Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

Пока я метался по комнате, вошла Ипполита. Услышав за спиной ее шаги, я не стал поворачиваться. Я сердился на нее за то, что она промолчала. Каждая женщина понимает, когда ее ненавидят, а Ипполиту могли и попросту отравить. Дело было в том, что она ощущала себя победительницей и считала ниже своего достоинства топтать упавших. Я услыхал за спиной ее напряженное дыхание, звякнула бронза. Пытаясь сохранить строгость для выговора, я не мог не обернуться через плечо. Ипполита была одета как на битву – вплоть до щита.

Наши взгляды соприкоснулись.

Она была столь же сердита.

– Мне сказали, что ты велел прислать ее сюда.

Я кивнул.

– И ты хотел обойтись без меня?

– Зачем тебе она? – спросил я. – Или ты еще не нагляделась? Если бы ты поступила, как я сказал, вышло бы лучше с любой стороны.

– Ага! Ты все знаешь! Но чего ты хочешь тогда, собираясь драться вместо меня? Скажи мне!

– Драться? Ты забываешь, что я царь. Я вынесу приговор. А сейчас иди, поговорим потом.

Приблизившись, она заглянула мне в глаза:

– Ты хочешь убить ее?

– Сброшенный со Скалы гибнет быстро. Она заслужила худшую смерть. А теперь выполни мою просьбу. Ступай, я все улажу.

– Ты хочешь убить ее! – Глаза Ипполиты вспыхнули и сузились, словно у рыси. Даже во время поединка у Девичьего утеса я не видел ее такой. – За кого ты меня принимаешь? За жену селянина? За одну из девиц, прислуживающих тебе при купании? Так было и когда я убила своего леопарда! Да-да, я ничего не забыла! Мне пришлось крикнуть, чтобы ты не убил и его. А еще клялся не бесчестить меня!

– Бесчестить тебя? Разве это бесчестье, если я не хочу стоять рядом и смотреть, как ты попадаешь в беду? Я предупреждал тебя, что может дойти и до этого, но ты не хотела слушать. Так кто же лучше заботится о твоей чести?

– Я, раз ты не хочешь этого делать. Неужели ты думал, что я приползу к тебе, словно рабыня, с женскими сплетнями? Или меня не научили чести и владению оружием? Я не хуже тебя знаю, за что вызывают на поединок. Будь ты иным человеком, я взяла бы и твою кровь.

Я чуть не расхохотался, но внутренний голос напомнил мне об осторожности. Она может забыться и броситься на меня, и гордость не позволит ей отступить; тогда кто может сказать, чем все это закончится? Но, подумалось мне, если я сдамся первым, она станет презирать меня. И мы замерли друг против друга, шипя, словно коты на стене. Не знаю, как все сложилось бы дальше, если бы снаружи не послышались голоса приведших женщину стражей, вернувшие мне разум.

– Очень хорошо, – сказал я. – Отдаю ее в твои руки. Но потом вспомни, что ты сама просила об этом.

Я отошел и сел в стороне возле окна. Но женщина, когда ее ввели, минуя Ипполиту, бросилась прямо ко мне и, обхватив мои колени, принялась со стенаниями оправдываться. Она все валила на хранителя, влюбившегося в нее дурака.

– Вставай, – отвечал я. – Меня это не интересует. Владычица Ипполита сама разберется с тобой. Обращайся к ней – вон она.

Я оглянулся. Ипполите уже сделалось тошно от этого воя; она прятала глаза, но, не отступая от своего, выставила вперед оружие – насколько я помню, топор, копье и дротик, предлагая неприятельнице сделать выбор.

Членораздельного ответа не последовало – только визг. Когда он превратился в рыдания, Ипполита спокойным голосом проговорила:

– Я ни разу не сражалась с ножом, но выйду так против твоего копья. Будешь драться?

Девица с воплем бросилась обратно ко мне и, пав на землю, принялась рвать волосы, умоляя не отдавать ее на заклание амазонке, которая, конечно же, околдовала меня. Как иначе я мог что-то увидеть в такой уродине? Тут, прежде чем я успел остановить ее – в таких случаях об этом не успеваешь подумать, – она извергла всю желчь, какую прячут от мужчин, пока страх или ненависть не заставят их потерять голову. Она вылила на меня все скопившиеся в ее душе за шесть месяцев помои, трижды пережеванную вонючую и гнусную мерзость. Захлебываясь в потоке, я встал, оттолкнув ее. Лежа на полу, девица глядела то на меня, то на нее, давилась и стонала. Она обнаружила, что ввязалась во что-то выше своего понимания, и ей это не понравилось.

– Ну, что будешь делать? – проговорил я, посмотрев на Ипполиту. – Она твоя.

Мы обменялись безмолвными взглядами. В присутствии этой девки говорить было нельзя. Наконец Ипполита промолвила:

– Я никогда не убивала молящего о пощаде. Раз она моя, отошли ее прочь.

Я велел вывести девицу, вновь разрыдавшуюся в расчете на любые уши. Оставшись вдвоем с Ипполитой, я проговорил:

– Если бы я знал заранее, то избавил бы тебя от всего этого даже против твоей воли.

Она медленно повернулась, и я постарался представить себе, что буду делать, если она ударит меня. Но Ипполита только сказала: «Мне стыдно» – и прикрыла руками лицо.

– Тебе? – спросил я. – Чего тебе стыдиться? Весь позор мой. Ведь это мне приходилось иметь с ней дело до тебя.

Потом мы помирились, и любовь наша сделалась еще крепче – если такое возможно. Ну а девицу, выполняя обещание, я продал в Пирее какому-то сидонскому купцу.

Этого было довольно. Я перебрал всех женщин, в которых мог усомниться. Поскольку россказни теперь плести было некому, я не стал их наказывать – подарил своим приближенным или, выделив приданое, выдал за ремесленников. В доме сделалось спокойнее, хотя служанок поубавилось. Впрочем, лучше было вовсе не иметь компании, чем жить по-прежнему. Яд от укуса все же ранил ее дух – я просто не мог видеть, как она потускнела.

Ну а потом, однажды, она мне сказала:

– Я поговорила с Аминтором.

Она говорила как мальчик, такая в ней оставалась невинность. После всего случившегося мне было приятно видеть это. Улыбнувшись, я отвечал:

– Ты не могла выбрать более удачного собеседника. На Бычьем дворе он был лучшим среди моих людей.

– Он сказал мне, что там была и его жена и ее ценили выше. Мне бы хотелось встретиться с ней. Но он сказал, что должен сперва заручиться твоим разрешением.

– Он уже получил его, – отвечал я, думая о том, насколько же переменились времена, раз люди готовы вести своих жен под кров моего дворца.

Было ясно, что Аминтор все обдумал. Я послал за ним.

– Она родила мальчика, владыка, успокоилась. По-моему, в основном она счастлива – ну а совершенство оставим богам. Она знает, что я это понимаю, но Бычий двор забыть нельзя.

– Чему тут удивляться, я тоже не забуду ее обратный соскок из стойки на кончиках пальцев. Прямо как в песне.

– Была такая песня, – согласился Аминтор, и мы дружно напели мелодию.

– Теперь она, наверно, слишком выросла, – заметил я. – Мы вовремя вернулись оттуда.

– Однажды я застал ее плачущей по тем временам. Но после рождения ребенка этого не повторялось.