Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Но, слава Богу, никому не дано заглянуть в будущее, и живут люди лишь только настоящим мгновением, ведомые сиюминутными движениями души. Случается, захочет человек судьбу свою предугадать, ан нет!.. Чаще всего промашка выходит – ошибается он в своих ожиданиях и сокрушенно повторяет, успокаивая совесть свою: "Неисповедимы пути Господни!.."

Воистину так!..

Павел Петрович проснулся внезапно, словно кто толкнул его в бок, и несколько минут лежал неподвижно, мучительно соображая, где он и который теперь час. Сквозь тюлевые занавески в гостиничный номер пробивался свет уличного фонаря, и на щербатый паркет легли аккуратные белые квадраты. Только что Троицкому приснился мучительно тревожный сон: он куда-то безнадёжно опаздывал, спешил изо всех сил, хотя понимал, что уже не успеет. А это означало одно – если он опоздает, случится беда. Но с кем?.. И какая?!.. Этого он не знал. Какой-то лохматый человек гнался за ним на велосипеде и, казалось, вот-вот догонит… Потом под его ногами ломались и падали в глубокую теснину тоненькие дощечки висячего моста… Красивая незнакомая женщина с длинными, ярко накрашенными ногтями пыталась его поцеловать… Цепляясь в своём разворошенном сознании за эти ускользающие обрывки сна, он пытался восстановить цельную картину и… не мог!..

Отбросив прочь эти безплодные попытки, зажёг лампу на прикроватной тумбочке и взглянул на часы: без двадцати четыре. До утра оставалось, как минимум, три часа. Значит, опять придётся ворочаться с боку на бок, маяться от невыносимо-тягучей безсонницы.

Нет, только не это!..

Павел Петрович встал с кровати и только тут заметил, что спал в одежде, не раздеваясь. Лишь только пиджак аккуратно висел на спинке стула. Ничего не скажешь, молодчага, товарищ Троицкий, окончательно распустился!.. Плеснув в лицо пригоршню ледяной воды из рукомойника, он достал из чемоданчика, в котором лежал весь его нехитрый скарб, свежий номер журнала "Огонёк", купленный ещё на Казанском вокзале в Москве, и, устроившись в кресле, начал его листать. Но ни фотографии, ни тексты этого самого популярного в Советском Союзе издания не заинтересовали его. Крепко-накрепко в голове у него засело письмо отца Серафима, которое показал ему Киприан.

"Постарайся предупредить Павла Троицкого, чтобы он был очень осторожен. Что-то подсказывает мне: беда приключиться может. В любом случае, ждёт его суровое испытание, а он – человек горячий, как бы дров не наломал!.."

Какое "испытание"?.. И с какой это стати он может "дров наломать"?..

Конечно, рассчитывать на то, что мать простила его, он не мог, хотя в глубине души теплилась слабая надежда, а вдруг время стёрло остроту её боли и перенесённые им самим страдания девятнадцатилетнего заключения хоть в какой-то мере искупили его вину перед ней.

Так почему же он так страшится переступить порог материнского дома?.. Почему, мечтая столько лет обрести семью, он теперь, когда вот она – нашлась, наконец, стоит только руку протянуть – боится этой встречи?.. Бежит от неё?!.. Старается оттянуть "на потом"?.. Может быть, потому, что долгожданное свидание с родными не сулит ему ничего хорошего, а напротив, обещает новое страдание и, не дай Бог, новую беду… Не об этом ли хотел предупредить его отец Серафим?.. "Ничего, ничего, – успокаивал Троицкий сам себя, – сегодня увижусь со своими, и, всё встанет на свои места. По крайней мере, всё определится, и вместо смутных предположений, наступит, наконец, полная ясность. Заодно и Петра с юбилеем поздравлю. Хорошо, что вспомнил! Ему ведь подарок обязательно купить надо!.. Пятьдесят лет – не "хухры-мухры", дата солидная!.. Но что именно?.."

И он, напрягая весь свой интеллектуальный потенциал, стал придумывать, что он может подарить на юбилей родному брату. И ничего смешного в этом не было, для Павла Петровича всегда, во все времена, покупка подарков являла собой почти неразрешимую проблему. Он либо терялся, оттого что все варианты казались ему слишком ничтожными, либо не мог выбрать, какой из них наилучший.

Тихий стук в дверь прервал его мучительные размышления. Троицкий машинально взглянул на часы, стрелки на циферблате показывали четверть пятого. "Кого это нелёгкая принесла?" – подумал он с раздражением, но вслух отозвался.

– Войдите!..

К нему в номер сначала просунулась абсолютно лысая голова, а следом за ней обозначился и её обладатель – маленький кругленький человечек в полосатой пижаме. Он был… Как бы это получше сказать?.. Словно бильярдный шарик, такой же гладенький и блестящий. В руках человечек держал шахматную доску.

– А я иду по коридору, – стал, извиняясь, объяснять "шарик", – вижу, из-под двери свет пробивается. Ну, думаю, человек тоже не спит, надо бы помочь… Я тоже безсонницей страдаю. С детских лет: в младенчестве страшно боялся нечаянно умереть во сне. И очень прекрасно понимаю, каково это посреди ночи время в одиночестве коротать… Не сгонять ли нам по этому случаю партейку?.. Коротенький блиц?.. А?.. – предложил робко, не надеясь на успех.

Троицкий расхохотался. Чего-чего, но такого он никак не ожидал, чтобы в пятом часу утра в провинциальной гостинице какой-то незнакомец в пижаме станет предлагать ему сыграть в шахматы.

Смех его приободрил кругленького человечка.

– Вы только не волнуйтесь. – начал торопливо успокаивать, – я, как и вы, любитель. Хотя знакомые говорят, у меня способности. Если хотите, для начала, я вам коня или слона сразу отдам?.. В качестве "форы"…А дальше, увидим… Может, вы и без всякой "форы" меня обставите…

– Простите, как вас зовут? – поинтересовался Троицкий. – Меня – Павел Петрович.

– Ай, ай, ай!.. Как нехорошо с моей стороны!.. – начал сокрушаться человечек. – Извините, я не представился. Очень нетактично… Меня может извинить только позднее время и необычность обстановки. Как правило, я стараюсь соблюдать все формальности…

– Так как же?..

– А разве я не сказал?

– Нет ещё, – Троицкий развёл руками.

– С вашего позволения, Валериан Евгеньевич Зюзин.

– Понимаете, Валериан Евгеньевич, я и в юности не был особым поклонником шахмат, а теперь так и вовсе вряд ли смогу слона от пешки отличить. Знаю, конь ходит буквой "Г", а в остальном я абсолютный профан. Вам со мной скучно будет.

– Вот так всегда, – разочарованно протянул "шарик", как успел обозвать человечка про себя Троицкий. – Вечно мне не везёт!.. Или нет вокруг никого, или… Не смейтесь, право. Видно у меня на роду так написано: если кто и попадётся вдруг под руку, толку всё равно никакого – сплошной отказ. Простите, зря потревожил…

Павлу Петровичу стало жаль своего ночного гостя.

– Могу с вами в шашки сыграть, – неожиданно даже для самого себя предложил он.

– Как это в "шашки"?!..

– А мы шахматные фигуры расставим на доске в шашечном порядке и сыграем… Я шашками даже в лагере баловался. Как вам моя идея?..

– Это не идея!.. – оскорбился Валериан Евгеньевич. – Это унизительный компромисс. Для настоящего любителя шахмат абсолютно неприемлемый!.. Вы бы мне ещё в домино сыграть предложили!..

– Нет, домино я не люблю. При мне из-за неудачной "рыбы" человека убили.

– Из-за какой ещё "рыбы"?.. – удивился оскорблённый "шахматист".

– Когда ни у одного игрока нет хода, это положение называется "рыбой". Все открывают свои кости и считают очки. У кого их оказывается больше, тот проиграл, – объяснил Троицкий.

– A-а!.. Да, да, да… Я что-то слышал об этом… Так вы говорите, убили?.. Из-за этой самой "рыбы"?!..

– Именно.

– Какой ужас!..

– С тех самых пор я это самое домино не выношу!..

– И я понимаю вас, – согласно закивал головой Зюзин. – В шахматах подобное даже представить невозможно. Шахматы – игра благородных людей. Скажите, а в каком лагере вы шашками баловались?.. На юге?.. В Артеке?..

– Если бы! – с грустью усмехнулся Павел Петрович. – На севере… В лагере строгого режима.

"Шахматист" был потрясён.

– Что вы говорите?!.. Никогда бы не подумал… – стало заметно, страх поразил его в самое сердце и на время лишил возможности адекватно соображать. – Вы производите впечатление вполне приличного интеллигентного человека… То есть, простите… Я хотел сказать, вы совсем не похожи на уголовника… Хотя…

– А я уголовником никогда не был, – Троицкому было забавно наблюдать смятение своего гостя. – В наших лагерях сидели и продолжают сидеть не только уголовники, но и вполне, как вы говорите, "приличные" люди.

– То есть вы хотите сказать – "политические"?..

– Они самые.

– Но ведь это ещё хуже… То есть… Ещё страшнее… А как же!.. Уголовник, он хоть и преступник, но, как говорится, социально близкий нам элемент. А те, кто подняли руку на святая святых… То есть на наше… Сами понимаете, не мне вам объяснять… Извините, я имел в виду не вас конкретно, а, так сказать, вообще… – он вконец запутался и почёл за благо замолчать.

– Среди нас были и такие, кто ни на что руку не поднимал. Более того, служил своей стране преданно и беззаветно. Я, например, никогда не считал вора-рецидивиста близким мне элементом, а вот "антисоветчик" отец Серафим, который схлопотал десятку за то только, что пристыдил пьяниц за их непотребное поведение, мой друг.