Драконьи грезы разужного цвета - Татьяна Патрикова

— Не знаю, — честно признался барон, отведя взгляд. — Уже не знаю. Вначале он хотел, каждый день ходил взглянуть на яйцо, даже говорил с ним о чем-то, а когда малыш вылупился, радовался…

— А потом?

— А потом, когда стало ясно, что дракончик слаб и явно не здоров, очень быстро охладел. К тому же, он так медленно растет, ведь все же знают, что драконы, как только происходит запечатление, начинают расти вдвое быстрее, а тут…

— А вы, барон? — вмешался в их разговор шут.

— Я?

— Как вы относитесь к малышу?

— Он дорог мне. И, поверьте, дело не в деньгах, что я отдал за него. Он мне очень нравится, не понимаю, почему мой сын не ценит это маленькое чудо, — прошептал барон и замолчал, сказать больше было нечего. Но потом он все же произнес: — Вы действительно хотите, чтобы Его Высочество спал вместе с драконом? — спросил он у лекаря.

— Да, действительно, — отрезал тот, поднимаясь из-за стола.

Барон покосился на Веровека, но тот ответил ему непроницаемым взглядом, и стало ясно, что против решения лекаря наследник не пойдет. Шельм же посмотрел на вставшего Ставраса, и когда тот направился в сторону дверей, поспешил последовать за ним. И меньше всего ожидал, что как только двери за их спинами закроются, Ставрас резко повернется к нему и стиснет в объятиях, уткнувшись лицом в плечо.

— Ставрас! — сдавленно охнул шут и почти инстинктивно попытался оттолкнуть его от себя. Но куда там, Ригулти был сильнее, да и не так уж старательно Шельм его от себя отпихивал, просто уперся руками в плечи, так и замерли.

— Просто постой так еще немного, — тихо пробормотал лекарь, не шелохнувшись.

Шут замер, но все же выдавил из себя:

— Зачем?

— Хочу успокоиться, хотя бы чуть-чуть.

— Странный способ.

— Я знаю. Но так когда-то, очень давно, меня успокаивал мой лучший друг.

— Друг?

— Да.

— Ты… злишься?

— Не то слово. Мне хочется разнести здесь все, камня на камне не оставить…

— Так почему не разнесешь?

— Чувствую, что этот Бернс не виноват. Дракона он искренне любит, вот только понять не могу, отчего так сильно упирается, что тот предназначен для его сына, ведь он, как друг, для малышки куда больше подходит.

— Малышки? — искренне изумился шут.

— Да. Это не дракончик, а маленькая дракониха. Что обозначает, что тот, кто продал яйцо, очень мало понимал в драконах, что не может ни настораживать, — отстраняясь, отозвался лекарь, и опустил руки вдоль тела. Но шут не спешил отступить от него, оставшись стоять почти вплотную.

— А яйца девочек сильно отличаются от мальчишечьих? — уточнил Шельм.

— Да. И все заводчики, что имеют дело с яйцами, однозначно, знают об этом. Яйца будущих девочек никогда не отдают, разве только в особых случаях, так как, любая из них может принести потомство в последствии. Поэтому мое подозрение, что конкретно это яйцо было выкрадено из кладки, тоже сомнительно. Сам понимаешь, какой гай бы поднялся. Либо его выкрали из кладки дракона, живущего не среди людей.

— То есть, ты думаешь, что кто-то ворует яйца диких драконов, обитающих в заповеднике в Драконьих Горах? — ошеломленно уточнил шут, а вот это явно была новость, которую не так-то просто получалось уложить в голове.

— Пока не знаю, — проведя ладонью по лицу, отозвался лекарь, но я хочу, чтобы вы с Веровеком провели эту ночь с малышкой, и хорошо было бы, чтобы вам снились приятные сны.

— Она… она сможет это почувствовать?

— Да. И я надеюсь, что это даст мне хоть немного времени, чтобы выяснить, что к чему.

— Хорошо, — решительно кивнул Шельм и даже не стал возмущаться, когда Ставрас скользнул пальцами по его щеке и тихо вдохнул.

— Я рассчитываю на тебя, — развернулся и ушел, оставив шута одного в коридоре.

Тот помялся немного и тоже ушел, правда в Драконьем Доме лекаря не обнаружил, чему удивился, но искать Ставраса не стал, просто опустился на сено, рядом с маленькой драконихой, которая даже не пошевелилась и, прижав печальную мордочку малышки в своей груди, приготовился согревать её собой весь оставшийся день, вечер и ночь.

Веровек Палтусович удивил и себя и, тем более, барона, отказавшись занять предлагаемые ему апартаменты. А все почему? Да, потому что это шут виноват. Да-да, именно он. Это надо же было всю дорогу выставлять его перед лекарем полным дураком. И хоть Веровек понимал, что обвинять Шельма во всех своих напастях все же не стоит, но он злился, и, как следствие, искал виноватых. Шельм для таких обвинений подходил куда больше, кого бы то ни было. Действительно, не Ставраса же ему обвинять. Конечно можно, но это, однозначно, было бы чревато, поэтому королевич выбрал менее опасную для себя мишень. И все равно не смог спокойно спать в чистой, мягкой постели, когда шут ушел греть собственным телом маленького дракончика. Он, правда, попытался, вошел в комнату, постоял перед огромной, застеленной свежим бельем кроватью и не выдержал. Махнул рукой, коротко чертыхнулся, краснея ушами, и отправился в Драконий Дом, на пути повстречав хозяина замка и предупредив, что идет спать к дракончику. Тот удивился, но отговаривать не стал.

А в Драконьем Доме Веровек обнаружил Шельма, прижимавшего к себе мордочку малыша. Хорошенького, с бронзовой чешуей и маленькими крылышками, которые еще не скоро смогут поднять дракончика в воздух.

Посмотрев на эту маленькую идиллию, Веровек еще раз тяжко вздохнул и улегся с другой стороны малыша, обнимая со спины. Шкурка у дракончика была, как не странно, ни скользкой и холодной, а теплой и даже мягкой на ощупь. И хоть Веровек уже не раз видел драконов, но все они были половозрелыми особями: огромные, величественные, всесильные. Тут же он столкнулся с чем-то настолько хрупким, что ощутил, как непроизвольно сжимается сердце, когда, приложив ухо к боку драконыша, услышал, как бьется где-то там, внутри, еще маленькое, не многим больше человеческого, сердце. К горлу подкатил ком. Как можно обрекать это маленькое чудо на верную смерть, крадя и продавая яйца, как? Веровек не знал, но про себя пообещал всем и вся, что как будущий король будет бороться с такими вот злодеяниями, направленными против малышей-дракончиков, и с этими мыслями, наполненными мечтами о будущих победах на королевском поприще, он и уснул.

Шельму снился сон, но такой реальный, что казался явью. Но все равно, где-то на краю сознания маленьким маячком мерцала мысль, что это все же сон, но очень уж странный. Нет, не пугающий. Напротив, светлый, воздушный, с запахом свежескошенной травы и чабреца. Вкусно и так, как бывает лишь в поле, не возделанном, крестьянском, а просто в широком поле, которое язык не поворачивается назвать лугом. Шут покрутился на месте, подставляя лицо ласковому солнцу, и услышал тихое журчание. Пошел на звук. И спустился к небольшой речке, узкой, почти ручейку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});