Вернадский - Геннадий Аксенов

В начале века из физики пришла надежда покончить с неполнотой каменной летописи. Распад радиоактивных элементов и превращение их в другие, как оказалось, происходят в определенном, ни от чего внешнего не зависящем темпе. Он подчиняется только внутриатомным событиям.

Следовательно, любой минерал, содержащий радиоактивные элементы, представляет собой часы, идущие с огромной точностью и постоянным темпом. Пожалуй, первым понял значение радиоактивности для геохронологии Пьер Кюри. Его идеи подхватил Джон Джоли, чей доклад на Дублинской сессии Британской ассоциации произвел на Вернадского неизгладимое впечатление. Первый метод определения возраста горных пород по соотношению урана и свинца открыл канадский радиохимик Б. Болтвуд.

И тогда шкала Холмса заговорила. Он привязал ее теперь к обычным годам, сопоставимым с человеческой жизнью, с привычной исторической хронологией.

Выступив в 1910 году со своей знаменитой речью о радии, Вернадский направлял поиски радиоактивных минералов. Сначала в его радиохимической лаборатории в мастерской Куинджи, потом в Радиевом институте выросли кадры ученых, умеющих проводить их камеральные исследования. Среди них все тот же Константин Автономович Ненадкевич, искавший древнейшую породу на территории нашей страны, Иосиф Евсеевич Старик, Владимир Ильич Баранов, Виктор Викторович Чердынцев.

Двадцать четвертого — двадцать восьмого ноября 1932 года они и все остальные причастные собрались на конференцию по радиоактивности в Радиевом институте. Вернадский выступил на ее открытии с речью. Наверное, эту дату и нужно считать стартом в стране новой науки — радиогеологии. Во всяком случае, на конференции была сформирована академическая Комиссия по определению возраста горных пород. Вернадский просил Ферсмана взять на себя председательские функции в ней, а сам остался заместителем.

* * *

Вернадский начинает задумываться и над большой книгой, главной темой которой будет понятие о геологической деятельности человечества и — более — о положении человека в мировом порядке вещей. Идея формировалась долгие годы: от первых записей в дневниках о достижениях разума как основном содержании истории человечества — через историко-научные работы о российском XVIII веке, через симферопольскую лекцию 1920 года, потом «Автотрофность», где разум называется космической силой, — до рубежной речи «Мысли о современном значении истории знаний» о научном этапе биосферы Земли. Теперь требовались обобщения.

Возникли и внешние побудительные мотивы. Его идеи стали входить в обиход, сначала во Франции. Из воспоминаний: «В 1927 году вышли лекции в College de France профессора, ученика и самостоятельного бергсонианца Ed. Le Roy: “L’exigence idéaliste et le fait de l’évolution”, P., 1927.

Когда я приехал весной в Париж, то я раза два-три, встречаясь в обществе, [слышал], что обо мне говорил Le Roy на своих лекциях. Его посещала большая интеллигентная публика.

Я с ним познакомился лично в год, когда уже в Париже не было его друга иезуита, крупнейшего палеонтолога и геолога Chardin de Teilhard (правильно Teilhard de Chardin. — T. A.), профессора Католического университета в Париже, с которым я…»6

Запись обрывается, она не датирована. Много неясного. Когда познакомился и как? Тейяр де Шарден перестал быть профессором Католического университета в 1923 году. Французская «Геохимия» вышла в 1924-м, статья «Автотрофность» — в 1925-м. Поэтому говорить о роли биосферы и разума в истории и настоящем Земли в своих лекция Леруа мог только после этого.

В 1928 году, когда Вернадский оказался снова в Париже, он получил письмо по пневматической почте на адрес Школьного отеля на улице Деламбр, в котором он остановился. Оно подписано Пьером Тейяром. Из него можно понять (почерк трудный для чтения), что профессор Леруа будет завтра, между десятью и двенадцатью часами7. Об этой встрече нет сведений, но голубой листок пневмопочты все равно связывает всех троих основателей учения о ноосфере: Эдуарда Леруа — видного математика и логика, который, как сказали о нем позже, когда его возводили в звание академика, возродил во Франции метафизику, его друга Пьера Тейяра — члена ордена Иисуса, геолога и антрополога, открывателя синантропа и будущего автора «Феномена человека» и третьего — русского академика. Их судьбы скрестились на краткий миг весной 1928 года, чтобы замкнуть композицию, потому что еще раньше подлинная связь осуществилась идеально.

В 1928 году во Франции вышла еще одна книга Jlepya «Истоки человечества и эволюция разума», где автор неоднократно ссылается на Вернадского и на его представление о роли культурного человечества в химии биосферы и одновременно на своего друга Пьера Тейяра и его неизданные тогда еще мемуары.

Они порознь оценивали человеческую историю одинаково: как следствие развития природы. Но при этом преодолели традиционный взгляд на человечество как на некоего антагониста остальной природе. Его появление всегда представлялось мистическим, рационально не объяснимым. Такая умственная традиция идет от христианской натурфилософии, от возвеличения человека как существа боговдохновенного. Он во всем противоположен природе, не совпадает с ней. Все, что относится к произведениям его рук, труда и творчества, называется искусственным, в отличие от произведений природы, и, следовательно, не подчиняется природным закономерностям.

Есть и другая, более молодая тенденция — чисто научная или позитивистская. Она заставляет нас считать человека, произошедшего от обезьяны, зоологическим явлением, изучает его физиологию, анатомию или психологию, как любого другого животного.

Творцы понятия ноосферы преодолевают крайности и ограничения обоих подходов. Найдена мера отношения человека к самому себе. Человек прекрасно вписывается в естественную историю, являясь высшим на сегодняшний день плодом эволюции, но не в зоологическом, а в биосферном смысле. Потому что эволюционирует не столько вид, сколько вся природа в целом. Изобретенные человеком орудия и его общественная организация есть такие же органы эволюции, как телесные органы животных. Они играют ту же роль.

Эта роль хорошо описана в «Геохимии». Книга вначале наталкивает нас на мысль, что человек по характеру воздействия на биосферу ничем не отличается от других животных и растений. У него есть своя функция на планете, как есть она, например, у земляных червей, которые пропускают сквозь свои тела почву и тем изменяют ее.

Но вся тонкость такого геохимического взгляда заключается в выясненной особенности человечества. Оно действует в интересах собственного разумного сознания, но не инстинктивно, как земляные черви. Природа человека в его сознании, а не в его физиологии, как у животных. Вернадский нашел сбалансированное научное выражение для этого глобального явления. Не смущаясь тем, что роль человека нельзя объяснить в рамках привычной логики, нужно признать сам факт: разум — природное, космическое явление. Он образует земную оболочку. Мы мало что поймем в эволюции, если представим себе человека, сидящего на своей веточке могучего древа жизни, как рисуют его обычно в популярных книгах. Ничего не дает и другой известный образ: некое животное выползает из воды, постепенно поднимается на задние лапы, потом в виде волосатого троглодита шагает с дубиной, и, наконец, вот он уже господин в цилиндре и с тросточкой. Популярные образы запутывают дело.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});