Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ - Симон Шноль

И вот началась долгая и томительная безработица. Коллектив безработных распался и каждый начал устраиваться в одиночку. Мы были очень энергичны. Были даже в отделе науки «Правды», которым тогда заведовал проф. А. Н. Сту- дицкий. Бывали во всех учреждениях, где узнавали о вакансиях. Как правило, всегда получали положительные резолюции на своих заявлениях от заведующих лабораторий, которые совершенно не учитывались заведующими отделов кадров. Для меня география Москвы до сих пор связана с локализацией тех институтов, в которых мне не удавалось устроиться на работу. Такая же ситуация была у Р. Б. Ему тогда очень мешало его «генетическое» прошлое. Нам очень помогали в наших поисках работающие товарищи. Все было безрезультатно. В это время развернул свою деятельность Институт научной информации. Он не зачислял на работу евреев, но рефераты давал независимо от национальности и этим очень выручал, но нужна была настоящая работа. В течение почти полутора лет, все попытки получить ее были безуспешны. Стало ясно, что придется из Москвы уезжать. Друзья Р. Б. узнали, что в Москву приехал новый ректор Каунасского мединститута проф. Янушкевичус и что его очень тревожит отсутствие научной деятельности на кафедре Биохимии Института. И вот, через В. В. Хвостову удалось найти общих знакомых с женой Янушкевичуса, которая устроила свидание с ним Р. Б. Итогом этого свидания было приглашение Р. Б. заведовать кафедрой Биохимии. Сейчас, много лет спустя, можно только удивляться и легкомыслию и глубокому пониманию людей со стороны Янушкевичуса, доверившего кафедру уволенному лаборанту без биохимического образования и, с другой стороны, смелостью Р. Б., никогда не читавшего лекций по биохимии, взять на себя ответственность за кафедру. Будущее показало, что они оба были правы. В этом же августе 1954 г. меня пригласил на работу мой университетский профессор — академик М. М. Завадовский, получивший маленькую лабораторию, через 6 лет после увольнения из Университета, в связи с той же сессией ВАСХНИЛ. Итак, безработица кончилась. Это был очень тяжелый период, наполненный обидами, несправедливостью и постоянным ощущением своего неравноправия. Я не знаю, как бы мы пережили это время, если бы не помощь и дружеское отношение наших русских ученых. К ним относятся М. М. Завадовский, В. В. Алпатов, П. М. Комаров, Е. Д. Вышепан и многие другие. Эти ученые всегда оставались верны лучшим традициям русской интеллигенции. Великая им за это благодарность... Кафедра в Каунасском мединституте была небольшой: 3 ассистента и 4 лаборанта. На кафедре был хорошо налажен педагогический процесс, но, действительно, научной работы не велось. Оставшиеся в живых сотрудники вспоминают: Р. Б. ничего не ломал, не устраивал общих собраний, бережно относился к обычаям кафедры. С каждым сотрудником он говорил отдельно. После этих бесед каждый имел свое задание, твердо знал, что от него требуется и стал спокоен за свою судьбу С большим теплом они вспоминают, как в жизнь кафедры начала внедряться наука. Она начиналась с оборудования, которое частично одалживалось у друзей в Москве. Так появились на кафедре аппараты Варбурга, центрифуга и спектрофотометр. Любовь и интерес к науке он воспитывал личным примером, который всегда был главным инструментом в его педагогике.

Сейчас, почти 40 лет спустя, кафедра преобразилась. Она занимает 30 комнат в новом здании Медицинской Академии. Она прекрасно оборудована самыми современными приборами. На ней идет большая исследовательская работа, посвященная изменениям синтеза белка при инфаркте миокарда. Руководит этими исследованиями д. б. н. проф. Лукашявичус. Эта кафедра мало напоминает скромное помещение в старом здании Мед. института. Мало осталось людей, которые помнят Р. Б. Но у тех, кто помнит, эта память очень хорошая и уважительная, и мне хочется думать, что есть связь между деятельностью Р. Б. и современной кафедрой, и в том фундаменте, на котором она построена, есть и камни, заложенные им в те далекие годы. ...Каунасский период близился к концу. Несмотря на относительно короткий срок (3 года), он сыграл очень важную и очень положительную роль в жизни Р. Б. Здесь он проявил и почувствовал свой организационный талант, способность возглавить научный коллектив. В это же время он защитил докторскую диссертацию и, впервые за много лет, почувствовал твердую почву под ногами. Осенью 1956 г. Р.Б. вернулся из Каунаса в Москву, по приглашению Н.П.Дубинина, для организации группы биохимической генетики в составе своей лаборатории в Институте биофизики АН СССР. Эта группа стала зародышем будущей, основной, лаборатории Хесина. Она состояла из 6 человек. И. А. Басе, Т. П. Платова, В. А. Гвоздева, Ж. М. Горленко, Л. Аллейникова и Нанкиной. Своеобразием группы было полное отсутствие территории и поэтому ее сотрудники были рассредоточены по всей Москве в тех институтах, где работали друзья Р. Б., которые пошли ему навстречу и выделили по 1-2 рабочих места в своих лабораториях. В этот период самую большую помощь оказал Р. Б. верный ему друг проф. Д. М. Гольдфарб. Он щедро поделился с Р. Б. своей очень скромной в то время лабораторной жилплощадью и оборудованием, приютив 2-х сотрудников группы. Работать было трудно и потому, что были разобщены отдельные звенья эксперимента. Связь между ними, по принципу челночного вектора, осуществлял Р. Б. на своей машине, которая и тогда, и в Каунасский период очень облегчала ему жизнь. Территориальные, да и другие служебные мытарства Р. Б. закончились при переходе всей группы в радиобиологический отдел ИАЭ, созданный по инициативе академиков И. В. Курчатова, А. П. Александрова и И. Е. Тамма для возрождения и развития, поруганной и разрушенной в 1948 г. генетики. Тогда Р. Б. пригласил меня работать вместе, во вновь созданной лаборатории, которая в системе института называлась сектором 57. Нельзя не отметить очень большую благожелательность к новому, такому непривычному для физиков отделу. Мы постоянно чувствовали большой интерес и поддержку и со стороны администрации и тех сотрудников, с которыми нам приходилось сталкиваться. Большую часть лабораторий нового отдела приютил у себя в здании проф. И. И. гуревич. У персонала ИАЭ вызывали большой интерес и любопытство наши мыши, крысы и кролики, которые мирно разместились в окружении мощных физических лабораторий и реакторов. Институт был в то время богатым и нам, по возможности, ни в чем не отказывали. Была доступна даже такая экзотика, как молоко кокосовых орехов и морская вода, необходимые для привередливых клеток некоторых культур. Непосредственным организатором нашего отдела был В. Ю. Гаврилов, отдавший много душевных и физических сил и для его создания, и для строительства нового здания, где расположен сейчас Институт молекулярной генетики, который был организован на базе биологического отдела [6]. ...Хочу остановиться на двух, далеко не стандартных особенностях Р. Б. (это продолжает Ж. Г. Шмерлинг). Первая — он никогда не участвовал в качестве соавтора в тех публикациях, в которых не принимал либо экспериментального, либо теоретического участия. На почве его отказов от включения в число авторов статей, возникали частные недоразумения, но его было трудно переспорить. Может быть, по этой причине список его научных публикаций меньше, чем у многих представителей его ранга. Зато огромен список тех работ, в которых ему выражаются искренне признательность и благодарность. Вторая его особенность заключалась в том, что он, практически до конца жизни, сам работал экспериментально и многие исследования проводимые в лаборатории, начинались на его рабочем столе. Этот факт имел большое значение для лабораторной жизни, так как, будучи прекрасным экспериментатором, он был наглядным примером для сотрудников. Совмещать руководство, чтение лекций в Университете и эксперимент позволяла исключительная работоспособность Р. Б. Он работал дни и ночи. Это буквально, и многие это помнят. Я сознательно не останавливаюсь на всех хороших, да и плохих чертах, которые, конечно, тоже были у Р. Б., но которые не сказывались заметно на его образе большого ученого и достойного человека. Об одной его черте не могу не сказать. Он был очень добрым, но своей доброты стеснялся и старался ее не показывать. Ему нравилось быть «железным». Рассказывая о Р. Б., нельзя не сказать о самом большом его горе. Весной 1965 г. погиб от нелепой случайности его сын. Это горе, конечно, притупилось со временем, но никогда не оставляло его ни в светлые, ни в горькие минуты. В это время он высказал такую мысль: «Свои гены можно передавать не только генетическим путем, а можно их передавать своим ученикам. Может быть из этой идеи и возникли последние работы о горизонтальной передаче генов. После 196 5 г. началась серия инфарктов. Не удалось точно установить было их 3 или 4. Р. Б. научился бороться с ними. Очень помогал ему в этом проф. А. Л. Сыркин. На работе лаборатории они сказывались не сильно. После нескольких реанимационных дней его палата в больнице превращалась в филиал лаборатории, где обсуждались экспериментальные данные, правились статьи и на столе увеличивалась стопка журналов. Научная жизнь Р. Б. продолжала быть плодотворной.» Примерно в это же время, когда Хесин обнаружил синтез белка во фракции частиц, осаждаемых при центрифугировании после осаждения митохондрий, работы Келлер и Замечника, а затем и других лабораторий вполне убедительно показали, что рибосомы — клеточные органеллы, состоящие из белков и РНК — надмолекулярные машины, синтезирующие белок... Рибосомы стали основным объектом исследований многих лабораторий и сотен исследователей. Пионерские работы Хесина оказались не известны большинству этих исследователей. Я помню Хесина в это время. Он был бодр и сосредоточен. Писал книгу «Биохимия цитоплазмы» [2] — это его докторская диссертация. Предложение Р. Б.Хесину возглавить кафедру Биохимии в Каунасском медицинском институте было ярким поступком ректора Янушкевичуса. Неукротимо спортивный Р. Хесин на своей «Победе» быстро освоил трассу Москва — Каунас.