Обсидиановый нож - Александр Мирер

Уход за птицами Рокх не доверяли животным. Птиц нельзя было, как слонов и лошадей, переводить с выгона на выгон — они должны жить на одном месте постоянно, от рождения до старости. Иначе их не заставишь возвращаться домой. В период дождей им надлежало находиться под крышей, так как перья мокли и не давали им взлететь. Поэтому каждая Рокх имела свой дом, как человек. Грызуны убирали из домов помет, обезьяны приносили пищу ко входу, но все прочие работы делали люди — вносили пищу в дом, осматривали и подрезали перья, учили глупых птенцов командам и выводили Птиц на прогулки, когда им не приходилось летать с гонцами. По старой традиции каждый, оседлавший Птицу, именовался гонцом — некогда Рокх поднимались только со специально приставленными искусными наездниками малого роста и веса. Теперь Птицы поднимали рослого мужчину и еще полторы дюжины горстей груза. Правда, их приходилось кормить каждые три часа полета.

В питомнике бодрствовали всю ночь, как и в подземелье Памяти. Дома Птиц светились не изнутри, а снаружи, над входами ветви нависали широкими козырьками, под которыми, возились Хранители Птиц, перебирая орехи. Многие дома пустовали — на Границе было неспокойно, и Птицы работали, перевозя Охотников. Рокх охотнее летает ночью, чем в полуденный жар, но все равно слишком многих нет на месте… Да, за последние месяцы Равновесие действительно изменилось. И это лишь первые признаки… Ахука пробежал на край питомника, к Наседке. В узкой пещере, похожей на подземелье Памяти, в черном жидком перегное лежали яйца Рокх — три локтя в длину, два в ширину. Они высовывались из перегноя, белые, как облака. Подземелье Наседки, пожалуй, было единственным местом в каждом поселении, куда не пускали посторонних, ибо птенцы, еще запертые в скорлупе, запоминали слова и бессмысленные звуки — все, что слышали — и, выросши, отзывались на знакомые звукосочетания.

У входа к Наседке Ахука нашел старого Хранителя.

— Во имя Равновесия! — взмолился Хранитель. — Ты будешь в третьей дюжине попросивших Птицу за эту ночь, а до утра еще далеко!

«Да, это необычная ночь», — подумал Ахука, но ничего не сказал.

— На шестой пост от Раганги, — вслух размышлял Хранитель Птиц. — Часом раньше я послал туда целых четыре Птицы, Охотник! Твоя будет пятой, почти полдюжины — не много ли для одного поста?

Ахука улыбнулся шутке и опять ничего не ответил. Четыре Птицы! Знал бы ты, кого они унесли, Хранитель… Знал бы я о пришельцах хоть что-нибудь значащее… Болтовня, бессмысленные выкрики, будем болтать, как дикие обезьяны — о песнях, о Художниках — только бы не о своей Науке! О Хранитель Птиц, скажи мне — почему раджаны говорят о Науках только с Великой Памятью? Ведь ни один из нас не осмелился спросить пришельцев — где их Земля?

— Груз есть у тебя, Охотник? Э-э, да ты — Голубой жук! — с уважением сказал Хранитель. — Не часто Наблюдающие идут в Охотники. Но ты умеешь управлять Птицами?

— Я — Охотник, — скромно проговорил Ахука. — Груз лишь тот, что со мною.

— Восемь горстей, — определил Хранитель. — Остальное ты возьмешь пищей для Рокх и накормишь ее, где пожелаешь! Хорошо?

— Я очень спешу, Хранитель. Лучше я накормлю Рокх в слоновьем питомнике у излучины. Зачем перегружать твою прекрасную Птицу?

Ахука знал, что бессмысленно торопить Хранителя. Птица с лихвой вернет время, затраченное на подготовку — сейчас соразмеряется длина пути, и срочность, и состояние каждой Птицы, и время ночи. В некоторых случаях о выборе Птицы советуются с Нараной, а путь дальних перелетов всегда выбирает Нарана, учитывая погоду на всем пути.

— На шестой пост от Раганги… привезешь мне клык Большезубого? Трех лучших Рокх послал я туда сегодня — полетели трое, не умеющие управлять Птицами…

— Привезу, о почтенный, — сказал Ахука. На шутку следовало отвечать шуткой.

Хранитель встал — он обдумал все и выбрал Птицу. Они прошли в середину ряда и свернули к дому, перед которым лежала аккуратная кучка орехов.

— Накорми свою Птицу, гонец.

Ахука недавно стал Охотником, и не успел привыкнуть к птицам Рокх, к их тяжелому запаху, к большим круглым глазам с бессмысленно-мудрым старческим взглядом. Изогнутый клюв длиной в локоть и черный роговой язык вызывали в нем трепет — одним движением челюстей Рокх может перекусить руку взрослого мужчины. Но храбро он насыпал орехов в сумку, лежащую у входа, и приблизился к Птице. Первые несколько орехов должно скормить с руки — он взял орех двумя пальцами и вложил в клюв. Рокх глотнула. Она лежала на брюхе, плотно свернув крылья, так что их суставы, покрытые мелкими жесткими перьями, приходились Ахуке выше пояса. Маховые перья были длинными и такими же жесткими, и Хранители внимательнейшим образом проверяли каждое перо и их сцепление друг с другом. Ахука скормил горсть орехов и опустил корзину перед Птицей — быстро, жадно Рокх брала орехи, не отрывая от лица Ахуки круглого внимательного глаза. Стоять возле нее было жарко, огромное легкое тело было много горячей человеческого. Когда она проглотила последний орех, люди вышли из дома. «К-р-р-р», — гортанно выдохнула Рокх. Из соседних домов отозвались другие Птицы. И вот она поднялась на ноги — голова сравнялась с головами людей — и двумя шагами выбралась на дорогу перед домом.

Наблюдающий Небо стоял в позе гонца, вытянув сомкнутые руки в направлении ветра. Луна светила ему в лицо — о-ах, Белая Земля, почему свет твой сладок и дурманящ? Протягивая руки, он прощался с Равновесием, с густой, веселой жизнью, кипящей вокруг питомника. Вот прыгают на дорогу тонконогие обезьяны, обремененные орехами. Белки-змееловы затеяли игру между домами — летают, распушив хвосты, возбужденно крякают. Мелькнула пятнистая кошка, за домами в кустах ворочаются и жуют черные буйволы и ворчит на них собака-наставник; нетопыри мечутся в лунном свете; в домах звонко, как падающие капли, тенькают дятлики, приспособленные для чистки Рокх от насекомых. О-ах, прощай, Равновесие… Прекрасно ты, но усложнено сверх меры и погибнешь, если мы не упростим тебя. Прощай.

— Заснул ты, гонец? Птица ждет.

— Задумался я, прости, Хранитель…

Не меняя позы, он напряг мышцы живота и промежности, чтобы развеселить кровь. Хранитель поставил на шею Птицы Немигающего — зверек прихватился, выпуклые глаза блеснули, как изнанка раковины. Ахука развел ладони; «кр-рокх! кр-рокх!» крикнула Птица, по всем домам прокатилось: «кр-ро! рок!», и медленно, с шорохом развернулись необъятные крылья Птицы — почти на всю ширину дороги. Обнажилось тело, покрытое серым пухом, перекрещенное через спину упряжью. Ахука поставил ногу на предкрылье и осторожно улегся на спину Рокх. Хранитель подал ему лук, отошел к дому — Птица подняла крылья и побегала. Свистнул ветер. Они уже летели. Тяжко вздымая крылья, так что они смыкались высоко над спиной Ахуки, Птица уходила вверх, сначала над питомником, потом над жилыми домами, все выше и выше, подбирая ветер под грудь… Ахука был неопытным гонцом, но еще в воспиталище его научили определять на глаз расстояния, и когда Птица поднялась трижды на дюжину дюжин шагов, он, постукивая пальцем по левому уху Немигающего, заставил Рокх описать плавный полукруг и лечь в полет вдоль Закатной дороги, ясно различимой при лунном свете, как тонкая черная полоска. Вправо и влево простирались серебристые вершины обитаемого леса, и теперь Ахука мог не заботиться о направлении. Немигающий поведет Рокх прямее, чем летит стрела. И самой Птице легче лететь, придерживаясь полосы восходящего воздуха над дорогой. Крылья больше не поднимались к небу. Рокх парила в прохладном воздухе, поддерживая скорость редкими мощными взмахами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});