароходах, приходящих с грузами в наши порты. В Мурманске этого сделать было нельзя - в те дни туда приходили только английские военные суда, - а в Архангельске, в ожидании самолета, я попробовал это сделать.

Ребята поехали фотографировать летчиков, а я, выпросив у моряков переводчицу, очень молоденькую и поэтому старавшуюся быть особенно солидной, которую я за ее солидность шутя называл "товарищ техник-интендант второго ранга Тамара Платонна", поехал на Вторую Бакарицу, к месту предполагаемой стоянки каравана. Однако, когда мы туда приехали, нам сказали, что английские корабли, которые должны прийти сюда, еще не пришли.