Девятый Замок - Хаген Альварсон

"Смотри, отец, — отрешённо подумал Фрор, — я попал в сказку…"

Подобрал с мостика метательный топорик, размахнулся и всадил точно меж крыльев змея. Хорошо, на полрукояти. Визг огласил берег. Хвост метнулся батогом, но дверг с разбега перепрыгнул его и рубанул секирой вбок, разрывая чешую. Змей извернулся, голова нависла над Фрором…

Тот опередил врага на миг.

Сталь метнулась вверх, пропахала морду чудовища. Следующие удары, уже сверху, по обмякшей шее, отделили голову от тела. Фрор поднял отсечённую главу, воздел над собой и издал боевой клич. Грэтхены, объятые ужасом, кинулись врассыпную.

Так Фрор, сын Фаина, стал героем. О нём даже сочинили хвалебную песнь-драпу. Голову дракона он закупорил в растворе акавиты. На память. Потом была, конечно же, пьянка. Фрор пил не меньше других, но странным образом не пьянел. Перед его глазами стояли глаза змея. Мудрые, золотые, холодные… И казалось: ползёт из щёлочек-зрачков ледяная тёмно-зелёная струйка, ползёт к нему, в его глаза. Охватывает сердце железным обручем, густым ядом наливает, едким, жгучим, терзает сердце кривыми клыками…

А по ночам его бросал в пот страшный сон. Как будто он стоит на берегу моря, держит голову врага на вытянутых руках и смотрит в его глаза. Глаза смеются, смеётся и оскаленная зубастая пасть, и златоокий шаман в козлиной шкуре заливается смехом, заставляя сухие губы спариваться гадюками… Тело скручивают судороги, а в горле рождается крик — чужой крик на чужом языке…

* * *

…Ты помнишь, Бродячий Пёс? — походный костёр, ветер в кронах вязов на краю дороги, запах ячневой похлёбки с луком и наваристой бараньей костью, лязг оселка по лезвию секиры, кряхтение Олле-кашевара, Скир и Адильс играют в тэфли, Тормод хёвдинг со старым Эри на холме осматривают поле будущей битвы. Мимо шагают ландскнехты, такие же вольнонаёмники, скрипят повозки, а вдалеке пестреют знамёна знатных рыцарей-конников. Солнце ещё высоко, но уже не печёт, а ласково греет.

— Здесь ли стоят люди Тормода хёвдинга, наёмники-рекке?

Парень тоже из двергов, судя по росту и узорам на куртке. Бороду свою он заметил недавно, как и сам Эльри, и голос ещё звонок, а во взоре нет ледяной корки… Пока нет.

— Тебе чего, герой? — спросил Калль Селёдка. — Коли есть послание для Тормода, говори мне.

— Я пришёл биться с вами в одном строю!

Взрыв хохота. Мальчишка не смутился и достал из-за пояса топор на длинном, полутораальновом древке. Потом молниеносно рубанул, отскочил и снова рубанул.

— Ну, с проворством всё хорошо, — рассудил Калль. — А как насчёт стойкости?

И бросил в него дымящуюся палку из костра. Попал в лицо. Опалил волосы. Парень крикнул и принялся вытирать щёку. На миг в глазах блеснули слёзы. Но он молчал.

— Побьёшь его, — указал на Эльри, — я тебе разрешу обратиться к Тормоду. Давайте.

Ты помнишь, Бродяга? — вы дрались, как безумные, как псы. Ты, самый младший в банде, не хотел показаться слабаком. Но и противник не уступал. Вёрткий, как уж, он разбил тебе лицо, но ты подловил его на излёте и зарядил кулаком в живот. Он согнулся, но и ты не устоял.

А потом вернулся Тормод. И сказал так:

— Двое недотёп, будто с одним мороки мало! Как звать тебя, герой?

— Фрор сын Фаина, — выплюнул с кровью парень.

— Оставайся, сын Фаина. Но пощады не жди.

Тебе хотелось убить его, ты помнишь? Сын Фаина. Фаинсон. Ты-то не знал, кто твой отец. А он, этот сынок, рос в усадьбе поселянина, в Эмблагарде. Были у него отец и мать. Было у него древо рода, и немного земли, и дело. На что он променял такое богатство? На пыль дорог и грязь побоищ? Что ему не сиделось дома, что ему понадобилось в неведомых краях, на нехоженых дорогах?.. Эльри не спросил тогда. И не говорил с новичком.

На утро Тормод сказал Фрору:

— Вот тебе первое поручение: беги к хутору Кеарнана, и передай ему, чтобы…

Дальше Эльри не расслышал. Гремели рога и барабаны, возвещая начало битвы.

Первой битвы.

Ты не забыл, как неслась на вас конница врага? Ты не забыл, как ваши рыцари бежали прочь, бросив вас против грохота и железа? Стена из всадников на рослых злых конях в ладрах, стена из длинных щитов и копий, нет, не стена — волна, что ударила и опрокинула строй… Кони топтали тела, трясли гривами, хрипло ржали, глотая пыль, а сверху падали удары мечей, чеканов, моргенштернов, и нёсся жуткий клич вражеской трубы.

Все полегли в той сече. А Эльри остался на ногах. А потом вернулся Фрор. И застал Эльри с глазами, полными мрака. И он не испугался тогда. Ты помнишь — вы вдвоём собирали тела, отгоняя собак и вороньё. Вы сожгли павших побратимов. И напились вусмерть у старого Кеарнана. И отсюда, от его треснувшего порога, шли вместе. Два друга, два брата. Два щенка-убийцы.

…Ты помнишь её, ладью очага, Ярнгерд дочь Лейфа Торгуссона? Помнишь, как вошла она в чертог, где вы пили и дымили трубками? Как отнялась у тебя речь, Эльри Бродяга, и ты не досказал забавный случай на рыбалке? И как остекленели глаза Фрора, когда рыжая коса задела его плечо? И как остановилось твоё сердце, когда она села между вами? Вы беседовали втроём, ночь напролёт, сыпали шутками, говорили висы, стреляли глазами, но она так и не села ни к кому из вас на колени, эта мудрая ива пива. А Лейф лишь посмеивался, ибо знал, что никто из вас не сделает ей вреда.

А наутро, на багровом восходе, когда Ярнгерд отправилась спать, Фрор подошёл к Эльри и протянул ему секиру:

— Солнце сражений для сходки ведьм щитов, Бродяга. Иначе…

И — ты помнишь?! — Эльри отбросил секиру и стал на колени, и тихо сказал:

— Не стану я биться с тобой ни за одну деву в девяти мирах. Пусть она будет с тобою счастлива, милая Ярнгерд. Заботься о ней, Фрор.

Тогда Фрор обнял друга и заплакал. И так они долго стояли, и только солнце знало цену боли.

Ты помнишь, Бродячий Пёс, когда вы уходили на Стурмсей, то Ярнгерд не скрывала слёз. И Фрор целовал свою милую у всех на глазах, и она неслышно шептала:

— Возвращайся! Возвращайся скорее!..

А потом она, выждав удобную минуту, отвела Эльри в сторону и приказала, умоляя:

— Следи за ним! Следи, пожалуйста! Я сойду с ума, если…

И подарила тебе поцелуй. Поцелуй-мёд. Поцелуй-оскорбление, коль была бы у тебя гордость.

Но — ты не уследил, Эльри. Дракон победил бросившего вызов. И когда у Даина-бонда из Оукенборга вы праздновали возвращение, Фрор сперва целовался с Ярнгерд, и та плакала от счастья, а потом полез лапать Альду Даиндоттир, и ты обомлел от ужаса, а Ярнгерд плакала уже от горя, и ты утешал её, как друг. Но сердце её разбилось на такие кусочки, которых уже не собрать, не склеить. Ты не хочешь этого помнить, Эльри, но ты будешь помнить. Ворон Мунин будет клевать тебе сердце и хрипло смеяться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});