Современная английская повесть - Стэн Барстоу

уезжать.

— Уезжать? Нет… О нет.

Ведь если бы даже эта мысль не была такой непереносимой, куда она может уехать? Здесь был ее дом. Теперь она не сможет жить где-нибудь еще.

Она приехала сюда три года назад, погостить у крестной Фрай, после того как ее отец обвенчался с Элин Кейдж. С Элин, которая была добра к ней, старалась полюбить ее и понравиться ей и быть хорошей женой ее отцу. Рут была рада этой женитьбе, главным образом потому, что теперь она обрела свободу, перестала быть единственным существом, которое привязывало ее отца к жизни, и он уже не стремился удерживать ее возле себя. Элин пришлась ей по душе, но после их свадьбы Рут захотелось уехать, почувствовать, что теперь, когда ей минуло восемнадцать, она может быть сама по себе.

Крестной Фрай было тогда около девяноста лет, она уже наполовину ослепла и ходила с палкой. Но в ней было еще столько жизненных сил и мужества, как ни у кого, и она любила людей, интересовалась их заботами, и дом ее всегда был полон народу, все чувствовали себя с нею хорошо. Она приняла Рут как родную дочь, а Рут в ответ взяла на себя и стряпню, и уборку по дому и стала выводить старушку крестную на прогулку в деревню. Был июнь, разгар лета, у мужчин, убиравших сено на райдаловских полях, обожженные солнцем спины стали шоколадно-коричневыми… Рут чувствовала себя как дома даже еще до того, как встретилась с Беном.

— Куда я могу уехать? Где есть такое место, Джо?

Он поставил пустую кружку на полку.

— Я рассказывал тебе про раковины?

Она метнула на него удивленный взгляд. Но это было типично для него ему всегда казалось, что все могут уследить за прихотливым ходом его мыслей…

— Я нашел их в буфете на чердаке. Мой прадед привез их из Китая и Вест-Индии. Некоторые из них похожи на перламутровые, а одна, розовая, вся витая — словно змея. Я хочу прочитать где-нибудь про них.

Раковины. Раковины и камни, птицы и растения, насекомые и грибы, растущие в сырых, укрытых от глаз дуплах деревьев, — Джо знал о них все.

— Мне бы хотелось побывать в этих местах. — Голос его звучал мечтательно. — Мне бы хотелось стать моряком. Подумать только, что я смогу тогда повидать!

— А ты не будешь скучать по здешнему краю? По всему родному, привычному?

— Буду. Потому я и не знаю еще, как поступлю. Я читал о разных странах, о жарких странах, где у всех птиц такое же яркое оперение, как у попугаев, и они порхают среди деревьев, как у нас здесь ласточки и другие птички. И о реках, плывущих через леса и тропические джунгли. И об ураганах, бушующих вокруг мыса Горн. Порой мне кажется… вот только этого я и хочу — все это увидеть.

Он открыл глаза. Беспокойно заворочался в постели. А потом сказал:

— А ты, Рут? Чего хочешь ты?

Но она в ответ только покачала головой и почти тут же ушла. И остановилась на площадке лестницы перед дверью комнаты, в которую не решалась войти.

Было без малого четыре часа утра. Она немного забылась, но сон ее был беспокоен, он был как бы продолжением сна Джо, и она отшатывалась в страхе от угрожавших ей лиц деревьев, а потом увидела, что все эти лица имеют сходство с теми людьми, которые побывали здесь у нее со вчерашнего дня, с Поттером и с Элис, с Дэвидом Колтом, со священником и с другими тоже, с теми, с кем ей еще предстояло встретиться, — с Дорой и Артуром Брайсами и односельчанами. Ей казалось, что сон этот длился целую вечность, но, когда она проснулась, было только начало шестого. Она села на кровати, ожидая, когда кошмар мало-помалу развеется и в голове у нее просветлеет, мысли очистятся, отступят все эти лица, воспоминания, страхи. Она следила, как стрелки часов приближаются к половине шестого, к шести, затем к семи часам, и тут в комнату тихонько вошел Джо.

Наступил четверг. Еще один, всего лишь один день и одна ночь, еще одна крошечная частица драгоценного времени, подобная капельке воды, повисшей на краю крана и готовой упасть и разлететься брызгами.

В кухне Джо растопил плиту и поставил на огонь чайник. Доносившиеся оттуда звуки успокаивали ее.

Только что пробило пять часов. Занимался новый день. Рут умылась под краном на кухне, и холодная как лед вода обожгла ей кожу.

В этот час — между угасанием лунного-света и первыми проблесками зари все вокруг показалось ей странно нереальным, и сама она казалась себе невесомой, словно во сне. Но высокая трава по краям тропинки, похожая на мокрые перья, щекотала ей ступни, и мир все так же был вполне реален.

Тропинка вывела ее на прогалину между берез, которая примерно с милю полого поднималась вверх. Всю ночь население леса пряталось по норам и гнездам, но, когда Рут подошла к ограде поля, первые пичужки уже совершали сюда свои пробные налеты.

Небо светлело, и она увидела туман, лежавший на лугу и на опушке леса и похожий на мягкие сероватые клубки шерсти. Трава под ее ногами пахла свежо и сочно, и от тумана, когда она ступила в полосу его, тоже исходил своеобразный сырой запах.

В лесу начинался крутой спуск в овраг, где болотистая почва была покрыта густым слоем мокрых листьев и мха, и Рут приходилось хвататься за ветви и корни деревьев, чтобы не упасть. Но с каждой минутой близился рассвет, и теперь уже серые очертания деревьев стали выступать из мрака за несколько футов впереди. Рут не испытывала страха, все чувства ее молчали, и мысли были направлены только на одно — добраться туда.

Внизу туман был гуще, он волочился за ней клочьями газового шлейфа. Березы уступили место дубам и вязам, а между стволами рос невысокий кустарник и папоротники. Дорогу ей перебежала ласка, блеснув красными, как ягоды, глазами. Потом начался новый спуск — к последней вырубке. Здесь царила тишина. И мало-помалу, по мере того как первые лучи света просочились в чащу, все стало окрашиваться в свои природные цвета; серый цвет распался на множество оттенков, а коричневая земля, и мертвые листья, и серебристые лишайники, и гниловато-зеленый мох сделались явственно отличимыми друг от друга.

Хелм-Боттом.

Сначала она не заметила ничего, ничто не сказало ей, что это и есть то самое место. А потом груда срезанного кустарника у нее за спиной и обрубленные