Обсидиановый нож - Александр Мирер

Человек теперь грелся о жаркую спину Птицы, а поверху его обдувал ветер полета. Он лежал, продев плечи в упряжь и вытянув ноги. Чувствовал грудью, как сокращаются мышцы Рокх — плавно, усыпляюще — и знал, что уснуть нельзя, и нельзя пропустить слоновий питомник у излучины.;. э-э, нё ври, друг Ахука. Он усмехнулся, опустив щеку на спину Птицы. Как недовольно сморщился Хранитель, когда услыхал, что Птицу накормят в слоновьем питомнике! Самые ревнивые люди — птицеводы, и, конечно, Хранитель воображает, что в слоновнике и орехи с гнилью, и вода несвежая… Ах, если бы и ему служение Равновесию казалось бы столь же простым, и нужным делом… Пришельцы! Железные дома, громыхающие метательницы железа, запись слов — надежда, надежда… Он попробовал представить себе их мир, в котором Птицы… — он задремал, проснулся — Птицы выходят из железных домов и подымают в когтях огромные железные яйца, наподобие упавшего на Границе. Столь гигантская Птица не подняла бы своего веса, не говоря уже о грузе. «Ах ты, легкомысленный, прыгающий, щелкающий языком», — укорил он себя. Он, Головастый из Головастых, делает то же, что и все Ученые, думающие о пришельцах. Боится хотя бы поразмыслить над природой силы, перенесшей железное яйцо с пришельцами на Границу. Прячется. Уходит. Ибо в Науках нет места для этой силы и нет ее объяснения. Он умеет лишь вычислять вечные орбиты планет и строить пространства лучей Солнца — даже о природе Звезды он ничего не знает и боится знать… А Звезда несет гибель Равновесию!

Он уткнулся губами в перья, чтобы не вскрикнуть, не испугать Рокх. Воистину, неподходящее время и место он выбрал для полной откровенности с собой — на рассвете ему предстоит действие, сейчас он должен вести Птицу. Он заставил себя отогнать мысли. Но еще долго, половину пути до питомника, не мог Ахука успокоить мыслящую половину мозга и заставить ее уснуть.

…К питомнику он прилетел уже вполне уравновешенным, как и подобает гонцу. Большая дорога проходила в стороне от слоновьих выгонов и домов людей. Птица начала снижаться вдоль старой слоновьей дороги к Раганге — прежде по ней возили на слонах грузы, а ныне водили животных купаться. Луна еще не зашла, и была не только видна с высоты Ахуке, но и освещала белую полосу дороги, широкую излучину Раганги, охватившую питомник с трех сторон. Хорошее место выбрали предки для слонят — Большезубые боятся воды. Ветер тихо шипел в крыльях, когда Птица плавно скользила к домам питомника, и спокойствие окрепло в Ахуке. Равновесие плыло, покачиваясь, от горизонта до горизонта. Приближались, подступали ровные верхушки плодовых деревьев, чешуйчатые кровли домов, запах воды, и огненных цветов ниу, и ванильный запах слоновника. Белая Земля стремительно летела над Рагангой, и в какой-то миг выбросила лимонную дорожку, прочертившую реку от берега до берега. Ниже, еще ниже — прошумели кроны деревьев, и Птица понеслась над просекой. Ахука услышал плаксивый визг слоненка, поднял голову, всматриваясь в лес, чтобы не пропустить поворота и, наконец, прикоснулся к затылку Птицы. Одним взмахом крыльев она остановила полет, ударила когтями о землю. Ахука спрыгнул, потянулся, взял Немигающего на плечо и пошел к домам, сопровождаемый Птицей. «Потерпи, Рокх», — сказал он ей. Самая прожорливая тварь Равновесия — Птица Рокх. Даже землеройка ест меньше, если считать на горсть веса…

В слоновнике тоже не все спали. Сменялись Охотники, охранявшие подступы к питомнику. Дежурные Хранители наблюдали за работой ночных обезьян, подтаскивавших пищу для слонят. Где-то Врачи принимали тяжелые роды у слонихи, и на темной дороге, плясал и горячился жеребец — молодой Хранитель мчался в ночь, от избытка сил, неведомо куда. Он вздыбил жеребца перед Ахукой и поздоровался с радостным удивлением:

— Э-э! Привет тебе, гонец, во имя Равновесия! Только что мы проводили пятерых гонцов, а вот и полудюжина! Отвести тебя к домам гостей, Охотник?

— Пять гонцов здесь было? — переспросил Ахука. — Не обсчитался ли ты?

Юноша засмеялся во весь рот, как самой остроумной шутке. Он качался на попоне от смеха, а конь его вздрагивал и косился на Рокх, важно шагающую по пятам за Ахукой.

— Я не войду в дом; Птица голодна, мне же следует торопиться. 

— Хорошо. Я принесу ей орехов. Будешь ли ты пить и есть, Охотник?

— Нет.

Юноша уложил коня под деревом и вошел в дом. «Пять Птиц, — думал Ахука, — кто же пятый?» Он знал совершенно точно, по интонации молодого Хранителя он понял, что все пять гонцов прилетели вместе, и вместе же улетели. «Кто был пятым? Случайный попутчик? Нет… В питомнике Рокх ничего не знали об этом гонце на шестой пост, а ни один разумный гонец не присоединится к стае, если ему надо спуститься где-то по пути. Рокх не захочет отделиться от стаи».

— Вот, корми свою Птицу, Охотник… Не позволишь ли мне полетать на ней немного? — он снова захохотал, приплясывая и поднимая руки. — Охотник, Охотник! Так прекрасно петь стихи в такую ночь! Поскачем со мной — на первом посту девушки затеяли праздник Белой Земли!

Ахука на стал объяснять ему, что кормленная Птица должна взлететь немедленно, да юноша и сам это знал. Просто он был очень молод.

— Ты испытал себя для работы в питомнике, Хранитель?

— Нет еще. Наверно, не останусь в питомнике. Я люблю петь и беспокою слонят. И я беспечен.

— Кого ждала твоя мать — Певца или Управляющего Равновесием? — Ахука видел, что юноша не обижается и даже рад его расспросам.

— Никого! — засмеялся юноша. — Никого! Слыхивал ли ты о подобном? Я сам узнал об этом, когда закончилось мое Воспитание!

— Может статься, твоя мать и очень мудра…

Юноша благодарно посмотрел на него, и Ахука спросил о том, что его интересовало:

— Не скажешь ли, куда направлялись гонцы?

— На шестой пост, Охотник, но я видел только одного из них — Птицы сели на Большой дороге. За пищей приходил один из них, почтенный Управляющий Равновесием, — весело рассказывал юноша. — Мы удивились, неужто он был младшим из пяти гонцов?

Почтенный Управляющий Равновесием… Неужели старый учитель Ахуки доверил кому-то Нарану и полетел сопровождать пришельцев?

— А куда летишь ты, Охотник?

— На шестой пост… но ты смешлив, как ребенок! Как выглядел тот почтенный?

— Обыкновенно, как все… Улетаешь, Охотник?

— Да. Теплой полуночи, друг.

Ахука направил Птицу против ветра и улегся.

— Теплой полуночи и меткого выстрела, Охо-отни-ик!

Они снова летели. Прошумели деревья, исчезла тонкая фигура певца, отражение Белой Земли замелькало в воде, затопившей пустующий выгон; питомник уже оставался позади, и снова Рокх взбиралась наверх по невидимому наклонному стволу, к звездам, которых не мог видеть Ахука — Немигающий отражал небосвод в своих огромных глазах. «Откуда же взялся пятый? Это не был старший Хранитель Нараны — певец запомнил бы его маленькое, скрюченное тело». Ахука летел и чувствовал себя опустошенным, как выгон, с которого увели слонов, чтобы на нем выросла новая трава и молодые побеги. Но вырастет ли в Ахуке новая поросль знания, когда схлынет волна сомнений и беспокойств?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});