Горячее сердце - Юрий Корнилов

Недоуменный вопрос все же вылетел, и Ковалев отреагировал на него так, как советовал подполковник Шиленко:

— Забыли? В цветастый платочек завернут.

— А-а, — в некотором замешательстве протянула Пудетская. — Был недзе. Пошукаю.

Она ушла в другую комнату. С альбомом вернулась после длительной задержки. Видно, далеко был припрятан. Сказала:

— На́што вам? Ничего интересного. Едно глупство.

В целом Наталья верно оценила свой альбом — ерунды там хватало. Заполнялся он, похоже, с Натальиных этак лет пятнадцати. Слюнявые стишки, картинки из журналов, афоризмы о любви, всякие приметы. Позабавил Ковалева наговор:

«Из-под правой ноги, из-под самой пятки, нужно вырвать клок травы и положить ее под матицу, приговаривая такое заклинание: «И как трава сия будет сохнуть во веки веков, так чтоб и он раб божий (назвать имя) по мне рабе божей (назвать имя) сохнул душой и телом и тридесятью суставами…»

Неизвестно почему, но Ковалев был убежден, что «след в альбоме», на который намекал подполковник Шиленко, — это фотография Мидюшко. В альбоме фотографии не было. На другое наткнулся Александр. И это другое называлось «экспромт». Фамилия Прохора Мидюшко под четверостишием написана четко.

Ого, он еще и поэт! Что же, интересно, сочинил будущий американский агент? А вот что:

«Пусть в любые неизведанные дали меня несет суровый, сложный век. Так жить хочу, чтобы потом сказали: «Да, был он человек!»

От экспромта у Саши Ковалева нижняя губа полезла на верхнюю. Ткнул пальцем, показал. Матусевичу. Тот прочитал. Привыкший к общению со всякими отбросами, довольно равнодушно прокомментировал:

— Что тут особливого? У нас один подонок из подонков, много раз судимый, не раз от политуры загибался, в сарцире КПЗ повесился. На стене нацарапал: «Жил Васька человеком и умирает человеком».

Наталья расширенными глазами уставилась на Матусевича. Ковалев спросил у нее:

— Наталья Сергеевна, а фотография Мидюшко не завалялась где-нибудь?

— Ад-дкуль? — пролепетала не пришедшая в себя Пудетская.

Тут Наталья не врала. Пристрастие к фотографированию было распространено среди карателей, но Мидюшко им не страдал. Мужик он был дальновидный.

Ковалев поднялся, чтобы распрощаться. Матусевич повернулся к Наталье:

— Нет фотографии Мидюшко — свою бы дала. Из тех, что Пискунов-Покровский делал.

Щеки, шея, уши Натальи полыхнули краской, в глазах появилось такое бешенство, что казалось: еще минута — и она исцарапает старшину до костей.

На улице, закуривая, Ковалев поинтересовался:

— Кто такой Пискунов-Покровский?

— Фотограф з базара. Подленьки старэча. Потому и верю ему, что — подленьки.

— Чему веришь?

— Что офицерье немецкое с голыми жа́нчинами фотографировал. В том числе и з Натальюшкой.

— И доказательства есть?

— Адкуль! Говорит, немцы негативы сразу атымали, а карточки-дубликатьы, яки оставались, з перепалоху зничтожил, когда советские войска в город вступили.

— Вот видишь.

— Вижу. А вы видели, як покраснела? На воре шапка горит… Мужика ее жалко. Уехали бы куда-нибудь, что ли. Хотць к чертям собачьим. Тут ей шила в мяшке не схаватць.

64

В общежитие, где остановился Ковалев, утром позвонил подполковник Шиленко:

— Александр Григорьевич, зайди в управление. Твоего звонка ждут в Свердловске.

Было не до завтрака. Сжевал черствую булку, запил, водой из-под крана — и к Шиленко.

Разговор с Николаем Борисовичем начался о деле:

— Завершил?

— Можно сказать — да.

— Можно сказать или да?

— Да.

— У нас тоже завершено. Экспертизы проведены. Люди из ИТЛ этапированы. Алтынов — в камере. Приедешь — принимай дело к своему производству.

Надо бы Орлову добавить: «И вести его будешь без меня, самостоятельно», но не стал добавлять — узнав причину, Ковалев может и ослушаться, не сделать того, что сейчас ему скажет.

Все ясно, надо расставаться с Белоруссией. И Ковалев поспешил заверить своего начальника:

— Выеду ближайшим поездом.

— Погоди, Саша, — придержал его Орлов, и разговор для Ковалева принял неожиданный оборот. — Сегодня к тебе зайдет замполит из той воинской части, в общежитии которой ты живешь. Звать его Иван Андреевич. Персонального самолета он тебе не предоставит, автомобиля тоже, но перебросить по воздуху к авиаторам, где захоронен твой брат, поможет. Навестить могилку, малость прийти в себя… Одним словом, даю тебе на это трое суток…

— Николай Борисович…

— Все, Саша. Держи пять, — отрезал подполковник Орлов и положил трубку.

Свердловск — Минск — Витебск.

1984—1985 гг.

Сергей Михалёв

«Легион» шестерых

Если бы меня спросили, почему я пошел работать в КГБ, я бы ответил: по направлению. Которое получил вместе с дипломом юридического института. Еще до выпуска партком института, членом которого меня избрали на последнем курсе, дал мне такую рекомендацию. Не знаю, чем я заслужил внимание нашей партийной организации, на курсе, мне казалось, все парни были как на подбор, но из многих самое интересное, по-моему, место досталось мне. Вот так бы я сказал, если бы спросили. Но вы не спрашиваете. И правильно делаете. Подобные вопросы только в книжках задают. Вот я и решил задать его сам себе, чтобы было с чего начать мой рассказ. Рассказ этот — своего рода боевое задание. О наших делах пишут редко, и вот представилась такая возможность, и поручили это мне, и я ответил: «Есть!» Наверное, я не сумею все разрисовать красиво, я ведь не настоящий писатель, хотя писать приходится много.

1

«В соот…вет…ст…» Пальцы совсем свело. Запутавшись в чаще глухих согласных, я выронил ручку и ожесточенно замахал руками, сжимая и разжимая кулаки. За этим полезным занятием и застал меня подполковник Скориков. Его круглое лицо от улыбки стало еще круглей.

— Мы писали, мы писали, наши пальчики устали! — пропел он.

— Устали, Сергей Палыч, — пожаловался я.

— Пусть отдохнут, — посочувствовал Сергей Павлович. — Дай и ногам поработать. Сходи к Северскому, я только что от него. Есть информация.

Я накрутил три телефонные цифры.

— Георгий Григорьевич? Тушин. Вызывали? Есть через двадцать минут!

Поглядевшись на ходу в застекленный стенд, как в зеркало, я подошел к двери кабинета подполковника Северского ровно через девятнадцать с половиной минут. Подполковник, как всегда, привстал навстречу, указал на стул. Еще десять секунд на обмен приветствиями, и все — в точно назначенный срок можно приступать к делу.

— Что такое «фонд Солженицына» — знаете?

Я пожал плечами. Знать-то знаю. В общих чертах. Не настолько, как Северский, — у него большой опыт борьбы с идеологическими диверсиями.

— Напоминаю, — Георгий Григорьевич придвинул одну из папок, лежащих перед ним на столе, но пока не стал раскрывать ее. — «Фонд» находится в нашей стране. После выдворения Солженицына из СССР деньгами распоряжается небезызвестный Александр Ризбург. Цель «фонда» — поддерживать материально и в первую очередь морально так называемых «политзаключенных». Подпитывается он «пожертвованиями» организации «Международная амнистия»: сертификаты, различные вещи, советские деньги привозят в СССР «туристы» — эмиссары «Амнистии». — Северский четко выделял в речи насмешливые кавычки. — Однако в основном «Международная амнистия» находится на содержании у западных спецслужб, главные суммы вкладывают тайно ЦРУ и «Интеллидженс сервис». А они даром деньги не дают. В обмен распорядители «фонда» требуют от «облагодетельствованных» клеветническую информацию о СССР и социалистических странах. — Северский умолк, перебирая бумаги в папке, выдернул одну. Я, кажется, начал догадываться… — Так вот, получены данные, что этим «фондом» воспользовались наши бывшие «интеллектуалы». Помните таких?

Помню ли я!..

2

В тот вечер телефонный звонок остановил меня на пороге. Честное слово, я уже вышагнул в коридор, когда он меня догнал. Брать трубку или не брать — правила службы не позволяли такого выбора. Я, правда, не планировал на сегодня никаких неожиданностей и собирался мирно отдохнуть в кругу своей жены, что ей было обещано заранее, но… Наши жены несут службу вместе с нами. Не присаживаясь к столу, лишь дотянувшись до тумбочки с телефонами, я буркнул в холодную трубку:

— Слушаю. Тушин.

— Ах Ту-у-шин! А скажите, гражданин Тушин, чем вы там занимаетесь?!

Голос изменен, но это «там» вместо «здесь» совершенно демаскирует его обладателя. Я вздрогнул.

— Галочка! Вот здорово, что ты позвонила! Я только-только поворачиваюсь к аппарату, а ты сама уже тут как тут! — Главное, говорить быстро, не давая вставить ни словечка, и веселья больше в голосе, веселья! — Я, знаешь, домой собрался, дай, думаю, позвоню, может, в магазин зайти за чем-нибудь, а?