Белые искры снега - Анна Джейн

Яр Зарецкий хотел быть настоящим мужчиной. Героем, о которых пишут в книгах и о которых снимают фильмы. А он был лишь собой, и это безумно раздражало его.

Казаться тем, кем он на самом деле не был, Ярославу удавалось на отлично. Будучи натурой артистичной и умеющей играть свою роль до конца, он легко убеждал окружающих в том, что он именно такой, каким ему хотелось быть. Именно поэтому в школе его считали лидером, даже сделали президентом, что и раздражало из-за обязанностей, и льстило. Для взрослых он был идеальным подростком и примерным учеником. Девочкам казался недосягаемым принцем с планеты Совершенные мужчины, холодным, вежливым и невероятно симпатичным. А парни уважали и считались с его мнением, а некоторые даже побаивались и предпочитали не связываться.

Дерзкий, сильный, опасный, расчетливый, но благородный — вот каким хотел быть Ярослав.

Лишь только хорошим друзьям, которым он доверял, Яр показывался без своих многочисленных масок, в окружении целой кучи заскоков, которые, честно говоря, были и есть не только у Зарецкого, но и у всех остальных людей.

Настя тоже видела Яра таким, каким он был на самом деле, и, возможно, именно это раздражало парня. К тому же он отлично чувствовал характер девушки и к своему внутреннему изумлению, понял, что у нее именно тот характер, который он так сильно хотел бы присвоить себе. Если бы Настя вдруг стала парнем, она бы, наверное, стала тем самым недостижимым идеалом Ярослава, который этот идеал мог только умело копировать. Она бы могла быть и благородным разбойником, и хладнокровным типом-одиночкой, умеющим саркастически ухмыляться, и не боящимся выразить свое мнение лидером, за которым могут пойти другие. По крайней мере, так казалось Зарецкому. Если бы саму Настю спросили, какой бы она стала, если бы вдруг по какой-то причине родилась мужчиной, она бы с недоумением ответила, что она все-таки родилась женщиной, и уже потом добавила бы равнодушно, что осталось бы самой собой. А еще чуть позднее сказала бы, подумав, что у мужчин часто несколько больше возможностей, чем у женщин и, может быть, парнем ей было бы жить удобнее и проще, но поскольку она родилась девушкой, значит, так и должно было быть, а ныть и сожалеть она не собирается.

Ярослав с осторожностью провел пальцем по скуле спящей девушки, и непонятно откуда взявшееся чувства нежности и временной власти над девушкой захлестывали его. Он чувствовал себя стоящим в море, которого волна за волной накрывают ранее невиданные чувства, и приятная тяжесть разливается по всему телу.

Настя не нравилась ему, потому что она видела Яра настоящим, и потому что она была такой, какой он сам хотел быть, и потому что он воспринимал ее отчасти как девушку, а отчасти — как соперника, не понимая, как сильно запутался в себе и в происходящем.

И именно поэтому она его притягивала. И именно поэтому волны в его персональном море чувств и чувствительности становились все более сильными, высокими, упругими, почти сбивающими с ног.

Ярослав смотрел на Настю, и сердце его билось так сильно, как будто бы он только что пробежал с десяток кругов на школьном стадионе. И кровь разгонялась в жилах все сильнее и сильнее, и дыхание начало становится тяжелее, и даже мышцы пресса напряглись. Если бы Настя сейчас проснулась и по невероятной причине решила бы поцеловать Яра, он бы не просто не возражал, он бы, наверное, отдался охватившему его безумству, плюнув на то, что это практикантка из школы и, вообще, девица, которую он терпеть не может.

Несколько ярких картин-вспышек промелькнули перед глазами Ярослава, обладающего отличной фантазией, и он почти почувствовал обжигающее дыхание Насти на своей шее, а ее руки — на своих плечах.

"Поцелуй ее, — шептал чей-то настойчивый голос в голове у Ярослава, — ну же, будь смелее, поцелуй ее. Вот увидишь, она будет твоей, как только откроет глаза, не сможет сопротивляться тебе Она тоже этого хочет. Поцелуй ее. Запусти пальцы в волосы, сними эту тяжелую верхнюю одежду. Подари ей свою нежность, покажи ей свою силу. Ведь сейчас она так беззащитна".

Если бы в этот момент парень глянул на себя в зеркало заднего вида, что увидел бы, как блестят его глаза.

Не в силах выносить больше этот свой внутренний настойчивый голос, жаждущий чего-то намного большего, чем простые прикосновения, Ярослав резко нагнулся к девушке, готовый вот-вот запустить одну руку ей в волосы, а другой обнять, но в последний момент вдруг передумал, и вышел из машины, с удовольствием глотнув свежего морозного воздуха. Яр не курил — так, пару раз, но сейчас вдруг почувствовал острую необходимость затянуться, чтобы заполнить образовавшуюся внутри пустоту если не чувствами, то хотя бы сигаретным дымом.

Ему безумно хотелось быть рядом с этой Настей, несчастным Дном, и желательно не в одной машине, а в одной комнате и в одной постели, и чтобы у нее волосы по подушке разметались, и губы были закушены, и чтобы главным был он, а она — эта сильная личность, делала бы все, что он ей скажет!

— Идиотизм! — со злобой пнул Яр по колесу Танка, пытаясь отогнать новый поток картинок своей неконтролируемой порой фантазии, и попрыгал на месте. Холода он пока не чувствовал, а прыгать ему понравилось. Все равно никто не видел, и можно было делать, что хочешь. Да и скрип снега Ярослав почему-то с детства любил.

"Ну, хоть снегом поскрипи, раз кроваткой не получилось", — шепнул ему ехидный внутренний голос. — Ты же знаешь, как надо было действовать, чел. Чего там все девчонки хотят? Чтобы парни подходили к ним, уверенно брали за руку, вели, куда им надо, и делали, что хотели? У тебя был такой шанс показать себя настоящим мужиком!".

Яр представил уже почти трезвой, освободившейся от всяких фантазий, головой, как тащит куда-нибудь Настю, чтобы сделать с ней то, что он хочет, и как получает от нее по голове или там под дых. А если кто-нибудь эту Ранджи увести так захочет? В больнице потом лежать будет с переломом всего, что возможно?

"Тупость, — думал он, автоматически продолжая прыгать на месте — уже от того, что холод стал пробираться под одежду. — Сами не знают, чего хотят, пишут ерунду постоянно".

— А чего это ты скачешь, как заяц? — раздался веселый голос Шейка за спиной забывшего о нем и Ранджи Зарецкого.

— Просто так, — встал, как вкопанный, Яр. Щеки от легкого мороза и прыжков у него раскраснелись, хотя глаза продолжали блестеть.

— Просто так? — не поверил Шейк и глянул в окно машины. — А чего это она спит? — спросил он и захохотал. — Уморил девочку, что ли?

— Я тебя сейчас уморю, — нахмурился Яр, который на декабрьском ночном воздухе порядком уже освежился и не о чем не думал.