Замок на песке. Колокол - Айрис Мердок

о проблеме финансов.

– Мы подготовили проект обращения и составили список вероятных «Друзей Имбера». Я был бы очень вам признателен, если бы вы проглядели оба эти документа. В зависимости от вашего усмотрения мы могли бы разослать обращение недели через две. Мы могли бы сами размножить его в Корте – сделать оттиски по трафарету.

– Это очень хорошо. По такому случаю отпечатанное на машинке обращение не годится. В конце концов, это ведь что-то семейное, верно? Бывают случаи, когда деньги просятся к деньгам, но это не наш случай. Мы просто пишем к своим друзьям. Если перешлете сегодня бумаги с сестрой Урсулой, я с удовольствием посмотрю, что вы подготовили. Может, мы и дополнили бы список кое-какими именами. Интересно, какую огласку получит наш колокол? Она сыграла бы свою роль в определенных кругах, правда? Не вижу вреда, если изредка мир будет получать напоминание о том, что мы существуем!

Майкл улыбнулся.

– Я тоже об этом думал, – сказал он. – Поэтому и не хочу затягивать с обращением. Присутствия журналистов нам, конечно, не нужно. Да никто и не выказывал желания приехать. Но я подготовил текст заявления в местную печать и еще один, покороче, в центральную. Формулировку обговорил с матушкой Клер. И я попросил Питера сделать несколько фотографий, которые мы могли бы присовокупить.

– Прекрасно. Представить себе не могу, как только вас на все хватает. Надеюсь, вы не переутомляетесь. Вид у вас довольно бледный.

– Я совершенно здоров, – сказал Майкл. – Во всяком случае, через недельку-другую будет передышка. Уверен, остальные работают куда больше моего. Джеймс с Маргарет просто не знают ни минуты покоя.

– Тревожит меня ваш юный друг из сторожки…

Майкл глубоко вздохнул. Значит, все-таки это. Он почувствовал, как горячая волна стыда хлынула к его лицу. Он старался не смотреть на настоятельницу и уставился на один прут решетки подальше от ее головы.

– Да? – сказал он.

– Я знаю, это очень сложно. И, конечно, я знаю очень мало об этом, только чувствую, получает он не совсем то, за чем, собственно, приехал в Имбер.

– Может, вы и правы, – уклончиво сказал Майкл, ожидая прямой атаки.

– Я полагаю, в том больше его собственной вины. Он совсем откололся, так ведь? А когда Кэтрин будет с нами, станет и того хуже…

С внезапным облегчением Майкл понял, что настоятельница говорит о Нике, а не о Тоби. Он снова стал смотреть на нее. Глаза у нее были проницательными.

– Я знаю, – сказал он. – И меня это очень тяготит. Я должен был бы больше этим заниматься. Я подумаю, что-нибудь непременно сделаем, приставим к нему кого-нибудь, может, Джеймса. Переселим его в дом и попросту заставим как-то включиться в нашу жизнь. Но, как вы сказали, это нелегко. Работать он не хочет. Боюсь, он здесь просто как на постое. Он скоро уедет в Лондон.

– Он mauvais sujet [51], это без сомнений. Тем более мы должны взять его на свои плечи. Ведь такие люди, как он, не приходят в такое место, как это, забавы ради. Конечно, он приехал, чтобы быть поближе к Кэтрин, но то, что он хочет быть поближе к ней сейчас, и то, что он хочет оставаться в общине, а не в деревне, наводит по меньшей мере на размышления. Разве можем мы быть уверенными в том, что не замешана в этом некая искренняя крупица надежды на лучшее… И человек, которого следует, как вы выразились, к нему приставить, не Джеймс, а вы.

Майкл выдержал ее взгляд, который был скорее насмешливым, чем обвиняющим.

– Мне трудно иметь с ним дело, – сказал он. – Но я тщательно все обдумаю. – Он чувствовал, что в нем крепнет решимость не быть откровенным с настоятельницей.

Настоятельница всматривалась в его лицо.

– Признаюсь вам, тревожусь я – и не знаю точно отчего. Тревожусь за него, тревожусь за вас. Я хотела спросить: нет ли чего-нибудь, что вы хотели бы рассказать мне…

Майкл вцепился в стул. Духовная сила Имбера за ее плечами надвигалась на него, словно буря. Что за ирония, думал он, когда он хотел рассказать все об этом настоятельнице, она ему не позволила, а теперь, когда она хочет узнать, он ей не расскажет. Он желал ее совета, а не отпущения грехов, и не мог просить о первом без того, чтобы не казалось, что он испрашивает о втором. Нет, настоятельница проявила бы терпимость. Но он почти с омерзением отворачивался от самой идеи обнаружить перед ней свое жалкое, запутанное состояние души. Историю с Ником она почти наверняка в общих чертах знала и что хотела понять, так это теперешний его настрой, а тут без истории с Тоби никак не обойтись. Начни он рассказывать всю эту историю, и он не сможет, это он знал, рассказать ее сейчас, не предавшись тому особому самобичеванию жалостью, которое он уже привык принимать за покаяние. Молчание в таком случае чище, лучше. Глянув вниз, он увидел положенную на бортик решетки, совсем близко к нему, словно его искушавшую, бледную, бесконечно морщинистую руку, которая была омыта слезами лучших, чем он, людей. Дотянись он до этой руки – и он пропал. Майкл отвел глаза и сказал:

– Нет, не думаю.

Настоятельница поглядела на него еще немного, пока он, чувствуя себя съежившимся, маленьким, усохшим, глядел в дальний угол комнаты за ее спиной.

– Вы непрестанно присутствуете в наших молитвах. Вы и ваш друг. Я знаю, как сильно печалитесь вы о тех, кто вверен вашим заботам, и о тех, кому вы пытаетесь помочь и терпите неудачу, и о тех, кому помочь вы не в силах. Положитесь на Господа и помните: Он по-своему и в свой час исполнит то, на что мы так жалко посягаем. Часто мы не добиваемся желаемого другим добра, но мы добиваемся иного, что рождается из наших усилий. Добро – это избыток. Куда мы щедро и от всей души направляем его, там и вступаем в созидание, которое может быть непостижимым для нас самих, и от того, что оно непостижимо, мы можем его бояться. Но из-за этого отступать мы не должны. Господь всегда может направить нас, коли мы того пожелаем, на высший и лучший путь, а научиться любить мы можем, только любя. Помните: все наши неудачи в конечном счете неудачи в любви. Несовершенную любовь не порицать и отвергать должно, но совершенной делать [52]. Путь этот всегда вперед и никогда назад.

Майкл, теперь уже сидя к ней лицом, слегка кивнул. После такой речи он бы уже не доверил себе произнести хоть слово. Она повернула руку и подала ему