Большое время - Фриц Лейбер

Не успел он еще плюхнуться на пол, в тот миг, когда все наши взгляды были прикованы к бару, Брюс вскочил на стойку, так быстро, что казалось, будто он просто возник там ниоткуда, хотя я видела, что он только что был за роялем.

– У меня вопрос. Кто-нибудь из присутствующих привел в действие эту бомбу? – спросил он звучным и громким голосом. – Ну так ей не с чего взрываться, – продолжил он после правильно выдержанной паузы, и его легкая усмешка и непринужденная манера держаться вселили в меня немного надежды.

– И более того, даже если бы ее запустили, у нас еще оставалось бы полчаса. Я правильно понял, у нее ведь такая задержка?

Брюс ткнул пальцем в Каби. Она кивнула.

– Верно, – сказал Брюс. – Тому, кто притащит эту штуку в парфянский лагерь, останется именно столько времени на то, чтобы убраться. Есть и еще одна граница безопасности. Второй вопрос. В этом доме найдется слесарь?

Несмотря на всю непринужденность речи Брюса, мы внимали ему, как оракулу, и Бур, и Мод утвердительно кивнули, не успев ни возразить, ни уклониться от ответа.

– Очень хорошо. При некоторых обстоятельствах вам двоим придется повозиться с сундуком. Но до того, как рассматривать этот вариант, надлежит решить третий вопрос: есть среди нас атомщик?

Тут голоса зазвучали громче; Илли пришлось заявить, что да, конечно, древние луняне знали атомную энергию – как бы иначе они уничтожили все живое на своей планете и сотворили эти жуткие кратеры? – но он-то сам не ядерщик, он «вещитель» (я подумала сначала, что его скрипучий автопереводчик зашепелявил); что такое вещитель? – ну, вещитель – это тот, кто манипулирует вещами таким образом… это совершенно невозможно описать, но нет, вещить ядерные устройства абсолютно невозможно, это просто смешно. Поэтому он не может быть атомным вещителем – эти два понятия более чем противоречат друг другу! А Севенси, с высоты своего двухмиллионолетнего преимущества перед лунянином, пробурчал, что его цивилизация не использует вообще-то каких-либо видов энергии, а вот просто двигает сатиров и всякое барахло, крутя вокруг них пространство-время «или думать им кругом если мы это надо. Не можешь думать им в Пустота, жалко.

Ты должна иметь – ну, не знать чиво. Все равно здесь эта нет».

– Так что нет у нас здесь ядерщиков, – резюмировал Брюс, – поэтому пытаться залезть в сундук – более чем бесполезно, и даже скорее опасно. Мы не знали бы, что нам делать, если бы даже вскрыли его. Еще один вопрос, он обратился к Сиду. – Насколько далеко назад во времени мы можем что-нибудь отсюда выкинуть?

Сид, который выглядел слегка уязвленным, но тем не менее благодарным за то, как Брюс справился с этим раскудахтавшимся курятником, начал было объяснять, но Брюс, похоже, не собирался терять контроль над публикой и, как только Сид дошел до слова «ритм», гусар тут же оборвал его.

– Короче, только когда мы сможем снова точно настроиться на космос.

Благодарю вас, магистр Лессингем. Это по крайней мере пять часов – или две еды, как верно отметила военачальница критян, – и Брюс улыбнулся Каби. Так что, отправится бомба в Египет или куда-либо еще, нам ничего не нужно с ней делать еще пять часов. И очень хорошо!

Он сверкнул улыбкой и сделал пару шагов туда и обратно по стойке бара, как будто измеряя пространство, которое ему было отведено. Два или три коктейльных стакана соскользнули и разбились, но он вроде бы даже не заметил этого, да и все остальные, кажется, тоже. Меня бросило в дрожь от того взгляда, каким он вперивался то в одного, то в другого из нас. Нам приходилось смотреть на него снизу вверх. За его лицом, с развевающимися вокруг золотыми кудрями, была только пустота.

– И очень хорошо, – внезапно повторил он. – Нас здесь двенадцать Пауков и два Призрака, и у нас есть время побеседовать. Все мы сидим в одной поганой лодке, воюем в одной и той же поганой войне, так что все поймут, о чем разговор. Я начал было его некоторое время назад, но меня сильно завела эта перчатка, и все это вылилось в посмешище. Ну и ладно! Но теперь перчатки сняты!

Брюс вытащил перчатки из-за пояса и швырнул под ноги; в очередной раз шествуя по бару, он сшиб их носком сапога на пол, но никого из нас это почему-то не насмешило.

– Потому что, – продолжил он, – я пытался понять, что же несет война Пауков каждому из нас. О, конечно, это прекрасный захватывающий спорт шляться туда-сюда по пространству и времени, а потом, когда операция закончена, собраться на буйную пирушку – вне пространства и вне времени.

Сладостно сознавать, что не найдется щелочки настолько узкой, тайны столь интимной или священной, стены, которая была бы – или будет – столь крепкой, – чтобы мы не могли пролезть, раздавить, сокрушить. Знание – это такая притягательная вещь, оно сладостнее, чем похоть или обжорство или упоение битвой – чем все это вместе взятое; этот голод невозможно утолить.

Приятно ощущать себя Фаустом, даже в стае других Фаустов. Это так сладостно – заставлять действительность плясать вокруг тебя, изменять направление жизни человека или развития культуры, вычеркивать прошлое и царапать свои каракули по зачеркнутому. И ты единственный знаешь об этих изменениях, и наслаждаешься ими – ха! Убить мужчину или украсть женщину разве это не помогает утолить жажду власти? Сладостно ощущать, как Ветры Перемен дуют сквозь тебя, и ты знаешь прошлое, которое было, и прошлое, которое есть, и прошлое, которое будет. Приятно обладать Атропосом и срезать какого-нибудь Зомби или Нерожденного с его жизненной линии; или посмотреть на лицо воскрешаемого Двойника и увидеть, как жизнь возвращается к нему, и завербовать его в свои собратья, пригласить новорожденного Демона в наши ряды, а потом решить, кем ему лучше стать Солдатом, Развлекателем или еще кем. А бывает, он не может перенести Воскрешения, оно жжет его или замораживает; и тогда ты должен решить, вернуть ли его назад, на его жизненную линию и в его тусклые сны, только теперь они будут еще более тусклыми и омерзительными, чем прежде; но если это женщина, и в ней есть это таинственное и неуловимое нечто, ты еще можешь взять ее оболочку с собой, чтобы сделать из нее девушку-призрак – и это тоже приятно… Приятно ощутить, как Ветер Смерти дует над твоей головой, и знать, что прошлое совсем не так уж необратимо, как тебе некогда казалось, и что нет никакого неизбежного будущего, если вообще можно говорить о будущем; знать, что нет в действительности ничего святого, что сам космос можно выключить щелчком тумблера и не останется ничего, кроме ничего.

Он простер руки к Пустоте.

– И сознавая все это, ты счастлив вдвойне, когда входишь в Дверь на Станцию, и оказываешься в безопасности от Ветров Перемен и наслаждаешься заслуженным отдыхом, помня при этом обо всех этих удовольствиях, о которых я говорил, и перебираешь, одно за другим, все изумительные ощущения, которые накопил там, в космосе, а тебе помогает в этом твоя милая омерзительная компания Фаустов и Фаустин! О да, это прекрасная жизнь, в самом деле, но я спрашиваю у вас… – и он снова пронзил нас своим взором, одного за другим. – Я спрашиваю вас, что с нами сделали? Я уже говорил, что я получил совершенно разные картины того, какой была моя жизнь и какой она могла бы быть, если бы произошли изменения такого рода, каких даже мы, Демоны, делать не можем, и какова моя жизнь есть сейчас. Я наблюдал, как каждый из нас реагирует на происходящее, на новости из Санкт-Петербурга и на то, что нам так прекрасно рассказала критская воительница – только вот ничего прекрасного она нам не рассказала, – и главным образом – на этот чертов ящик с бомбой. И вот я хочу просто спросить вас: что случилось с вами?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});